В 1890 году Антон Павлович Чехов, уже известный писатель, совершил путешествие через всю страну на остров Сахалин — к месту содержания каторжан и ссыльных.
Поездку на Сахалин и возвращение на пароходе вокруг Азии в Одессу Чехов планировал как единое путешествие на Восток. Но главной целью был Сахалин.
Узнав о задуманном, родные, друзья и знакомые отговаривали его, но Чехов был непреклонен.
Чехов (в светлой куртке) в кругу семьи и друзей накануне поездки на Сахалин
Чехов ехал с «корреспондентским билетом» «Нового времени», но за свой счет. Издатель Алексей Сергеевич Суворин, бывший близким другом Чехова, предоставил солидный кредит, а писатель обещал посылать путевые очерки в счет долга. Расходы же предстояли немалые. Один только билет на пароход Добровольного флота стоил около 500 рублей.
Из письма Суворину: «Итак, значит, дорогой мой, я уезжаю в среду или, самое большое, в четверг. До свиданья до декабря. Счастливо оставаться. У меня такое чувство, как будто я собираюсь на войну, хотя впереди не вижу никаких опасностей, кроме зубной боли, которая у меня непременно будет в дороге.
Так как, если говорить о документах, я вооружен одним только паспортом и ничем другим, то возможны неприятные столкновения с предержащими властями, но это беда преходящая. Если мне чего-нибудь не покажут, то я просто напишу в своей книге, что мне не показали — и баста, а волноваться не буду.
В случае утонутия или чего-нибудь вроде, имейте в виду, что все, что я имею и могу иметь в будущем, принадлежит сестре; она заплатит мои долги».
Чехов накануне отъезда на Сахалин
К своему путешествию писатель готовился основательно. В списке литературы, которую он проштудировал перед поездкой, значилось 65 названий.
Незадолго до отъезда Чехов писал Суворину: «Еду я совершенно уверенный, что моя поездка не даст ценного вклада ни в литературу, ни в науку: не хватит на это ни знаний, ни времени, ни претензий. Нет у меня планов ни гумбольдтских, ни даже кеннановских.
Я хочу написать хоть 100−200 страниц и этим немножко заплатить своей медицине, перед которой я, как Вам известно, свинья».
21 апреля 1890 года Чехов из Москвы с Ярославского вокзала отправился в путь, который занял почти три месяца.
2В пути
Дорога из Москвы на Сахалин заняла 81 день. Поездом Чехов добрался до Ярославля, затем пароходом по весенним разливам Волги и Камы, опять поездом через Уральские горы до Тюмени.
В Екатеринбурге Чехов узнал, что первый пароход от Тюмени до Томска пойдет только через 20 дней, поэтому было принято решение ехать, несмотря на разлив всех сибирских рек, на лошадях до Томска и далее таким же способом до Байкала.
«Конно-лошадиное странствие» с «полосканием в невылазной грязи» Западной Сибири сопровождалось поломками и опрокидываниями тарантаса, «ужасными перевозами через реки» — Иртыш, Обь, Томь. Чехов останавливался во всех крупных городах — Томске, Красноярске, Иркутске.
Менялись пейзажи, люди. «Китайцы начинают встречаться с Иркутска», а «с Благовещенска начинаются японцы, или, вернее, японки».
От Сретенска начиналось плавание по Шилке, а затем по Амуру. «Забайкалье великолепно. Это смесь Швейцарии, Дона и Финляндии», — пишет Чехов друзьям. Тут он впервые в жизни попал на территорию иностранного государства — Китая. В письме родным от 29 июня он пишет: «27-го я гулял по китайскому городу Айгуну. Мало-помалу вступаю я в фантастический мир».
11 июля 1890 года пароход «Байкал» пересек Татарский пролив и к вечеру подошел к Александровскому посту на Сахалине. А. П. Чехов ступил на сахалинскую землю и прислал своим родным телеграмму «Приехал. Здоров. Телеграфируйте Сахалин.
Чехов». В первые дни пребывания на Сахалине Чехов нанёс визит начальнику острова генерал-майору В. О. Кононовичу. 19 июля присутствовал на площади поста Александровского, где встречали Приамурского генерал-губернатора барона А. Н. Корфа.
30 июля Чехову начальником острова Сахалина было выдано удостоверение на посещение тюрем и поселений. Чтобы лучше познакомиться с каторгой, писатель предпринял перепись сахалинского населения. Он встречался с каторжанами и поселенцами, узнавал их биографии и условия существования на острове.
Вопреки строжайшему предписанию генерала Кононовича, Чехов встречался с политическими ссыльными и каторжными, которых в это время на Сахалине было около 40 человек. За 3 месяца и два дня на Сахалине во время переписи населения Антон Павлович Чехов заполнил около 10.000 статистических карточек.
«Я вставал каждый день в 5 часов утра, ложился поздно и все дни был в сильном напряжении от мысли, что мною многое еще не сделано», — писал Чехов Суворину ровно через два месяца после прибытия на Сахалин. Чехов не раз отмечал, что «видел все» на Сахалине, кроме смертной казни, и подчеркивал: «Сделано мною немало.
Хватило бы на три диссертации». 20−21 июля Чехов ездил в составе делегаций (с бароном Корфом) в Тымовский округ, в селение Дербинское: «Основано оно в 1880 году. Те дербинцы, которые, отбыв каторгу до 1880 г.
, селились тут первые, обтерпелись мало-помалу, захватили лучшие места и куски, и те, которые прибыли из России с деньгами и семьями, такие живут не бедно. Остальные же жители, то есть больше половины Дербинского, голодны, оборваны и производят впечатление ненужных, лишних, не живущих и мешающих другим жить».
После 3 августа Чехов исследовал пост Дуэ, посетил Дуйскую и Воеводскую тюрьмы: «Дуэ, страшное, безобразное и во всех отношениях дрянное место, в котором по своей доброй воле могут жить только святые или глубоко испорченные люди», — писал Чехов. С 11 августа по 9 сентября писатель исследовал Александровск и близлежащие районы.
Он посетил Корсаковское, Ново-Михайловкое и другие селения. 14−19 августа писатель исследовал и вел перепись населения Красного Яра. 12 сентября «Байкал» вошёл в залив Анива, бросил якорь на рейде Корсаковского поста.
