Генерал и его армия — краткое содержание романа владимова

Владимов Г Н

Генерал и его армия

• Георгий Владимов
• Генерал и его армия
• Роман
• Простите вы, пернатые войска
• И гордые сражения, в которых
• Считается за доблесть честолюбъе.
• Все, все прости. Прости, мой ржущий конь
• И звук трубы, и грохот барабана,
• И флейты свист, и царственное знамя,
• Все почести, вся слава, все величье
• И бурные тревоги грозных войн.
• Простите вы, смертельные орудья,

Которых гул несется по земле…

1. Вильям Шекспир,
2. «Отелло, венецианский мавр»,
3. акт III
4. Глава первая. МАЙОР СВЕТЛООКОВ
5. 1

Вот он появляется из мглы дождя и проносится, лопоча покрышками, по истерзанному асфальту — «виллис», «король дорог», колесница нашей Победы. Хлопает на ветру закиданный грязью брезент, мечутся щетки по стеклу, размазывая полупрозрачные секторы, взвихренная слякоть летит за ним, как шлейф, и оседает с шипением.

• Так мчится он под небом воюющей России, погромыхивающим непрестанно громом ли надвигающейся грозы или дальнею канонадой, — свирепый маленький зверь, тупорылый и плосколобый, воющий от злой натуги одолеть пространство, пробиться к своей неведомой цели.
• Подчас и для него целые версты пути оказываются непроезжими — из-за воронок, выбивших асфальт во всю ширину и налитых доверху темной жижей, тогда он переваливает кювет наискось и жрет дорогу, рыча, срывая пласты глины вместе с травою, крутясь в разбитой колее; выбравшись с облегчением, опять набирает ход и бежит, бежит за горизонт, а позади остаются мокрые прострелянные перелески с черными сучьями и ворохами опавшей листвы, обгорелые остовы машин, сваленных догнивать за обочиной, и печные трубы деревень и хуторов, испустившие последний свой дым два года назад.
• Попадаются ему мосты — из наспех ошкуренных бревен, рядом с прежними, уронившими ржавые фермы в воду, — он бежит по этим бревнам, как по клавишам, подпрыгивая с лязгом, и еще колышется и скрипит настил, когда «виллиса» уже нет и следа, только синий выхлоп дотаивает над черной водою.
• Попадаются ему шлагбаумы — и надолго задерживают его, но, обойдя уверенно колонну санитарных фургонов, расчистив себе путь требовательными сигналами, он пробирается к рельсам вплотную и первым прыгает на переезд, едва прогрохочет хвост эшелона.
• Попадаются ему «пробки» — из встречных и поперечных потоков, скопища ревущих, отчаянно сигналящих машин; иззябшие регулировщицы, с мужественно-девичьими лицами и матерщиною на устах, расшивают эти «пробки», тревожно поглядывая на небо и каждой приближающейся машине издали угрожая жезлом, — для «виллиса», однако ж, отыскивается проход, и потеснившиеся шоферы долго глядят ему вслед с недоумением и невнятной тоскою.

Вот он исчез на спуске, за вершиной холма, и затих — кажется, пал он там, развалился, загнанный до издыхания, — нет, вынырнул на подъеме, песню упрямства поет мотор, и нехотя ползет под колесо тягучая российская верста…

Что была Ставка Верховного Главнокомандования? — для водителя, уже закаменевшего на своем сиденье и смотревшего на дорогу тупо и пристально, помаргивая красными веками, а время от времени, с настойчивостью человека, давно не спавшего, пытаясь раскурить прилипший к губе окурок.

Верно, в самом этом слове — «Ставка» — слышалось ему и виделось нечто высокое и устойчивое, вознесшееся над всеми московскими крышами, как островерхий сказочный терем, а у подножья его — долгожданная стоянка, обнесенный стеною и уставленный машинами двор, наподобие постоялого, о котором он где-то слышал или прочел.

Выше восьмого — прожив предыдущую свою жизнь на первом и единственном — водитель Сиротин не забирался воображением, но и пониже находиться начальству не полагалось, надо же как минимум пол-Москвы наблюдать из окон.

И Сиротин был бы жестоко разочарован, если б узнал, что Ставка себя укрыла глубоко под землей, на станции метро «Кировская», и ее кабинетики разгорожены фанерными щитами, а в вагонах недвижного поезда разместились буфеты и раздевалки.

Это было бы совершенно несолидно, это бы выходило поглубже Гитлерова бункера; наша, советская Ставка так располагаться не могла, ведь германская-то и высмеивалась за этот «бункер».

Да и не нагнал бы тот бункер такого трепету, с каким уходили в подъезд на полусогнутых ватных ногах генералы.

Читать дальше

Источник: https://libcat.ru/knigi/dokumentalnye-knigi/biografii-i-memuary/76215-g-vladimov-general-i-ego-armiya.html

"Генерал и его армия" Георгия Владимова

Это та самая книга, про которую очень трудно сказать, о чём она. О Великой Отечественной войне? И да и нет. О защите Москвы? И да и нет. О психологии солдат и генералов? И да и нет. О сталинско-бериевской мясорубке? И да и нет.

О судьбах Отечества? И да и нет!!! Она обо всём это сразу вместе, и можно только оцепенеть от таланта Владимова, который взялся за все эти сложнейшие для литературы темы, сплёл их, объединил сюжетом и написал очень тонкий, психологичный роман, в котором, как мне кажется, вымышленными остаются только некоторые фамилии, включая главного героя генерала Кобрисова, да наименования местечек — Мырятин, Предславль и т.д.

О Великой Отечественной войне

Генерал, повелевая солдату умереть, по крайней мере не обманывает его. Но он трижды убийца, когда обещает победу, в которую сам не верит….солдату вера нужна в свое командование, иначе — как дальше ему воевать?…чего и когда на войне хватает? Только того, что применить нельзя.

Если взять за основу только сюжеты войны (днепровскую переправу, оборону Москвы), то, конечно, можно признать, что существуют книжки и посильнее этой.

