Мы говорили о первом страннике в мировой литературе – Одиссее, перелистали страницы «Хожения игумена Даниила во святую землю», прочитали отрывки из «Хождения за три моря Афанасия Никитина». Сегодня проанализируем тему путешествия в литературе нового времени.
Николай Михайлович Карамзин (см. рис. 1) был писателем и историком, он отыскал рукопись «Хождения за три моря Афанасия Никитина» и опубликовал ее.
Рис. 1. Николай Михайлович Карамзин
Николай Михайлович был наставником Пушкина, отношения у них были сложные, но он сыграл важную роль в судьбе поэта. Карамзин был одним из самых образованных и ярких людей в своей эпохе.
В 1789 году Николай Михайлович отправился в заграничное путешествие (см. рис. 2).
Рис. 2. Карта путешествия Н.М. Карамзина по Европе
Современные путешественники садятся в машину, поезд, самолет и перемещаются в пространстве, чтоб узнать что-то новое, увидеть чужую реальность, рассказать об этом друзьям и близким. В древности странствовали воины в походе либо кочевники.
Николай Карамзин, в отличие от Даниила и Афанасия Никитина, путешественник. Даниил совершал паломничество, писал духовный путеводитель.
У Афанасия Никитина забавный рассказ о приключениях, но он не собирался путешествовать, а поехал за дешевыми индийскими лошадьми.
Николай Михайлович отправился в Европу как путешественник, который хотел увидеть другие страны, людей и рассказать о своих встречах читателям.
Отправился Карамзин в 1789 году, а в 1791 написал произведение, которое вошло в свод русской классики – «Письма русского путешественника» (см. рис. 3).
Рис. 3. Книга Николая Карамзина «Письма русского путешественника
В этой книге он повествовал о городах, встречах с важными людьми, с учеными и писателями, об идеях, которые возникли за границей, но еще не появились на родине. Произведение о самом путешественнике.
Даниил о себе почти ничего не сказал, Афанасий Никитин совсем немного, Карамзин прежде всего говорил о себе. Литература сосредоточилась на человеческой личности. Даже если темой являлось путешествие, сердцевиной произведения были переживания автора.
О том, как новые встречи, впечатления повлияли на писателя, что в нем изменили. Без этого современная литература не могла существовать.
Прочитаем начало «Писем русского путешественника»:
«Расстался я с вами, милые, расстался! Сердце мое привязано к вам всеми нежнейшими своими чувствами, а я беспрестанно от вас удаляюсь и буду удаляться!»
Н. Карамзин
Начало не о пути или корабле, на котором Карамзин отправился через Балтийское море, начало о своем сердце и опыте. Это отличает писателя нового времени. В книге говорится о духовном: о встречах с философами и писателями, людьми, которые ищут новую истину и предлагают ее своим современникам.
Есть в рассказе интересное и впечатляющее, и практически полезное – книгу в какой-то степени можно использовать как путеводитель. Однако содержанием является образ автора. Более того, ученые установили, что Карамзин придумал эпизоды, которые выдал за настоящую жизнь. Он писатель, который рассказывает о человеческой личности, о своих впечатлениях, который сочиняет художественный образ.
На этих принципах построена новая литература. Правда и вымысел в книге переплетены нераздельно.
Прочитать произведение Н. Карамзина «Письма русского путешественника».
Прочитать произведение А. Никитина «Хождение за три моря».
Предлагаем вам познакомиться с проектом «Путешествие с Карамзиным», созданным в честь 250-летия Н. Карамзина:
Чтение 1. Н.М. Карамзин «Письма русского путешественника»
Чтение 2. Н.М. Карамзин «Письма русского путешественника»
Чтение 3. Н.М. Карамзин «Письма русского путешественника»
Вы познакомитесь с воспоминаниями современников о Н. Карамзине, с краткими ми специалистов к тексту «Письма русского путешественника».
Посмотреть программу историка Игоря Золотусского, посвященную детству и юности Карамзина.
Источник: https://interneturok.ru/lesson/literatura/7-klass/uroki-a-n-arhangelskogo-dlya-7-klassa/zhanr-puteshestviya-v-novoy-literature-pisma-russkogo-puteshestvennika-n-m-karamzina
Карамзин «Письма русского путешественника» – краткое содержание — Русская историческая библиотека
Карамзин в русской литературе является представителем сентиментализма, появившегося на смену ложному классицизму.