С 14 сентября по 10 октября Чехов в сопровождении смотрителя поселений Ярцева производил перепись в селениях Южного Сахалина. «Корсаковский пост — административный центр южного округа. Пост имеет с моря приличный вид городка.
Годом основания Корсаковского считается 1869 год, но это справедливо лишь по отношению к нему как к пункту ссыльной колонии. С моря видна только одна его главная улица, и кажется издали, что мостовая и два ряда домов круто спускаются вниз по берегу; на самом же деле подъём не так крут. Новые деревянные постройки лоснятся и отсвечивают на солнце, белеет церковь, старой, простой и потому красивой архитектуры», — писал Чехов.
- 6 октября 1890 года Чехов был приглашён в японское консульство на вручение российских орденов Анны и Станислава третьей степени консулу Кудзе и секретарю Судзуки, был на торжественном обеде и пикнике по этому поводу.
- Чехов (стоит справа) на пикнике в честь японского консула
11 сентября Чехов в отчаянии сообщал Суворину: «Я здоров, хотя со всех сторон глядит на меня зелеными глазами холера, которая устроила мне ловушку. Во Владивостоке, Японии, Шанхае, Чифу, Суэце и, кажется, даже на Луне — всюду холера, везде карантины и страх. Одним словом, дело табак».
Первоначальный план азиатского вояжа рушился.
После прибытия на Сахалин парохода «Петербург», на котором писателю предстояло плыть, стало ясно, что из-за продолжающейся эпидемии тот отправится в обратный рейс под желтым карантинным флагом и заходить будет лишь в четыре порта, оставшиеся открытыми, — Гонконг, Сингапур, Коломбо и Порт-Саид.
«Петербург» покинул пост Корсаковский в ночь с 13 на 14 октября, а уже 16-го бросил якорь в бухте Золотой Рог во Владивостоке. Здесь в городском полицейском управлении писатель получил заграничный паспорт на имя Antoine Tschechoff для поездки морским путем за границу. 19 октября в 9:30 утра судно подняло якорь и отправилось в плавание.
4Гонконг
Первым заграничным портом на пути Чехова был Гонконг. «Бухта чудная, движение на море такое, какого я никогда не видел даже на картинках; прекрасные дороги, конки, железная дорога на гору, музеи, ботанические сады; куда ни взглянешь, всюду видишь самую нежную заботливость англичан о своих служащих, есть даже клуб для матросов. Ездил я на дженерихче, т. е.
на людях, покупал у китайцев всякую дребедень и возмущался, слушая, как мои спутники россияне бранят англичан за эксплуатацию инородцев. Я думал: да, англичанин эксплуатирует китайцев, сипаев, индусов, но зато дает им дороги, водопроводы, музеи, христианство, вы тоже эксплуатируете, но что вы даете?», — писал Чехов в «отчетном» письме Суворину 9 декабря 1890 года.
Чехов, хорошо изучивший погодную карту региона по статье У. Шпиндлера «Пути тайфунов в Китайском и Японском морях», сумел предсказать задолго до поездки появление тайфуна, который действительно обрушился на пароход в Южно-Китайском море.
Когда пароход бросало как щепку, к Чехову подошел командир «Петербурга» капитан Гутан и посоветовал ему все время держать в кармане наготове револьвер, чтобы успеть покончить с собой, когда пароход пойдет ко дну».
Заход в Сингапур Чехов «плохо помнил», потому что при осмотре местных достопримечательностей ему «почему-то было грустно» и он «чуть не плакал».
5Коломбо
Кульминацией 52-дневного морского путешествия вокруг Азии стал заход в Коломбо. Чехов осмотрел город и его окрестности, а на другой день отправился по железной дороге в старую ланкийскую столицу Канди. Ее главная гордость — храм Шри Далада Малигава, где хранится зуб Будды, извлеченный, по преданию, из золы его погребального костра.
Однако в «кратчайшем отчете» Суворину Чехов отметил совсем другие достопримечательности: «Цейлон — место, где был рай. Здесь в раю я сделал больше 100 верст по железной дороге и по самое горло насытился пальмовыми лесами и бронзовыми женщинами.
Когда у меня будут дети, то я не без гордости скажу им: «Сукины дети, я на своем веку имел сношение с черноглазой индуской… и где же? в кокосовом лесу, в лунную ночь».
Чехов (справа) и мичман Глинка с мангустами
«От Цейлона безостановочно плыли 13 суток и обалдели от скуки», — вспоминал Чехов.
6Порт-Саид
26 ноября 1890 года писатель прибыл в Порт-Саид — четвертый и последний иностранный порт на пути домой.
Согласно судовому журналу, «Петербург» бросил якорь напротив знаменитой башни маяка в 2:30 ночи, а уже в 15:15 того же дня снялся с якоря. Тем не менее пассажиры успели поутру сойти на берег и запастись сувенирами.
Чехов приобрел фотографии с видами Суэцкого канала и «чернильный прибор и два подсвечника в египетском стиле».
7Одесса
1 декабря «Петербург» подошел к Одессе, но из-за метели и тумана вахтенные не смогли разглядеть входных огней порта. Только наутро судно встало на якорь у Платоновского мола.
Через три дня карантина все пассажиры были отпущены на берег. Вечером того же дня Чехов сел на скорый поезд в Москву. Его огромный багаж — 21 место — был набит материалами поездки и сувенирами.
Кроме того, Чехов вез трех мангустов, купленных на Цейлоне. 9 декабря 1890 года Чехов вернулся в Москву.
Источники: vokrugsveta.ru, sakhalinmuseum.ru
Источник: https://diletant.media/excursions/30914367/
Путевые заметки «Остров Сахалин» Чехова, краткое содержание
«Остров Сахалин» написан Чеховым в виде путевых заметок в научно-публицистическом жанре.
Летом 1890 года писатель прибыл в полузаброшенный город Николаевск с его сонными и пьяными обитателями, перебивающимися с хлеба на воду и занимающимися контрабандой. Чехову даже показалось, что он попал не в один из городов Российской империи, а в американский штат Техас.
В городе не оказалось даже гостиницы и две ночи Чехову пришлось провести на пароходе, но когда тот отправился в обратный путь, путешественник с чемоданами оказался на пристани без какого-либо пристанища.
На следующем пароходе «Байкал» был взят курс на о.Сахалин, который раньше ошибочно считался полуостровом. Когда рано утром Чехов вышел из каюты на палубу, он увидел вперемежку спящих пассажиров III класса, солдат, охранников и арестантов, замерзших и покрытых утренней росой.