И всё-таки картины боёв весьма живописны, настроения солдат предельно конкретны, видим мы и самоотверженных героев, вроде Нефедова, который знает, что идёт умирать, видим и солдатиков, которые всем своим видом показывают страх.

Урежь роман до повести об этих битвах — получится что-то леденящее душу, сжимающее сердце.Но прежде, чем продолжить тему, краткое отступление. Просто не могу не обратить внимание.

Читаю аннотацию.

Позвольте, какое это «в центре судьба генерала Власова»? У меня такое ощущение, что человек это написавший, читал роман как я впервые восемнадцать лет назад — чтобы только сдать доценту зачёт, «отстреляться» и забыть, выйдя за порог.

Правда, на подкорке что-то отложилось такое, что все эти годы мне периодически напоминало, что «Генерала и его армию» надо перечитать, и на этот раз вдумчиво, не торопясь. А автору тех строк, ляпнувшему про то, за что глазом зацепился (что «в центре — судьба генерала Власова…») я готов по почте канделябр выслать, чтобы он сам себя по голове ударил и не писал больше глупостей.

Потому что судьбы Власова и Гудериана конечно имеют в романе определённое значение, и всё-таки они не в центре, а на самой что ни есть периферии.А их значение в следующем.Не знаю, каким был по счёту Георгий Владимов, оправдывая Андрея Власова, но замечу одно: он оправдывает его как человека и генерала, но не оправдывает как предателя.

Даже на такое оправдание, полагаю, требовалось достаточно мужества, если даже сейчас после неоднократных попыток Власов не реабилитирован (и правильно, я считаю). А вот поиск мотивов, которые привели этого человека к его поступку — они интересны. И в версии Кобрисова (читай — Владимова) выглядят вполне правдоподобно.Присутствие Гейнца Гудериана в книге очень символично.

Сидит себе генерал-полковник в захваченном особняке Толстого, почитывает-вспоминает классика, его рассуждения о судьбе Наполеона, и делает кое-какие выводы. И выводы вполне философские — Наполеон проиграл войну потому, что сумасбродная «графинечка» Ростова отдала все подводы раненым, и получается, что и теперь, спустя век с лишним, она объявила войну ему, Гудериану.

Что же это за страна, где, двигаясь от победы к победе, приходишь неукоснимо — к поражению?О защите МосквыСюжет с Москвой, как мне показался, в этом романе вышел несколько искусственным. Или притянутым — как кому угодно. То есть он использован для очень конкретных целей.

Первое — разнообразить биографию Кобрисова эпизодом с его ранением, страшным обморожением и привязать к нему покрепче ординарца Шестерикова. Второе — всё-таки закрепить на страницах этой книги Власова и Гудериана, которые так и норовят потеряться в общем сюжете. Ну и третье — передать настроение толпы, людей, армии. То есть это как бы важно, но это всё-таки третье.

О солдатах и генералах

И да, по сравнению с другими людьми бедняга Кобрисов действительно иногда дурит. Но что это за дурь? Оказывается, это слово имеет совсем не то значение, что придурь. Его дурь лишь в том, что из всех персонажей, а в особенности из военачальников, Фотий Иванович оказывается самым человечным. Ну, или почти самым.

И кто бы мог подумать, что сделало его ещё более человечным, чем он был от рождения? Оказывается, линейка, которой его били по рукам в НКВДшном застенке. Правда, она его сделала ещё и немного боязливым, но о том чуть позже.

Другой генерал — Гудериан — в этом отношении отчасти героизирован Владимовым (наверное, и тут потребовалось определённое мужество, ведь это предводитель фашистов-танкистов, от которых ох как досталось мирному населению, а про нашу армию так и вообще помалкиваю).

Но это генерал совсем иного рода — не знающий поражений, берущий своё нахрапом, любим своими солдатами и пекущийся чуть ли не о каждом из них. Тут даже Кобрисову далеко до него. Одно мне кажется — будь советские генералы такими, каким Владимов изобразил Гудериана — и 70-летие победы праздновали бы не мы, и не в этом году. А в 2011-м.

Потому что мы совсем иные. Есть такое слово менталитет. Очень удобное, чтобы объяснять им русский характер. А ещё наши генералы жёсткие, что оправдывает число жертв, положенных ими во имя Победы.

Репрессии

Об этом в книге говорится много. Этого хлебнул и сам Кобрисов, и на его счастье началась война в тот самый момент, когда уже следователю оставалось только подписать обвинение. Прекрасная иллюстрация того, как людей стирали в порошок двумя железными аргументами «партия не ошибается» и «раз арестован, значит уже виноват».

Кобрисов мог попасть в места очень отдалённые по случайному недоразумению (а случайностей в те годы, как известно не бывало) с отягчающими обстоятельствами: он предвидел, что немец — враг более вероятный, чем японец. Немец помог восстановить справедливость….

если пересеклись твои пути с интересами тайной службы, то, как бы ни вел ты себя, что бы ни говорил, какой бы малостью ни поступился, а никогда доволен собой не останешься.Увы, есть такого рода страх, которому все подвержены без исключения, и даже — вооруженные мужчины.Истинно говорят… не камнем и не железом крепка тюрьма. Она крепка арестантами.

Пожалуй, рухнет она — без одного хотя бы узника-патриотаВ который раз показалось генералу диковинным, как велика, необъятна Россия и как ничтожна возможность укрыться в ней бесследно. Да если и выпадает она, человек всего чаще от нее отказывается как от выбора самого страшного.Как я уже сказал, благодаря ЧК Кобрисов стал чуть человечнее.

Даже посылая солдат на верную смерть, он всё-таки оставался с ними не столько командующим, сколько человеком. И в то же время он стал побаиваться чекистов. На фронте иначе — смершевцев. Генералу ли бояться их на войне? А ведь побаивался Светлоокова.

Судьба Отечества

Опять же благодатная тема.