Сентиментализм Карамзина проявляется впервые в «Письмах русского путешественника», которые определенно написаны под влиянием английского литератора Стерна.
«Стерн несравненный, – пишет Карамзин в одном из своих писем, – в каком университете научился ты столь нежно чувствовать?».
Чувствительность, культ природы, некоторая идеализация жизни, все это было тогда совершенно ново в русской литературе; надо сказать, что настроение сентиментализма подходило душевному складу Карамзина, – недаром он сам называет «Письма русского путешественника» (см. также их анализ) – «зеркалом души» своей.
Николай Михайлович Карамзин. Портрет кисти Тропинина
Впервые «Письма русского путешественника» были напечатаны в «Московском журнале», потом были изданы отдельной книжкой. Письма эти составлены по путевым запискам автора.
В каждой стране, в каждом городе, через который он проезжал, Карамзин обращал внимание, главным образом, на интеллектуальные достопримечательности литературы, науки и искусства; – много места отведено описанию красот природы, характеру и нравам жителей, а также собственным размышлениям, вызванным новыми впечатлениями. Часто описания и размышления эти написаны в таких сентиментальных выражениях, что кажутся нам смешными; но надо помнить, в какую эпоху они написаны, помнить, что это были первые шаги в новом литературном направлении, сменившем школу ложного классицизма.
Карамзин. Письма русского путешественника. Радиоспектакль
Карамзин начал свое путешествие с Германии. В Кенигсберге, он посетил знаменитого философа Канта и долго беседовал с ним на самые возвышенные философские, религиозные темы. Приводя некоторые слова и мнения Канта, Карамзин восклицает: «почтенный муж! прости, если в сих строках обезобразил я мысли твои!».
Приехав в Веймар, Карамзин первым долгом осведомился: «здесь ли Виланд? Здесь ли Гердер? Здесь ли Гёте?» – Но Гёте ему не удалось повидать. Поэт Виланд сперва как-то неохотно и недоверчиво принял незнакомого ему русского писателя в первое его посещение, но Карамзин сумел победить эту недоверчивость и очаровать немецкого поэта своей горячей искренностью.
«Я пришел к Виланду в назначенное время. Маленькие, прекрасные дети его окружили меня на крыльце. Батюшка вас дожидается, сказал один. Подите к нему, сказали двое вместе. Мы вас проводим, сказал четвертый. Я их вместе перецеловал и пошел к их батюшке.
«Простите, – сказал, вошедши, – если давешнее мое посещение было для вас не совсем приятно. Надеюсь, что вы не сочтете наглостью того, что было действием энтузиазма, произведенного во мне вашими прекрасными сочинениями».
«Вы не имеете нужды извиняться, – отвечал он, – я рад, что этот жар к поэзии так далеко распространяется, тогда как он в Германии пропадает». Тут сели мы на канапе.
Начался разговор, который минута от минуты становился для меня занимательнее».
Прощаясь с Карамзиным, Виланд обнял и поцеловал его.
В Дрездене Карамзин с восторгом и восхищением описывает красоту Эльбы, вида, открывающегося из городского парка на поля и дали, освещенные вечерним солнцем: «Я смотрел и наслаждался, – пишет он, – смотрел, радовался и – даже плакал: что обыкновенно бывает, когда сердцу моему очень, очень весело! Вынул бумагу, карандаш, написал: любезная природа! и больше ни слова!..».
Теперь такая чувствительность нам смешна, но Карамзин был вполне искренен; красота природы отражалась в его душе. В другом месте он пишет: «Как ясно было небо, так ясна была душа моя».
В письмах из Швейцарии это сентиментальное выражение культа природы достигает высшей точки: «Уже я наслаждаюсь Швейцарией, милые друзья», – пишет Карамзин.
В одном особенно красивом месте дороги, недалеко от Базеля, он попросил остановить лошадей: – «я выскочил из кареты, упал на цветущий берег Рейна, и готов был в восторге целовать землю.
Счастливые швейцарцы! Всякий ли день, всякий ли час благодарите вы небо за свое счастье, живучи в объятиях прелестной Натуры?».
Сентиментальному писателю кажется, что люди, живущие в прекрасной рамке природы, и сами должны быть прекрасны. Еще в Германии он признается в этом: «молодая крестьянка с посошком была для меня Аркадскою пастушкой».