По пути следования Чехову удалось навестить семью морского офицера, живущего на вершине горы и занимающегося разметкой фарватера. Чехова поразили полчища комаров, которые вполне могли съесть человека заживо.
Когда Чехов прибыл на Сахалин, в город Александровск, ему показалось, что он попал в ад: кругом горела сахалинская тайга.
Писатель устроился на квартиру к местному доктору, от которого узнал много сахалинских тайн. Вскоре Чехов был представлен генерал-губернатору края Корфу, который приехал инспектировать тюрьмы и поселения и нашел условия содержания каторжников вполне сносными, хотя это не соответствовало действительности.
Получив разрешение свободно посещать всех поселенцев (кроме политических), Чехов занялся переписью населения. Он обошел множество изб, в которых порой даже не было мебели (иногда на полу лежала только одна перина), встретил много ярких личностей.
Писатель посетил Александровскую, Дуйскую, Воеводскую тюрьмы с их ужасающими антисанитарными условиями, холодом и сыростью. Каторжане спали на голых нарах, скудно питались, ходили в лохмотьях, непосильно работали на корчевке леса, строительстве, осушении болот.
Проанализировав климат в Александровском округе, Чехов пришел к выводу, что лето и весна здесь как в Финляндии, осень как в Петербурге, а зимние месяцы даже суровее, чем в северном Архангельске. Зачастую в июле выпадал снег и жителям приходилось кутаться в шубы и тулупы. Писатель назвал такую погоду безотрадной.
Интересны для писателя были и коренные жители севера Сахалина – гиляки. Они жили в юртах, практически не мылись, злоупотребляли алкоголем. К женщинам относились презрительно и считали их низшими существами. Но в целом по отношению к окружающим вели себя вполне миролюбиво.
В сентябре Чехов покинул северный Сахалин, чтобы ознакомиться с южной частью острова, по форме напоминающей рыбий хвост. В его памяти север остался как мрачный мирок, как ужасный зловещий сон.
Чехов уже не с таким энтузиазмом исследовал южные поселения острова Сахалин, так как сказывалась усталость от севера.
Коренным населением здесь являлись айно, что в переводе означает «человек». Их отличали прекрасные душевные качества, но наружность пожилых женщин поражала своим безобразием.
Эффект усугублялся и синей краской на губах. Чехову они иногда казались настоящими ведьмами. Русского хлеба они не признавали, но не могли жить без риса.
В срубах-клетках возле своих жилищ айно держали медведя, которого съедали зимой.
Если раньше Сахалином владели два государства – Россия и Япония, то с 1875 года остров вошел в состав Российской империи. Япония взамен получила Курилы.
Когда на остров прибывал этап женщин-каторжанок, их сразу же, вместо тюрьмы, определяли в сожительницы к поселенцам-мужчинам. Разбирали всех: молодых и старых, красивых и некрасивых. Старые женщины, а также молодые, считавшиеся на материке бесплодными, на Сахалине почему-то очень хорошо рожали.
В тюрьмах среди заключенных процветала карточная игра и они больше напоминали «игорные дома», чем исправительные учреждения. За провинности арестантов жестоко наказывали розгами или плетьми. Писатель был свидетелем, как каторжанину Прохорову нанесли 90 ударов плетью, предварительно привязав к лавке за руки и за ноги.
От отчаяния и невыносимых условия содержания люди предпринимали попытки бегства, которые редко завершались успехом: непроходимая тайга, сырость, мошка, дикие звери служили надежными стражниками.
Чехов проанализировал церковные метрические книги за десятилетний период и пришел к выводу, что самой коварной и смертельной болезнью на Сахалине была чахотка, за ней следовала смерть от воспаления легких.
Книга потрясла российское общество и вызвала такой общественный резонанс, что правительство вынуждено было отреагировать реформированием законодательства о содержании каторжан. Думаю, что именно этого и хочет в глубине души каждый писатель – не только информировать и влиять на умы, но и способствовать реальным изменениям в жизни.
Краткое содержание путевых заметок Чехова о Сахалине предоставлено Коровиной Мариной.
Советую почитать другие отзывы и статьи:
Источник: https://chitatelnica.ru/pereskazy/ostrov-sahalin-kratkoe-soderzhanie.html
Антон Чехов — Остров Сахалин
Здесь можно скачать бесплатно «Антон Чехов — Остров Сахалин» в формате fb2, epub, txt, doc, pdf. Жанр: Публицистика. Так же Вы можете читать книгу онлайн без регистрации и SMS на сайте LibFox.Ru (ЛибФокс) или прочесть описание и ознакомиться с отзывами.
На Facebook
В Твиттере
В Instagram
В Одноклассниках
Мы Вконтакте
Описание и краткое содержание «Остров Сахалин» читать бесплатно онлайн.
В 1890 г. уже завоевавший всероссийскую славу Чехов предпринял беспримерное для своего времени путешествие – через всю Россию на «каторжный» остров Сахалин.
Писатель хотел противопоставить официальной точке зрения на сахалинскую действительность объективное ее исследование; нарисовать правдивую, основанную на точных фактах, картину русской каторги; пробудить в обществе внимание к «месту невыносимых страданий».
Результатом поездки стали книги «Из Сибири» и «Остров Сахалин», которые буквально потрясли всю читающую Россию.
«Если бы господин Чехов ничего не написал более, кроме этой книги, имя его навсегда было бы вписано в историю русской литературы», – так оценивали газеты «Остров Сахалин». А вскоре произошло редкое для России событие: после выхода книги и громкого общественного резонанса правительство было вынуждено реформировать законодательство о содержании каторжан и ссыльных.
- Антон Павлович Чехов
- Остров Сахалин
- (Из путевых записок)
Г. Николаевск-на-Амуре. – Пароход «Байкал». – Мыс Пронге и вход в Лиман. – Сахалин полуостров. – Лаперуз, Браутон, Крузенштерн и Невельской. – Японские исследователи. – Мыс Джаоре. – Татарский берег. – Де-Кастри.
5 июля 1890 г. я прибыл на пароходе в г. Николаевск, один из самых восточных пунктов нашего отечества.
Амур здесь очень широк, до моря осталось только 27 верст; место величественное и красивое, но воспоминания о прошлом этого края, рассказы спутников о лютой зиме и о не менее лютых местных нравах, близость каторги и самый вид заброшенного, вымирающего города совершенно отнимают охоту любоваться пейзажем.