Ну как не поднять её, если даже война с общей бедой не может объединить сторонников и противников коммунизма-большевизма, если ведётся охота на белых недобитков? А уж в особенности, если побывавшим в оккупации и тем паче в плену светило от десяти до расстрела?Да вся история России, может статься, другим руслом бы потекла, если б отказывались мы есть и пить со всеми, кого подозреваем. А может, на том бы она и кончилась, история, потому что и пить стало бы не с кем, вот что со всеми нами сделали….жить им довелось в стране, где орденов и всяких иных наград выдается больше, чем в какой бы то ни было другой, и где никакие заслуги не имеют цены, стоит тебе лишь пошатнуться.ПредательствоА вообще сюжет этой книги — это несколько серьёзных предательств, главные из которых — это сознательное предательство военачальников, которым очень не нужен Кобрисов при взятии Предславля, и несознательное предательство генеральского водителя, из-за чего книга заканчивается так, как она заканчивается.Очень сильный роман. Очень стоящий. Даёт возможность ещё раз посмотреть на прошлое своей страны, и как всегда не прийти ни к какому конкретному выводу. Только очень общим…*********************************

Истинно говорят… не камнем и не железом крепка тюрьма. Она крепка арестантами. Пожалуй, рухнет она — без одного хотя бы узника-патриотаГенерал, повелевая солдату умереть, по крайней мере не обманывает его. Но он трижды убийца, когда обещает победу, в которую сам не верит….если б хоть иногда не выручало нас безумие, и только трезвый расчет был бы нашим единственным поводырем, жизнь была бы слишком скучна, чтоб стоило ее начинать.Когда русский Иван наступает — спиной к ненавистному врагу, — у него на пути не становись. Сомнет!..Дурь — это хорошо… Дурь, она способствует украшению генеральского звания.Увы, есть такого рода страх, которому все подвержены без исключения, и даже — вооруженные мужчины.Быть кем-то, а не при ком-то, осточертел этот горький хлеб….если пересеклись твои пути с интересами тайной службы, то, как бы ни вел ты себя, что бы ни говорил, какой бы малостью ни поступился, а никогда доволен собой не останешься.Вовсе не в отчаянном положении, не в кольце охвата, не под дулами заградотряда, но часто в успешном наступлении, в атаке человек делал бессмысленное, непостижимое: бросался врукопашную один против пятерых, или, встав во весь рост, бросал одну за другой гранаты под движущийся на него танк, или, подбежав к пулеметной амбразуре, лопаткой рубил прыгающий ствол и почти всегда погибал. Опытный солдат, он отметал все шансы уклониться, выждать, как-нибудь исхитриться.Умирание — тоже наука. И к этому надо готовитьсяГенералы — когда они едут к войскам — не простужаются.Непоправимо никакое зло — и не оставляет нас прежними.Да вся история России, может статься, другим руслом бы потекла, если б отказывались мы есть и пить со всеми, кого подозреваем. А может, на том бы она и кончилась, история, потому что и пить стало бы не с кем, вот что со всеми нами сделали….жить им довелось в стране, где орденов и всяких иных наград выдается больше, чем в какой бы то ни было другой, и где никакие заслуги не имеют цены, стоит тебе лишь пошатнуться….во всякой группе славных чекистов есть непременно один, который себя не называет; он-то и есть главный….у хорошего расстрельщика, любящего свое дело, лицо зачастую пухловатое и задумчивое, рот небольшой, чувственный и женственный, а глаза мечтательные, с поволокою.Армия имеет права, когда она защищает население, когда наступает. А когда она драпает — нет у нее никаких прав. Молочка попросить — и то нету. Только водички из колодца.Что армию больше всего характеризует? Отношение к раненым. Слава Богу, мы их не бросаем, не дожили до этого, а толком их полечить не можем. На мою ногу бинтов хватило, а бойцам сестрички любовные подарки делают: свое исподнее режут на ленты и этим перевязывают. А к ранам прикладывают подорожник. Нажуют и прикладывают…Когда в тайге убивают тигра, то размножаются волки, от них урона куда больше. Увеличивается потребление — и каждый хочет воспользоваться своим правом. Сколько прав лежало перед «маленьким человеком» — он охотнее всего воспользовался самым примитивным: тоже быть тираном.Французская революция написала: «свобода», «равенство», «братство» — и рубила головы, ничуть не опасаясь всеобщего разочарования. А у них — еще проще. Они свой лозунг укоротили до одного слова, но зато могут его написать громадными буквами. Только одно: «равенство». Все остальное — ерунда. «Свобода» — на самом деле никому не нужна, люди просто не знают, что с нею делать. «Братство»? Его нет в природе, нет в животном мире, почему бы ему быть в человеках? А вот равенство — это вещь. Мне плохо, но и тебе тоже плохо — значит, нам обоим хорошо. У меня мало, но и у тебя не больше значит, у нас много! За это и умереть можно. И никаких жизней не жалко. Ни своей, ни тем более — чужих.Бог эту страну оставил, вся надежда — на Дьявола.Воры и бандиты никакого другого наказания не знают, только смерть. Это даже не наказание, это просто мера безопасности. По тюрьмам будут сидеть те, кто у них не вызывает опасения. Но при малейшей опасности… Вы меня понимаете?Мало побеждать во славу цезаря, надо еще все победы класть к его ногам и убеждать его, корча из себя идиота, что без него бы не обошлось!В который раз показалось генералу диковинным, как велика, необъятна Россия и как ничтожна возможность укрыться в ней бесследно. Да если и выпадает она, человек всего чаще от нее отказывается как от выбора самого страшного.Как часто людям приходится отвечать за то, что они не могут не рассказывать о грехах других людей, и как охотно эти другие перекладывают на них свои вины! Только формулировку подобрать.Всегдашнее горестное занятие генерала — что-то выкраивать из дорогих ему, таких необходимых сил и средств, которых всегда не хватает! Не хватает людей, орудий, танков, самолетов, снарядов, горючего, водки, жратвы, черта, дьявола. (И, конечно, всегда баб не хватает!..)…когда человек так ставит крест на собственной жизни — спокойно и просто, никого не оповещая, когда он не из слепого отчаяния и не для театрального эффекта вставляет в свои расчеты собственную возможную гибель, тогда зачастую случается, что ему удаются предприятия, казавшиеся безумными, в которые не смеет верить надежда и не надеется вера, тогда воды реки перед ним становятся твердью, и покоряются ему неприступные крепости и плацдармы….чего и когда на войне хватает? Только того, что применить нельзя….не свою ли могилу мы намечаем, когда кажется, что нашли искомую цель?…солдату вера нужна в свое командование, иначе — как дальше ему воевать?Каждый шаг человека есть ошибка, если не руководствуется он любовью и милосердием….блицкриг имеет одну особенность: он не терпит изменений, даже изменений к лучшему….подозрительно часто побеждает как раз тот, кого заранее считали глупее.