Николаевск был основан не так давно, в 1850 г., известным Геннадием Невельским, и это едва ли не единственное светлое место в истории города.
В пятидесятые и шестидесятые годы, когда по Амуру, не щадя солдат, арестантов и переселенцев, насаждали культуру, в Николаевске имели свое пребывание чиновники, управлявшие краем, наезжало сюда много всяких русских и иностранных авантюристов, селились поселенцы, прельщаемые необычайным изобилием рыбы и зверя, и, по-видимому, город не был чужд человеческих интересов, так как был даже случай, что один заезжий ученый нашел нужным и возможным прочесть здесь в клубе публичную лекцию. Теперь же почти половина домов покинута своими хозяевами, полуразрушена, и темные окна без рам глядят на вас, как глазные впадины черепа. Обыватели ведут сонную, пьяную жизнь и вообще живут впроголодь, чем бог послал. Пробавляются поставками рыбы на Сахалин, золотым хищничеством, эксплуатацией инородцев, продажей понтов, то есть оленьих рогов, из которых китайцы приготовляют возбудительные пилюли. На пути от Хабаровки до Николаевска мне приходилось встречать немало контрабандистов; здесь они не скрывают своей профессии. Один из них, показывавший мне золотой песок и пару понтов, сказал мне с гордостью: «И мой отец был контрабандист!» Эксплуатация инородцев, кроме обычного спаивания, одурачения и т. п., выражается иногда в оригинальной форме. Так, николаевский купец Иванов, ныне покойный, каждое лето ездил на Сахалин и брал там с гиляков дань, а неисправных плательщиков истязал и вешал.
Гостиницы в городе нет. В общественном собрании мне позволили отдохнуть после обеда в зале с низким потолком – тут зимою, говорят, даются балы; на вопрос же мой, где я могу переночевать, только пожали плечами.
Делать нечего, пришлось две ночи провести на пароходе; когда же он ушел назад в Хабаровку, я очутился как рак на мели: камо пойду? Багаж мой на пристани; я хожу по берегу и не знаю, что с собой делать.
Как раз против города, в двух-трех верстах от берега, стоит пароход «Байкал», на котором я пойду в Татарский пролив, но говорят, что он отойдет дня через четыре или пять, не раньше, хотя на его мачте уже развевается отходный флаг. Разве взять и поехать на «Байкал»? Но неловко: пожалуй, не пустят, – скажут, рано.
Подул ветер, Амур нахмурился и заволновался, как море. Становится тоскливо. Иду в собрание, долго обедаю там и слушаю, как за соседним столом говорят о золоте, о понтах, о фокуснике, приезжавшем в Николаевск, о каком-то японце, дергающем зубы не щипцами, а просто пальцами.
Если внимательно и долго прислушиваться, то, боже мой, как далека здешняя жизнь от России! Начиная с балыка из кеты, которым закусывают здесь водку, и кончая разговорами, во всем чувствуется что-то свое собственное, не русское.
Пока я плыл по Амуру, у меня было такое чувство, как будто я не в России, а где-то в Патагонии или Техасе; не говоря уже об оригинальной, не русской природе, мне всё время казалось, что склад нашей русской жизни совершенно чужд коренным амурцам, что Пушкин и Гоголь тут непонятны и потому не нужны, наша история скучна и мы, приезжие из России, кажемся иностранцами. В отношении религиозном и политическом я замечал здесь полнейшее равнодушие. Священники, которых я видел на Амуре, едят в пост скоромное, и, между прочим, про одного из них, в белом шёлковом кафтане, мне рассказывали, что он занимается золотым хищничеством, соперничая со своими духовными чадами. Если хотите заставить амурца скучать и зевать, то заговорите с ним о политике, о русском правительстве, о русском искусстве. И нравственность здесь какая-то особенная, не наша. Рыцарское обращение с женщиной возводится почти в культ и в то же время не считается предосудительным уступить за деньги приятелю свою жену; или вот еще лучше: с одной стороны, отсутствие сословных предрассудков – здесь и с ссыльным держат себя, как с ровней, а с другой – не грех подстрелить в лесу китайца-бродягу, как собаку, или даже поохотиться тайком на горбачиков.
Но буду продолжать о себе. Не найдя приюта, я под вечер решился отправиться на «Байкал». Но тут новая беда: развело порядочную зыбь, и лодочники-гиляки не соглашаются везти ни за какие деньги. Опять я хожу по берегу и не знаю, что с собой делать.
Между тем уже заходит солнце, и волны на Амуре темнеют. На этом и на том берегу неистово воют гиляцкие собаки. И зачем я сюда поехал? – спрашиваю я себя, и мое путешествие представляется мне крайне легкомысленным.
И мысль, что каторга уже близка, что через несколько дней я высажусь на сахалинскую почву, не имея с собой ни одного рекомендательного письма, что меня могут попросить уехать обратно, – эта мысль неприятно волнует меня.
Но вот наконец два гиляка соглашаются везти меня за рубль, и на лодке, сбитой из трех досок, я благополучно достигаю «Байкала».
Это пароход морского типа средней величины, купец, показавшийся мне после байкальских и амурских пароходов довольно сносным.
Он совершает рейсы между Николаевском, Владивостоком и японскими портами, возит почту, солдат, арестантов, пассажиров и грузы, главным образом казенные; по контракту, заключенному с казной, которая платит ему солидную субсидию, он обязан несколько раз в течение лета заходить на Сахалин: в Александровский пост и в южный Корсаковский. Тариф очень высокий, какого, вероятно, нет нигде в свете. Колонизация, которая прежде всего требует свободы и легкости передвижения, и высокие тарифы – это уж совсем непонятно. Кают-компания и каюты на «Байкале» тесны, но чисты и обставлены вполне по-европейски; есть пианино. Прислуга тут – китайцы с длинными косами, их называют по-английски – бой. Повар тоже китаец, но кухня у него русская, хотя все кушанья бывают горьки от пряного кери и пахнут какими-то духами, вроде корилопсиса.
Начитавшись о бурях и льдах Татарского пролива, я ожидал встретить на «Байкале» китобоев с хриплыми голосами, брызгающих при разговоре табачною жвачкой, в действительности же нашел людей вполне интеллигентных. Командир парохода г. Л.
, уроженец западного края, плавает в северных морях уже более 30 лет и прошел их вдоль и поперек. На своем веку он видел много чудес, много знает и рассказывает интересно.
Покружив полжизни около Камчатки и Курильских островов, он, пожалуй, с большим правом, чем Отелло, мог бы говорить о «бесплоднейших пустынях, страшных безднах, утесах неприступных». Я обязан ему многими сведениями, пригодившимися мне для этих записок.
У него три помощника: г. Б., племянник известного астронома Б., и два шведа – Иван Мартыныч и Иван Вениаминыч, добрые и приветливые люди.
8 июля, перед обедом, «Байкал» снялся с якоря. С нами шли сотни три солдат под командой офицера и несколько арестантов. Одного арестанта сопровождала пятилетняя девочка, его дочь, которая, когда он поднимался по трапу, держалась за его кандалы.
Была, между прочим, одна каторжная, обращавшая на себя внимание тем, что за нею добровольно следовал на каторгу ее муж.[1] Кроме меня и офицера, было еще несколько классных пассажиров обоего пола и, между прочим, даже одна баронесса.
Читатель пусть не удивляется такому изобилию интеллигентных людей здесь, в пустыне. По Амуру и в Приморской области интеллигенция при небольшом вообще населении составляет немалый процент, и ее здесь относительно больше, чем в любой русской губернии.
На Амуре есть город, где одних лишь генералов, военных и штатских, насчитывают 16. Теперь их там, быть может, еще больше.
День был тихий и ясный. На палубе жарко, в каютах душно; в воде +18°. Такую погоду хоть Черному морю впору.
На правом берегу горел лес; сплошная зеленая масса выбрасывала из себя багровое пламя; клубы дыма слились в длинную, черную, неподвижную полосу, которая висит над лесом… Пожар громадный, но кругом тишина и спокойствие, никому нет дела до того, что гибнут леса. Очевидно, зеленое богатство принадлежит здесь одному только богу.
После обеда, часов в шесть, мы уже были у мыса Пронге. Тут кончается Азия, и можно было бы сказать, что в этом месте Амур впадает в Великий океан, если бы поперек не стоял о. Сахалин.
Перед глазами широко расстилается Лиман, впереди чуть видна туманная полоса – это каторжный остров; налево, теряясь в собственных извилинах, исчезает во мгле берег, уходящий в неведомый север. Кажется, что тут конец света и что дальше уже некуда плыть.
Душой овладевает чувство, какое, вероятно, испытывал Одиссей, когда плавал по незнакомому морю и смутно предчувствовал встречи с необыкновенными существами.
И в самом деле, справа, при самом повороте в Лиман, где на отмели приютилась гиляцкая деревушка, на двух лодках несутся к нам какие-то странные существа, вопят на непонятном языке и чем-то машут. Трудно понять, что у них в руках, но когда они подплывают поближе, я различаю серых птиц.
Источник: https://www.libfox.ru/169259-anton-chehov-ostrov-sahalin.html
"Остров Сахалин" (Из путевых записок) Антона Павловича Чехова. Справка
Благодаря тому, что писатель в течение трех месяцев работал на Сахалине переписчиком населения, ему удалось очень подробно познакомиться с жизнью и бытом поселенцев и каторжан.
Из сахалинского путешествия, по словам писателя, он привез, «сундук всякой, каторжной всячины»: десять тысяч статистических карточек, образцы статейных списков каторжных, прошения, жалобы врача Перлина и т.д.
В Москву Чехов вернулся 8 декабря 1890 года, а в начале 1891 года приступил к работе над книгой о Сахалине: читал необходимую литературу, приводил в порядок собранные материалы, набрасывал вчерне первые главы.
В «путевых заметках» Чехова о каторжном в то время острове художественные зарисовки соседствуют с подлинными документами, статистическими данными, с цитатами из трудов путешественников, ботаников, зоологов, этнографов, криминалистов.
Вначале Чехов собирался напечатать всю книгу целиком и отказывался от публикации отдельных глав или просто заметок о Сахалине, но в 1892 году Чехов решил опубликовать главу своей книги «Беглые на Сахалине» в сборнике «Помощь голодающим» (М., 1892).В 1893 году, когда книга была закончена, отдельные главы из нее были опубликованы в журнале «Русская мысль». Полное же издание книги «Остров Сахалин» вышло только в мае–июне 1895 года в издательстве Адольфа Маркса.
Книга состоит из 23 глав. Еще в период подготовки к путешествию на Сахалин Чехов определил жанр будущей книги, ее научно-публицистический характер.
По мнению исследователей, еще в процессе работы над черновиком определилась структура всей книги: главы I–XIII строятся как путевые очерки, посвященные сначала Северному, а потом Южному Сахалину; главы XIV–XXIII – как очерки проблемные, посвященные отдельным сторонам сахалинского образа жизни, сельскохозяйственной колонизации, детям, женщинам, беглым, труду сахалинцев, их нравственности и т.д. В каждой главе автор пытался передать читателям основную мысль: Сахалин это – «ад». Даже названия глав подтверждают эту мысль автора: «Александровская ссыльнокаторжная тюрьма», «Общие камеры», «Кандальные», «Каторжные работы в Александровске», «Экс-палач Терский», «Казармы для семейных», «Дуйская тюрьма», «Каменноугольные копи», «Воеводская тюрьма», «Прикованные к тачкам» и др.
В центре внимания Чехова-исследователя, Чехова-художника – проблема личности каторжника, простого, несчастного человека. В книге даются описания острова, условий жизни каторжан и поселенцев, быта и нравов инородцев, видов принудительного труда и наказаний, состояния тюрем, больниц, школ.
Одной из центральных глав книги является шестая – «Рассказ Егора». В личности Егора и в его судьбе подчеркивается одна из характерных особенностей каторжного населения Сахалина: случайность преступлений, вызванных в большинстве случаев не порочными наклонностями преступника, а характером жизненной ситуации, которая не могла не разрешиться преступлением.
Книга «Остров Сахалин» обратила внимание официальных лиц на вопиющее положение каторжных и ссыльных. Министерство юстиции и Главное тюремное управление командировали на остров своих представителей. Доклады высокопоставленных чиновников подтвердили свидетельства Чехова.
Современники писателя считали, что некоторые реформы в области ссылки и каторги в России 1890-х годов были проведены отчасти под воздействием книги «Остров Сахалин».