Что же это за страна, где, двигаясь от победы к победе, приходишь неукоснимо — к поражению?

Источник: https://serovad.livejournal.com/249081.html

Читать

Георгий Владимов

Генерал и его армия

• © Георгий Владимов, наследники, 2016
• © Валерий Калныньш, макет и оформление, 2016
• © «Время», 2016

Марина Владимова

Мой отец – Георгий Владимов

Меня попросили написать об отце. К сожалению, мы были вместе очень мало – всего каких-то десять лет. Все годы меня не покидало чувство, что надо записывать все, о чем рассказывал отец, что это слишком значимо: память человеческая – штука ненадежная. Не записала. Теперь пишу по памяти, жалкие кусочки того, что запечатлелось, – но спасибо, что остались хоть они.

Как и когда мы с ним познакомились? Звучит, конечно, невероятно, но соответствует действительности – мы узнали друг друга только в 1995 году, на вручении отцу литературной премии «Русский Букер», когда мне было уже тридцать три года. А до этого были только письма. Письма в Германию из Москвы и обратно.

Как отец оказался в Германии?

В 1983 году по приглашению Генриха Бёлля отец уехал читать лекции в Кёльн. К тому времени уже лет десять в России у него ничего не издавалось.

Ранее он стал председателем «Международной амнистии», писал письма в защиту Андрея Синявского и Юрия Даниэля, дружил с Андреем Сахаровым, Еленой Боннэр, Василием Аксеновым, Владимиром Войновичем, Беллой Ахмадуллиной, Фазилем Искандером, Булатом Окуджавой, Виктором Некрасовым, был знаком с Александром Солженицыным, Александром Галичем, Владимиром Максимовым, Сергеем Довлатовым, Юрием Казаковым, Юрием Любимовым, Владимиром Высоцким и многими другими. Постепенно он стал жить «поперек», а таких вещей советская власть спокойно выдержать, а уж тем более простить – не могла.

Потихоньку его выживали, травили: исключили из Союза писателей, куда он был принят еще в 1961 году; затем стали публиковать клеветнические статьи в «Литературной газете» (главный рупор СП тех лет), которые радостно приветствовали некоторые «писателя» (так их называл отец). А потом устроили слежку за его квартирой и гостями, ее посещавшими. Об этом отец пишет подробно в своем рассказе «Не обращайте вниманья, маэстро!».

Как могли ему простить глубочайшую внутреннюю независимость и самодостаточность? Как-то после своего возвращения в Россию он сказал мне: «Ты знаешь, не пойду я на это сборище, терпеть не могу любые тусовки, зачем тратить на это время? Писатель должен писать, а не болтать и тусоваться. Я всегда считал, что не нужно входить ни в какие партии и объединения, все это ерунда, – поэтому я всегда был беспартийным и свободным».

Так отец ответил на мой упрек – я упрекала его в том, что он не идет на какой-то очередной литературный вечер, где собиралась литературная элита тех лет и куда его пригласили заранее для вручения статуэтки Дон Кихота – «символа чести и достоинства в литературе».

Я же, испорченное дитя советской действительности, полагала, что там могут встретиться «полезные люди», которые помогут ему получить от государства хотя бы маленькую квартирку. Ведь получил же Владимир Войнович прекрасную четырехкомнатную квартиру в Безбожном переулке по указу Михаила Горбачева!

Вспоминается забавный (это он сейчас забавный!) случай, рассказанный отцом: во время поездки (кажется, в Загорск) внезапно оторвалась дверца любимого старенького отцовского «запорожца». Причем на полном ходу… Все замерли.

А Сахаров всю оставшуюся дорогу невозмутимо держал злополучную дверцу, продолжая разговор на какую-то интересную для него тему.

С этим «запорожцем» была связана еще одна, более опасная история. Однажды во время загородной поездки мотор у машины вообще заглох, а когда отец заглянул в ее нутро, то обнаружил, что в бак для топлива засыпан почти килограмм сахарного песка, отчего машина и отказывалась ехать.

Отец был уверен, что это не случайность, это сделано заинтересованными сотрудниками «бугра», как называли тогда вездесущую организацию, отвечающую за государственную безопасность СССР, но, конечно, прямых доказательств у него не было.

С огромным трудом ему удалось очистить бак от этой гадости…

В 1981 году после допросов на Лубянке у отца случился первый инфаркт, потом новые допросы и намек на то, что допросы возобновятся. Все могло кончиться посадкой (лексикон тогдашних диссидентов). В это время отец уже начал писать «Генерала и его армию». Надо было спасать свое дело, свою жизнь. Спасибо Бёллю!

Но, уезжая из страны, отец не думал, что уезжает надолго, максимум на год. Через два месяца после приезда в Германию отец и Наташа Кузнецова (его вторая жена) по телевизору услышали указ Андропова о лишении его гражданства. Кооперативную квартиру Наташиной мамы они продали перед отъездом в Германию, а квартиру отца правление кооператива продало само, не спрашивая на то его разрешения.