Факт приезда Чехова на Сахалин, его вклад в историю края является предметом гордости сахалинцев. В сентябре 1995 года благодаря энтузиазму сахалинской общественности в Южно-Сахалинске появился городской литературно-художественный музей книги А.
П. Чехова «Остров Сахалин». Рассказывая об этой книге, которая является наиболее полной «энциклопедией» о Сахалине XIX века, музей раскрывает начало истории края с основания каторг царской России, показанной одним из великих писателей-классиков.
В музее наряду с другими экспонатами представлена коллекция книг Чехова «Остров Сахалин», переведенных и изданных в разных странах мира: Японии, США, Нидерландах, Польше, Италии, Франции, Финляндии, Китае, Испании. Это единственный в мире музей, где собрана большая коллекция книг «Остров Сахалин», изданных на многих языках мира.
Источник: https://ria.ru/20100128/206714744.html
Почему Чехов решил поехать на Сахалин
В 1869 году расположенный на восточной окраине российской империи остров Сахалин был провозглашён зоной царской ссылки, где в нечеловеческих условиях работали тысячи каторжников.
О жизни осуждённых людей предпочитали умалчивать, поскольку для общества их попросту не существовало. Эту несправедливость решил исправить известный драматург Чехов, в 1890 году отправившийся на три месяца на далёкий остров и вернувшийся оттуда с естественной боязнью когда-либо оказаться в тюрьме.
Гражданский позыв
Основной причиной, побудившей Чехова отправиться в столь рискованную поездку через всю страну, был глубокий экзистенциальный кризис, терзавший душу драматурга. Смерть любимого брата Николая обострила вопрос о смысле бытия, а неудовлетворённость от последних произведений заставляла задуматься о правильности предпочтения медицине литературы.
Именно в этот период он написал статью в память о русском путешественнике Пржевальском, который, несмотря на лишения и опасности имел цель и шёл к её достижению, олицетворяя «высшую нравственную силу».
Восхищаясь деятельность ученого Чехов констатирует: «В наше больное время, когда европейскими обществами обуяли лень, скука жизни и неверие, когда всюду в странной взаимной комбинации царят нелюбовь к жизни и страх смерти, когда даже лучшие люди сидят сложа руки, оправдывая свою лень и свой разврат отсутствием определённой цели в жизни, подвижники нужны, как солнце».
Так в Чехове созрело желание изменить что-либо, дабы вырваться из привычного замкнутого круга размеренной жизни и принести какую-нибудь пользу обществу, познакомив его с Сахалином.
Однако не все его знакомые отнеслись с пониманием к этой затее: против были родственники и близкий друг Суворин, который считал, что «Сахалин никому не нужен и не интересен».
Но Чехов возражал ему: «Сахалин может быть ненужным и неинтересным только для того общества, которое не ссылает на него тысячи людей и не тратит на него миллионов… Сахалин — это единственное место, где можно изучать колонизацию из преступников».
- В этом же послании к Суворину писатель констатировал, что из прочитанных книг он понял: «…мы сгноили в тюрьмах миллионы людей, сгноили зря, без рассуждения, варварски; мы гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч вёрст, заражали сифилисом, развращали, размножали преступников и всё это сваливали на тюремных красноносых смотрителей. Теперь вся образованная Европа знает, что виноваты не смотрители, а все мы, но нам до этого дела нет, это неинтересно…»
- Стремление побороть затягивающее в свои недра бездействие побудило драматурга, несмотря на слабое здоровье, отправиться в дорогу, которую в путевых заметках позже обозначит как «путь в ад».
- Путь в ад
В своё научно-познавательное путешествие по Сахалину Чехов отправился с корреспондентским билетом газеты «Новое время», который дал ему шанс проникнуть к местам, скрытым от обывательских глаз и подарил возможность беседы с надзирателями. - Прежде, чем вступить на борт парохода «Петербург», писатель проштудировал неимоверное количество материалов про остров, а потому к моменту отплытия он уже разбирался в биологии, геологии, этнографии и истории тюремизации Сахалина.
В проходившей в крайне опасных условиях поездке лишь природа давала повод для радости. Насладившись панорамой озера Байкал, видами хребтов Забайкалья и прелестными пейзажами реки Амур, Чехов посылал Суворину заметки, где говорил, что после увиденных красот ему не страшно и умереть. Зато негодование и злость овладевали им, при виде того как чиновники грабят и растаскивают богатства Сибири.
Сахалинские реалии
11 июля нога Чехова ступила на остров Сахалин, который за 90 дней пребывания, он исходил вдоль и поперёк, посетив все тюрьмы, колонии и поселения.
Заходя в каждый дом, писатель не только знакомился с убогим бытом и условиями жизни колонистов, но и вёл перепись населения, которую до него никто не делал. Зафиксировав около 10000 жителей, Чехов особенно остро реагировал на то, что в демографической статистике присутствовало много женщин и немало детей.
Положение малолетних особенно удручало драматурга, который отмечал их поголовную неграмотность из-за фактического отсутствия школ. Не имея возможности учиться, насквозь пропитанные каторжной обстановкой девочки с 12 лет начинали заниматься проституцией, а мальчики — преступать закон.
Наряду с образованием на острове практически отсутствовала медицинская помощь, ощущалась острая нехватка медикаментов на фоне несоблюдения элементарных санитарно-гигиенических норм.
Занимаясь изучением этого вопроса и оказывая посильную врачебную помощь сахалинцам, Чехов впоследствии написал: «Медицина не может упрекать меня в измене. Я отдал должную дань учёности».
- Благодаря лояльности тюремного начальства Чехов побывал во всех местах заключения и своими глазами увидел омерзительные условия существования арестантов, их немыслимо тяжелый труд и суровые экзекуции, применяемые к ним за малейший проступок.
- Изучая дела ссыльных, Чехов пришёл к выводу, что среди сахалинских каторжников много порядочных людей, чьи преступления были результатом стечения роковых обстоятельств, а не их криминальными наклонностями.
- Книга
- Литературным венцом путешествия Чехова стала книга «Остров Сахалин», которая отдельными главами печаталась в издании «Русская мысль», проходя через две цензуры — общепринятую и Главного тюремного управления.
- Стремясь придать работе научно-публицистический характер, драматург практически полностью убрал из неё личный фактор, сделав «источником и пособием для всех интересующихся „тюрьмоведением“.