Через друзей в издательстве «Текст», в котором выходила повесть отца «Верный Руслан», я узнала его немецкий адрес. Написала ему.

В 1995 году он приехал в Москву на вручение Букера за роман «Генерал и его армия». Номинировал его журнал «Знамя», где печатались главы романа. Отец был очень благодарен сотрудникам «Знамени» за то, что именно они первыми способствовали возвращению его творчества на Родину.

Он хотел, чтобы и последний его роман «Долог путь до Типперэри» был напечатан у них, журнал несколько раз давал анонс этому произведению. Увы! Только первая часть романа была напечатана, уже после смерти отца. Другие остались в замыслах; кое-что он рассказал мне.

Отец позвал на вручение премии и меня. Перед этим я побывала у него в гостях – в квартире Юза Алешковского, который пригласил отца пожить у него на все время его пребывания в Москве.

Своей квартиры у отца больше не было. Он остался бездомным. В 1991 году Горбачев своим указом вернул ему гражданство, но не жилье… Правда, в 2000 году Международный литературный фонд писателей предоставил отцу в аренду дачу в Переделкине. Отец очень любил эту не совсем свою дачу, но Господь мало позволил ему наслаждаться покоем и счастьем на Родине.

До этого дача много лет простояла пустая, потихоньку осыпаясь и рушась, в ней постоянно что-то где-то подтекало; отец смеялся и говорил, что живет в «Петергофе с большим количеством фонтанов».

Это был двухэтажный кирпичный дом, больше смахивающий на барак, с четырьмя подъездами. Рядом с подъездом отца были подъезды, где жили Георгий Поженян, дочь Виктора Шкловского с мужем, поэтом Панченко.

Третьего соседа я не помню.

История дачи была романтичной и печальной одновременно. Оказалось, что этот писательский дом построен на месте дачи актрисы Валентины Серовой. Ее дача была окружена небольшим садиком, сохранился маленький прудик, в котором, по преданию, она любила плавать.

Сталин ответил коротко и исчерпывающе: «Завидовать!».

После развода Серовой и Симонова дача пришла в запустенье, Литфонд снес старый дом, построив дачу для писателей.

Во времена отца сад невероятно разросся, в него выходила дверь кухни с террасой. Стояли высокие темные деревья, трава заполонила все пространство.

Пруд был затянут густой зеленой тиной, было мрачновато, летали страшно прожорливые комары.

Отец все пытался как-то справиться с запустением: убрал сгнившие ветки, сломанные деревья, подстриг кусты, скосил кое-где траву, в окна его кабинета стало заглядывать солнце.

Источник: https://www.litmir.me/br/?b=44759&p=1

Генерал и его армия

      Владимов 
Г.Н. «Генерал и его 
армия» 

      Гео́ргий 
Никола́евич Влади́мов (наст. фам.
Волосевич, 19 февраля 1931, Харьков — 19 октября 2003, Франкфурт) — русский писатель.

      Родился 19 февраля 1937 в Харькове в учительской 
семье. Учился в ленинградском Суворовском 
училище. В 1953 окончил юридический 
факультет Ленинградского университета.

Печатался как литературный критик с 1954 (статьи в журнале «Новый мир», где начал работать: К спору о Ведерникове, Деревня Огнищанка и большой мир, Три дня из жизни Холдена и др.). В 1960 под впечатлением командировки на Курскую магнитную аномалию написал повесть
Большая руда (опубл.

Опубликованный в 1969 роман Три минуты молчания, повествующий в жанре исповедальной прозы о буднях рыболовного лайнера, выдвигает «титульный» лейтмотив о праве каждого на посылку своего сигнала «SOS» и узаконенных морскими (переносно – житейскими) законами трех минутах молчания, когда каждый такой сигнал должен быть услышан.

Метафора и достоверность, литературный талант, проникновенно-элегический лиризм и скрытая обличительная мощь определяют ту манеру письма Владимова, которая в наибольшей мере проявится в его повести о караульной собаке Верный Руслан (опубл.

в 1975 в ФРГ; в 1989 в СССР), где в рассказе о бескорыстном и преданном охраннике советских лагерей возникает постоянная для писателя тема трансформации лучших человеческих (в т.ч. воплощенных, в духе традиций А.Чехова и Л.Толстого, в образе сторожевого пса) качеств в трагическое «аутсайдерство», бесприютность, ощущение собственной ущербности или ненужности в современном изощренном и лживом мире, в неестественном и антигуманном общественном устройстве.

      В 1977 Владимов, выйдя из Союза писателей 
СССР, становится руководителем московской секции запрещенной в СССР организации 
«Международная амнистия». В 1982 публикует 
на Западе рассказ Не обращайте внимания, маэстро. В 1983 эмигрировал в ФРГ, с 1984 – главный редактор эмигрантского журнала «Грани».

В 1986 покинул пост, придя «к выводу, что это организация чрезвычайно подозрительная, вредная и бывшая в использовании по борьбе с демократическим движением». С конца 1980-х активно выступал как публицист и в отечественных изданиях. В 1994 на родине публикует роман Генерал и его армия (московская литературная премия «Триумф», 1995), посвященный истории войска генерала А.А.

Власова, перешедшего в годы Великой Отечественной войны на сторону гитлеровских войск.

Умер 19 октября 2003 в Германии, похоронен в подмосковном Переделкине.

      Роман Владимова, опубликованный в сокращенном 
варианте в журнале «Знамя» в 1995 году, получил Букеровскую премию и вызвал большой литературный скандал. «Генерал и его армия» подвергся 
жестокой критике со всех сторон.

Критики-либералы заявили, что классический «толстовский 
стиль» безнадежно устарел и в 
эпоху «смерти литературы» Букера следует давать, скажем, поющему 
эту смерть Владимиру Сорокину. Но и восторженных отзывов о романе тоже было более чем достаточно.

Военно-исторический роман «Генерал 
и его армия», повествующий о 
генерале Кобрисове и взятии плацдарма 
Мырятин, оборону которого держали 
власовские батальоны, — роман почти 
не военный и практически не исторический.