- Уверенный в том, что незаконное ограничение свободы ведёт к нравственной деградации индивида, Чехов заявлял, что через своё произведение он будет вести активную пропаганду за отмену устаревших и противоречивых ссыльных законов, а также пожизненного наказания и смертной казни, в которых он видел корень всех зол.
- Переведенная на иностранные языки книга стала документом, доказывающим негуманное отношение правительства к ссыльным, которые были предельно унижены.
- Принятые меры
Решив проверить описанные Чеховым каторжные реалии, Главное тюремное управление и Министерство юстиции отправили на Сахалин специальную комиссию, которая подтвердила правдивость слов писателя и инициировала преобразования в области ссылки и каторги в Российской империи конца XIX века.
После того, как стало известно, о том что Чехов с соратниками спонсирует сахалинские школы и помогает местным ребятам, „Общество попечения о семьях ссыльно-каторжных“ открыло на острове сразу три приюта.
Источник: https://news.rambler.ru/other/41520729-pochemu-chehov-reshil-poehat-na-sahalin/
«Остров Сахалин»: единственная журналистская работа Чехова
Перевод: Анастасия Коваленко
Коррекция, редакция: Маргарита Баранова, Александра Алабина
by AKHIL SHARMA
«Остров Сахалин» А. П. Чехова, книга-исследование условий, в которых проживали заключённые в Сибири, — это лучший образчик журналистской работы XIX века.
И то, что так мало людей вообще знает об этой книге, то, что западные литературные критики (правда, необязательно русские) считают её второстепенным произведением, а не наиважнейшим (уступающим, например, дневникам Герцена), связано с тем, что журналистику редко рассматривают как часть литературы. А ещё больше — с обманом, на который Чехов пошёл, чтобы попасть в колонию.
Чехов начал готовиться к поездке в Сибирь с 1889 года, вскоре после смерти брата от туберкулёза. К тому времени он уже знал, что тоже болен и, вероятно, умрёт. Для получения права остаться в колонии на три месяца Чехову пришлось врать многим.
Одним он говорил, что едет собирать материал для научной работы, необходимой для получения медицинской степени. Другим — что собирается произвести небольшое исследование размеров семейных групп.
Этот двойной обман и является причиной, по которой «Остров Сахалин» часто ошибочно рассматривают как медицинскую антропологию, а не журналистское расследование, чем эта книга и является. Как пишет Чехов:
Чтобы побывать по возможности во всех населённых местах и познакомиться поближе с жизнью большинства ссыльных, я прибегнул к приёму, который в моем положении казался мне единственным. Я сделал перепись. В селениях, где я был, я обошёл все избы и записал хозяев, членов их семей, жильцов и работников.
Чтобы облегчить мой труд и сократить время, мне любезно предлагали помощников, но так как, делая перепись, я имел главною целью не результаты её, а те впечатления, которые даёт самый процесс переписи, то я пользовался чужою помощью только в очень редких случаях.
«Остров Сахалин» был опубликован как серия из девяти статей в журнале New Times. В своё время эту книгу приняли именно как журналистское расследование.
Со временем что-то забылось, к тому же, ничего подобного «Острову Сахалин» Чехов больше не написал, и современные критики не знают, как отнестись к этой работе, поэтому анализ книги проводят через призму той лжи, на которую вынужден был пойти писатель.
«Остров Сахалин» — величайшая журналистская работа XIX века, поскольку она не устаревает (в отличие от других крупных работ этого времени, например, о Крымской войне). У этого есть две причины. Первая — техническая, а вторая — вопрос восприимчивости.
Во-первых, каждая из девяти статей, составивших впоследствии книгу, так объёмна, что автору хватило места для построения сложных характеров и нитей повествования. Во-вторых, статьи Чехова в основном очень реалистично описывают людей.
Он открывает что-то новое в своих текстах, но в первую очередь он пишет о том, как человек проживает свою жизнь. В отличие от современников, Чехов не прибегает к самоцензуре, описывая человеческое поведение. Он готов писать обо всём и отнестись ко всему с состраданием.
Вот пример типичной детали, которую отмечает Чехов, и его взгляд на неё:
Говорят, что по дороге на маяк когда-то стояли скамьи, но что их вынуждены были убрать, потому что каторжные и поселенцы во время прогулок писали на них и вырезывали ножами грязные пасквили и всякие сальности.
Любителей так называемой заборной литературы много и на воле, но на каторге цинизм превосходит всякую меру и не идёт в сравнение ни с чем. Здесь не только скамьи и стены задворков, но даже любовные письма отвратительны.
Замечательно, что человек пишет и вырезывает на скамье разные мерзости, хотя в то же время чувствует себя потерянным, брошенным, глубоко несчастным.
Я замираю от восторга, когда читаю такие строки. Люди не меняются и не изменятся никогда.
Читаешь «Остров Сахалин», и кажется, будто читаешь о чём-то, что происходит прямо сейчас. Каждый раз, когда я открываю эту книгу, я очарован подобными моментами:
Затем следует Вторая Падь, в которой шесть дворов. Тут у одного зажиточного старика крестьянина из ссыльных живет в сожительницах старуха, девушка Ульяна.
Когда-то, очень давно, она убила своего ребёнка и зарыла его в землю, на суде же говорила, что ребёнка она не убила, а закопала его живым, — этак, думала, скорей оправдают; суд приговорил ее на 20 лет. Рассказывая мне об этом, Ульяна горько плакала, потом вытерла глаза и спросила: “Капустки кисленькой не купите ли?”.
Читаю, и кажется, что Ульяна ещё жива, и Чехов пришёл к ней в избу и, наклонившись, слушает её. Только великая литература может подарить ощущение присутствия.
В большинстве случаев критики изучают «Остров Сахалин» как основу для более поздних работ Чехова, особенно рассказов о каторжниках и ссыльных. Это скрадывает уникальность этого произведения.
Меня лично поражает, насколько сильно Чехов-писатель отличается от Чехова-публициста. Все мы знаем, что его прозу называют «импрессионистской». Правда, что это значит, никто никогда не объясняет.
Вот пример «импрессионистской» техники из начала рассказа «Случай из практики»:
Профессор получил телеграмму из фабрики Ляликовых: его просили поскорее приехать. Была больна дочь какой-то госпожи Ляликовой, по-видимому, владелицы фабрики, и больше ничего нельзя было понять из этой длинной, бестолково составленной телеграммы. И профессор сам не поехал, а вместо себя послал своего ординатора Королёва.