Не исторический потому, что не было никогда генерала Кобрисова, не было Мырятина и Предславля (хоть и понятно, что речь идет о Киеве, а ключевая сюжетная коллизия романа — Предславль-Киев должен быть взят генералом с украинской фамилией — имела место в действительности). Владимов и не утверждал никогда, что все описанные им события — правда.

«Генерал и его армия» — не военная книга, так как в ней отсутствует заявленный в заглавии второй главный герой — армия. Есть фронтовой дух, батальные сцены, но армии — будь то власовцы, немцы или русские — в романе нет. Войска Кобрисова — ординарец Шестериков, адъютант Донской, шофер Сиротин и внутренний враг — майор «Смерша» Светлооков. Все вместе они и есть главный герой романа, но фамилия его уже не Кобрисов, а неизвестно какая, скорее всего — Владимов. «Генерал и его армия» — психологическая (автобиографическая) книга, увлекательно написанная в жанре, для России всегда слишком актуальном. 

У Владимова, последнего великого русского реалиста, был только один серьезный недостаток: он мало писал. За четыре десятилетия работы Владимов стал автором только четырех 
больших вещей. Пятую, автобиографию 
“Долог путь до Типперэри”, он не успел 
окончить.

Так что появление нового произведения Владимова всегда воспринималось как редкий праздник. Так было в 1994, когда “Знамя” напечатало журнальный вариант романа “Генерал и его 
армия”.

Постмодернисты восприняли этот “старомодный” роман с удивлением, еще большее удивление вызвал его неожиданный успех: букеровское 
жюри посчитало его лучшим романом 
года (впоследствии и лучшим романов 
десятилетия).

И это несмотря на то, что в журнальном варианте (четыре главы из семи) потерялся главный 
“козырь” Владимова, его фирменная 
искусная композиция. Три эпизода 
военной биографии генерала Кобрисова — летнее отступление 1941-го, битва за Москву в 1941 г. и битва за Днепр в 1943 г.

, судьба Власова и власовцев, Гудериан и фон Штайнер — все эти элементы искусно объединены. Переходы всегда красивы и естественны. При обилии отступлений, кажется, ни одного лишнего эпизода, ни одной ненужной фразы. Стиль превосходный.

Но литературу у нас принято оценивать не только по художественным достоинствам, тем более когда речь идет о 
военном романе. Наталья Иванова 
как-то посоветовала перечитать роман 
Георгия Владимова, чтобы узнать, как “бессовестно жертвовали военачальники” жизнями солдат.

И хоть люблю и 
уважаю Наталью Иванову, одного из самых 
талантливых современных литературных критиков, принять этот совет я 
не могу. Роман Георгия Владимова 
резко отличается от военной прозы 
фронтовиков — Виктора Некрасова, Виктора Астафьева, Василя Быкова, Юрия Бондарева.

У фронтовиков главным источником “строительного материала” для нового романа, повести, рассказа был все-таки личный опыт. Но “Генерал и его армия” — не военная проза. В романе Владимова меня прежде всего поразил эпиграф из “Отелло”:

• Простите 
  вы, пернатые войска
• И гордые сражения, в 
  которых
• Считается за доблесть честолюбье.
• Все, все прости. Прости, мой ржущий конь,
• И звук трубы, и грохот барабана,
• И флейты свист, и царственное 
  знамя,
• Все почести, вся слава, все величье
• И бурные тревоги грозных 
  войн…

Читателю, особенно фронтовику, он покажется чужеродным, театральным, не подходящим. Эпиграф, подобно 
увертюре в опере, настраивает читателя воспринимать текст так, а не иначе. Строки из пьесы величайшего драматурга всех времен и народов взяты очень 
удачно: они говорят читателю, что 
перед ним не окопная правда, а 
роман-трагедия.

Владимов не успел на фронт (в 1941-м ему было только десять), но к военной теме шел едва ли не всю жизнь.

Еще с 1960-х он собирал материалы, документы, занимался “литературной записью” мемуаров военачальников, позднее, в 
Германии, слушал устные рассказы бывших власовцев.

Из этого разнородного материала 
Владимов создал собственную концепцию 
Великой Отечественной. Там, где 
не хватало фактов, писатель додумал, сочинил, но сочинил столь хорошо, что вымышленные факты соседствуют 
с реальными на равных. 

1. Миф о немцах. Он не из самых общепринятых, распространен больше в интеллигентной среде. Особенно популярен у тех, кто много читал немецкие мемуары.

Главное здесь — признание абсолютного интеллектуального и профессионального превосходства немецких генералов над нашими: фон Штайнер, “будь у него не столько сил, как у Терещенко, а вполовину меньше, изметелил бы его в несколько часов”. Во-первых, это только в немецких военных мемуарах у Красной Армии войск всегда тьма-тьмущая.

Войну-то проиграли, надо ж это как-нибудь объяснить. Странно только, что мы (Владимов тут один из многих) их россказням верим. Ведь врут немецкие мемуаристы ничуть не меньше наших военных, но слово иноземца для нас всегда почему-то весомей слова соотечественника.

Неудивительно, что высшей наградой для нашего генерала считается похвала противника. Чтобы подчеркнуть военный талант Кобрисова, Владимов “цитирует” фон Штайнера: “Здесь, на Правобережье, мы дважды наблюдали всплеск русского оперативного гения.

Ну, насчет второго, то это не “всплеск оперативного гения”, а гусарство, молодечество. Сам Эрих фон Манштейн (прототип фон Штайнера) таких эскапад себе не позволял, равно как не особенно стремился хвалить русских. Он больше ссылался на “подавляющее численное превосходство” советских войск, которым те на самом деле не располагали. Впрочем, маршал Конев в мемуарах тоже не без удовольствия процитировал похвалу Манштейна в свой адрес.

2. Миф о “русской 
четырехслойной тактике”, когда “три слоя ложатся и заполняют неровности земной коры, четвертый — ползет по ним к победе”.

Об этом Владимов не раз пишет: и в связи с антигероем романа, генералом Терещенко (Москаленко), и в связи с Жуковым: “против “русской четырехслойной тактики” не погрешил он до конца, до коронной своей Берлинской операции, положа триста тысяч на Зееловских высотах и в самом Берлине”.

Ну да, конечно, наши военачальники солдат не жалели и по-другому воевать не умели. Это не так, не совсем так. Да и в Берлинской наступательной операции не триста тысяч мы потеряли, а почти вчетверо меньше (считая безвозвратные потери, то есть без раненых).

Впрочем, образы самих генералов (кроме омерзительного Терещенко) менее всего походят на тех безмозглых и безжалостных мясников, какими рисует их этот миф. “Лейтенант-генерал” Чарновский (Черняховский), “танковый батько” Рыбко (Рыбалко) и даже Жуков показаны как раз людьми умными, талантливыми.

Кстати, если не считать упоминания о “русской четырехслойной”, образ Жукова просто великолепен. Никто в нашей литературе не сумел его так описать, несколькими штрихами нарисовать портрет: “высокий, массивный человек, с крупным суровым лицом, в черной кожанке без погон, в полевой фуражке, надетой низко и прямо, ничуть не набекрень, но никакая одежда, ни манера ее носить не скрыли бы в нем военного, рожденного повелевать жесткая волчья ухмылка”.

3. Власовский миф. Власов — у Владимова один из главных героев. Портрет его тоже рисуется немногими штрихами: воспоминание Кобрисова о встрече на военных маневрах, несколько авторских комментариев, размышления самого Кобрисова.

Но важнее всего здесь все же эпизод у церкви Андрея Стратилата (даже имя святого Федора Стратилата автор изменил, чтобы подчеркнуть значение Власова-полководца). Власов в этой сцене — спаситель Москвы, посланный едва ли не самим Небом (предвоенная биография Власова становится известной позднее). Реальный Андрей Андреевич Власов не был ни военным гением, ни спасителем Москвы.

В битве под Москвой он командовал лишь одной из четырнадцати армий Западного фронта (20-й армией), участвовавших в контрнаступлении. Если уж на то пошло, то роль спасителя Москвы принадлежит все-таки Г.К. Жукову, который как раз командовал Западным фронтом. В 1941-м Власов воевал не хуже и не лучше других. Впрочем, К.А.

Что власовцы сражались 
едва ли не лучше немцев — правда, что их было немало, увы, тоже правда, но слова, вложенные Владимовым в уста Ватутину: “Мы со своими больше воюем, чем с немцами”, — преувеличение, притом — значительное.

Освобождение Праги 1-й дивизией РОА — легенда, которую автор “Генерала”, видимо, услышал от бывших власовцев. Принять участие в освобождении и освободить — совсем не одно и то же.

Да и большой доблести в переходе на сторону победителя в последние дни войны я не вижу.

Помимо этих мифов есть в романе Владимова 
и просто исторические ошибки, ляпы. Только вот нет у меня охоты 
не то что их перечислять, но даже и 
специально выискивать, как это любят 
делать некоторые историки, не признающие и не понимающие художественный вымысел. “Генерал и его армия” все же роман, а не научная монография о 
взятии Киева.

В отличие от историка, писатель не раб источника. Он создает 
свой мир, где есть свои законы, свои герои и антигерои, своя история 
и философия. Чтобы понять разницу 
между историей и вымыслом, давайте 
сравним Гудериана под Москвой 
у Владимова с исторической основой — мемуарами самого “быстроходного Гейнца”.

Сразу скажу: “Воспоминания солдата” — чтение не самое увлекательное. Больше всего они напоминают мемуары маршала Жукова: тот же сухой деловой стиль военного человека, который не могла исправить никакая “литературная запись”.

И вот одну-единственную фразу из “Воспоминаний солдата” о командирском танке, сползшем в овраг, Владимов развертывает в центральное событие всего “гудериановского” эпизода, когда “гений блицкрига” осознает неизбежность поражения.

То, что зануда историк трактовал бы как очевидный 
исторический ляп, в романе Владимова 
художественно и психологически оправдано.

Чибисов, прототип генерала Ф.И. Кобрисова. Не решился ослушаться Верховного и 
К.К. Рокоссовский, когда Сталин перевел 
его с нацеленного на Берлин 1-го Белорусского на второстепенный 2-й 
Белорусский.

Не решился протестовать и сам Жуков, когда его, “отца” операции “Уран”, Сталин отправил организовывать отвлекающий удар на Западном и Калининском 
фронтах (чтоб не больно гордился полководец Сталинградской победой). Но чего не бывает в жизни, то вполне возможно и оправдано 
в романе.

Как, например, совершенно фантастический артиллерийский обстрел 
машины Кобрисова, организованный вездесущим и всеведущим майором Светлооковым.

Эта потрясающая сцена еще 
раз напоминает нам, что роман 
Георгия Владимова — это вовсе не “новая правда о войне”, а именно литература, вымысел, но вымысел, который выглядит убедительней самой реальности. Рядом с историческим Нефедовым, Светлооков — театральный Яго, он столь же естественен и органичен в мире Владимова, как и переселившийся из “Войны и мира” и сменивший обличие Платон Каратаев (Шестериков). Сражения Великой Отечественной — грандиозная декорация для великой трагедии: отступление, переправа, украденная победа — ее акты. 

Источник: https://www.stud24.ru/literature/general-i-ego-armiya/375656-1190118-page1.html

Георгий Владимов «Генерал и его армия»

В службе генерала Фотия Ивановича Кобрисова были не только успехи и награды, хотя воевать он в общем-то умел. Из Прибалтики, а потом из-под Москвы в 41м он смог дойти в 43ем до Днепра, за которым стоял город Предславль. Здесь и решалась не только судьба битвы за Правобережную Украину, но и судьба самого генерала, хоть он об этом и не знал.