Нужно было проехать от Москвы две станции и потом на лошадях версты четыре. За Королевым выслали на станцию тройку; кучер был в шляпе с павлиньим пером и на все вопросы отвечал громко, по-солдатски: “Никак нет!” — “Точно так!”.
Вот это «он» в начале второго абзаца (В английском переводе второй абзац начинается следующей фразой: «He had to go two stations away from Moscow and then some three miles by carriage») очень смущает.
Кто «он»? Профессор, получивший телеграмму? Это один из чеховских приёмов, с помощью которых он показывает читателю только поверхность истории, которая, таким образом, остаётся тайной и лишь периодически проблескивает ясностью.
Вот ещё один пример такой грамматической путаницы из рассказа «Гусев» о больном моряке, одного из первых послесибирских произведений:
Спит он два дня, а на третий в полдень приходят сверху два матроса и выносят его из лазарета. Его зашивают в парусину и, чтобы он стал тяжелее, кладут вместе с ним два железных колосника.
Зашитый в парусину, он становится похожим на морковь или редьку: у головы широко, к ногам узко… Перед заходом солнца выносят его на палубу и кладут на доску; один конец доски лежит на борте, другой на ящике, поставленном на табурете.
Вокруг стоят бессрочноотпускные и команда без шапок.
Мы только к концу второго абзаца начинаем понимать, что спящий «он» на самом деле мёртв.
Таких приёмов в «Острове Сахалин» нет совсем. Всё ясно и понятно. Разницу хорошо видно, если сравнить описания внутренних дворов зданий.
«Остров Сахалин»:
В Александровской ссыльнокаторжной тюрьме я был вскоре после приезда. Это большой четырёхугольный двор, огороженный шестью деревянными бараками казарменного типа и забором между ними.
Ворота всегда открыты, и около них ходит часовой. Двор чисто подметён; на нем нигде не видно ни камней, ни мусора, ни отбросов, ни луж от помоев. Эта примерная чистота производит хорошее впечатление.
Начало «Палаты №6»:
В больничном дворе стоит небольшой флигель, окруженный целым лесом репейника, крапивы и дикой конопли. Крыша на нём ржавая, труба наполовину обвалилась, ступеньки у крыльца сгнили и поросли травой, а от штукатурки остались одни только следы. Передним фасадом обращен он к больнице, задним — глядит в поле, от которого отделяет его серый больничный забор с гвоздями.
Эти гвозди, обращенные остриями кверху, и забор, и самый флигель имеют тот особый унылый, окаянный вид, какой у нас бывает только у больничных и тюремных построек.
Если из описания в «Острове» мы чётко понимаем размеры и форму двора, а также чем он заполнен, то пассаж про двор в «Палате №6» не говорит нам ни как он выглядит, ни что значит «маленький», ни как выглядит «флигель», ни что значит «целый лес», и к тому же нам нужно визуализировать каждое растение исходя из его названия.
Следующий набор образов: ржавая крыша, полуразваленная труба, сгнившие и заросшие травой ступеньки, — вызывают больше вопросов, чем дают ответов. Например, крыша плоская или наклонная? На что похожа полуразваленная труба? Трава растёт на ступеньках, или вокруг, или сквозь?
Эта стилистическая разница между художественным и нехудожественным языком Чехова напоминает мне о настоящих достижениях художественного языка.
Я не говорю, что нон-фикшн менее значим или что он играет роль только текста-исходника. Даже если образ из нон-фикшна напрямую попадает в художественную литературу, его значение меняется коренным образом.
«Остров Сахалин» полон образов природы и вневременья. Эти образы все как один показывают потерю надежды:
В первый раз я выехал к Аркаю 31 июля в 8 часов утра. Отлив начинался. Пахло дождём. Пасмурное небо, море, на котором не видать ни одного паруса, и крутой глинистый берег были суровы; глухо и печально шумели волны.
С высокого берега смотрели вниз чахлые, больные деревья; здесь на открытом месте каждое из них в одиночку ведёт жестокую борьбу с морозами и холодными ветрами, и каждому приходится осенью и зимой, в длинные страшные ночи, качаться неугомонно из стороны в сторону, гнуться до земли, жалобно скрипеть, — и никто не слышит этих жалоб.
И:
Широкое, сверкающее от солнца море глухо шумит внизу, далёкий берег соблазнительно манит к себе, и становится грустно и тоскливо, как будто никогда уже не выберешься из этого Сахалина.
Глядишь на тот берег, и кажется, что будь я каторжным, то бежал бы отсюда непременно, несмотря ни на что.
В его произведениях художественной литературы уже есть линии нигилизма, поэтому природа и вневременье часто используются Чеховым, чтобы открыть двери надежде. В «Даме с собачкой» так описываются волны:
В Ореанде сидели на скамье, недалеко от церкви, смотрели вниз на море и молчали. Ялта была едва видна сквозь утренний туман, на вершинах гор неподвижно стояли белые облака. Листва не шевелилась на деревьях, кричали цикады, и однообразный, глухой шум моря, доносившийся снизу, говорил о покое, о вечном сне, какой ожидает нас.
Так шумело внизу, когда ещё тут не было ни Ялты, ни Ореанды, теперь шумит и будет шуметь так же равнодушно и глухо, когда нас не будет. И в этом постоянстве, в полном равнодушии к жизни и смерти каждого из нас кроется, быть может, залог нашего вечного спасения, непрерывного движения жизни на земле, непрерывного совершенства.
Как и многие, я влюбился в чеховскую художественную литературу задолго до прочтения публицистики. Я и сейчас больше всего люблю её в чеховском наследии. И всё же интересно, что было бы, если бы развитие его творчества пошло по противоположному сценарию.
«Остров Сахалин» очень отличается от художественных произведений: он дарит удовольствие движения по ясному, физическому миру и проницательности документального расследования. (В какой-то момент повествования Чехов даже начинает анализировать контракты на добычу угля — показывает, как воруют деньги).
И в то же время это произведение — великолепная проза, полная сострадания, присущего художественной литературе. Думаю, если бы я прочитал «Остров Сахалин» первым, я бы решил, что Чехову стоило писать больше журналистских работ.
Источник: https://zen.yandex.ru/media/id/5a10341600b3dde48fe74546/5ae4c5ba9b403c6169f7f3ae