• В произведение входит:
• Обозначения:   циклы   романы   повести   графические произведения   рассказы и пр.
• Входит в:
• Лингвистический анализ текста:

1. Приблизительно страниц: 423
2. Активный словарный запас: чуть выше среднего (3054 уникальных слова на 10000 слов текста)
3. Средняя длина предложения: 82 знака, что близко к среднему (81)
4. Доля диалогов в тексте: 26%, что гораздо ниже среднего (37%)
5. подробные результаты анализа >>

Награды и премии:

 Издания: ВСЕ (7) 1997 г. 2005 г. 2005 г. 2007 г. 2015 г. 2018 г. 1984 г.

Доступность в электронном виде:

Сортировка: по дате | по рейтингу | по оценке

Лукавый, 17 апреля 2015 г.

Удивительно, но до недавнего времени я ничего не слышал о Георгии Владимове.

Когда учился в школе (мне 31 в этом году, я получил аттестат в 2001-м), ни среди писателей XX века, ни в рамках обсуждения прозы о Великой Отечественной войне это имя не фигурировало (или, может, я забыл, но вряд ли).

И потом, уже во взрослой жизни, ни разу не возникало на моем читательском горизонте. Возможно, такие обстоятельства усиливают эффект от неожиданного знакомства.

Кое-где вы можете прочесть, будто «Генерал и его армия» — роман про Власова (даже на обложке книги, выпущенной ЭКСМО, фото Власова перед строем), «власовская агитка», вот это все. Что довольно странно, поскольку Власов на страницах, конечно, появляется, но в целом это скорее эпизодический элемент в общей картине.

И это очень сильная, выдающаяся проза.

Следующее «удивительно» заключается в том, что нельзя просто так взять и купить книги Георгия Владимова (в том числе и «Генерала…»): в каталогах Озона, Рид.ру, Буквоеда, Лабиринта, кроме пары отдельных томов собрания 98-го года, нет вообще ничего.

Несколько дней я размышляю об этой странной ситуации, потому что это, по-моему, великая книга о войне и о нашей стране. Знаю, слово «великий» сильно поистерлось за последнее время, его приклеивают на любую мало-мальски ровную и наспех обезжиренную поверхность.

Я прощупал и перебрал другие слова. Они как-то не подходят сюда. Умом я понимаю, что величие книги, конечно, время проверяет, а этому роману едва 20 лет.

Но тут не больно хочется умом (да и жди еще, как капитального ремонта в многоквартирном доме), а сердцем получается вот так.

Поэтому, кстати, я считаю тот факт, что «Генерала…» с 2007-го года не переиздавали, преступлением против русской литературы. Так и запишите.

igorgag, 7 января 2020 г.

Накануне Дня Победы роман был назван Алексеем Варламовым в числе лучших книг о Великой Отечественной. Кое-что из того списка, рассказы Виктора Астафьева, я уже прочитал. Продолжаю знакомство.

Почти сразу после выхода в середине 90-х «Генерал и его армия» получил Русского Букера, а потом и Букера десятилетия. Впрочем, сейчас, когда авторитет премий упал, а самомнение читателей-зрителей возросло, это уже и не аргумент. Слишком трудные и горькие вопросы поднимает книга — а сейчас многие научились их в упор не замечать.

А коллизия, что называется, за душу, берёт. Есть, правда, один чисто технический косяк — те пресловутые восемь пуль, что прошли через живот, не задев жизненно важных органов. И ещё — своего рода «фантастика» в финале.

Но можно считать это «дискуссионными» моментами.

Хотя главную дискуссию роман вызвал, конечно, не этим, а — вопросами, которые поднял.

В центре повествования — генерал, командарм Кобрисов, его судьба. Если обрисовать бегло — перед самой войной успел посидеть в тюрьме по политическому обвинению. Через сорок дней был выпущен и отправлен командовать дивизией — началась война.

На фронте взял на себя командование армией, выводил из окружения. Потом стоял во второй линии под Москвой, попал в госпиталь. В сорок третьем году армия Кобрисова успешно захватила плацдарм на правом берегу Днепра.

Оттуда пошло дальнейшее наступление.

Ах, да. В промежутке между двумя войнами командовал частями особого назначения, воевал с басмачами.

Дело в том, что в книге события показаны не в хронологическом порядке, пожалуй, скорее с конца. И подаются отнюдь не скупыми штрихами, а опять-таки скорее наоборот. Почему в поле читательского зрения и оказывается сразу много чего.

Особенно много чего такого, чего, как я уже сказал выше, и не хотелось бы замечать и знать, — про русских людей, воюющих против русских же, то есть советских людей; про самого генерала Власова, сначала героя битвы под Москвой, потом — перешедшего на сторону врага (хотя Власову в романе уделено не так и много места, как может показаться — с чьих-нибудь слов).

Помимо самого романа я прочитал ещё несколько статей. Например, работу А. Солженицына, в которой он разбирает достоинства и слабые места книги, — и этот другой взгляд показался очень любопытным.

Оценив роман очень высоко, Солженицын не со всем в нём согласился, не всё нашёл убедительным.

Вплоть до того, что образ главного героя следовало раскрывать в иной последовательности и, желательно, до наступления кульминации действия.

Потом были ещё три статьи самого Владимова. «Как я массировал компетенцию…» — развернутый ответ на очерк В. Богомолова» «Срам имут и живые, и мертвые, и Россия…».

Затем «Прощай, оружие?» — размышления о том, как развивается (или скорее, не развивается) современная отечественная проза о войне.

И ещё «Новое следствие, приговор старый» — полемика уже на тему так называемого «власовского движения».

В завершение опять про роман. Многие звенья сюжета его очень тонко меж собою увязаны, закольцованы. Но это даже не самое поразительное — есть целый ряд эпизодов, что сильны сами по себе, ошеломляют своей горечью.

Подписаться на отзывы о произведении

Источник: https://fantlab.ru/work280013