Здесь же в Швейцарии, ему хотелось бы самому стать «пастушком». Разговаривая с двумя молодыми крестьянками где-то на альпийских лугах, он высказал им свое желание разделить их простую жизнь, близкую к природе, «вместе с ними доить коров».
Швейцарские пастушки весело рассмеялись в ответ на его слова.
Во Францию Карамзин попал как раз, когда разгоралась революция. Но в своих письмах он почти не говорит о политических событиях. Бунт, злоба и насилие, всегда связанные с революцией, были чужды его душе и возмущали ее.
Во Франции, как и в других странах, он интересовался историческими памятниками, интересовался французской культурой.
Несколько теплых слов он посвящает памяти Жан Жака Руссо, которого очень высоко ценит и который оказал такое большое влияние на образ мыслей самого Карамзина.
В одном письме Карамзин говорит о характере французов: «скажу – огонь, воздух, – и характер французов описан. Я не знаю народа умнее, пламеннее, ветреннее…
» Ему нравится во французах их любезность, порывистость, способность увлекаться. Но больше всего Карамзин оценил во Франции театр: «Характер французов, пишет он, выражается главным образом в их любви к театру.
Немца надо изучать в его ученом кабинете, англичанина на бирже, француза в театре».
Карамзин часто посещал театры, видел множество французских пьес и выше всего ценит французскую комедию, которую он считает бесподобной; но трагедии французские ему не очень понравились, он критикует игру французских трагических актеров и, конечно, ставит шекспировские трагедии несравненно выше. О Шекспире Карамзин говорит в одном письме из Англии: «В драматической поэзии англичане не имеют ничего превосходного, кроме творений одного автора; но этот автор – Шекспир, и англичане богаты!»
Как уже было сказано, увлечение Шекспиром было характерной чертой XVIII-го века и явилось протестом против французской рационалистической философии. – «Легко смеяться над ним (Шекспиром), – продолжает Карамзин, – не только с Вольтеровым, но и с самым обыкновенным умом; кто же не чувствует красоты его, с тем я не хочу говорить и спорить.
Забавные шекспировские критики похожи на дерзких мальчишек, которые окружают на улице странно одетого человека и кричат: какой смешной, какой чудак. Величие, истина характеров, занимательность приключений, откровение человеческого сердца и великие мысли, рассеянные в драмах британского гения, будут всегда их магией для людей с чувством.
Я не знаю другого поэта, который имел бы такое всеобъемлющее, плодотворное, неистощимое воображение».
– «О, Шекспир, Шекспир! – пишет Карамзин в другом письме. – Кто знал так хорошо сердце человеческое, как ты! Кто убедительнее твоего представил все безумство злословия!»
Шекспир вызывает у Карамзина подлинное восхищение.
Сравнивая Лондон с Парижем, Карамзин говорит: «Лондон прекрасен! Какая разница с Парижем! Там огромность и гадость (намек на грязь Парижских улиц), здесь простота с удивительною чистотою; там роскошь и бедность в вечной противуположности, здесь единообразие общего достатка; там палаты, из которых ползут бледные люди в разодранных рубищах; здесь из маленьких кирпичных домиков выходят Здоровье и Довольствие с благородным и спокойным видом». Но в общем чувствуется ясно в письмах из Англии, что французы симпатичнее Карамзину, чем англичане. Он ценит просвещенность англичан, ценит многое в их государственном устройстве, – особенно законодательство, но остается холоден. Говоря о характере англичан, Карамзин объясняет их холодность и склонность к «сплину» – дурным английским климатом, туманом, серым небом и… чрезмерной любовью к комфорту. Как истинно русский человек он тяготился некоторой сухостью и холодностью англичан, но это не мешает ему отдавать полную справедливость их просвещенности.
Во всех письмах Карамзина яркой нитью проходит его любовь к родине, ко всему русскому.
Искренне восхищаясь всем, что он видит за границей, он ни на минуту не забывает России, и потому особенно восторженно звучит его последнее письмо из Кронштадта на обратном пути: «Берег! отечество! Благословляю вас! Я в России, и через несколько дней буду с вами, друзья мои!.. Всех останавливаю, спрашиваю единственно для того, чтобы говорить по-русски и слышать Русских людей».
Для современников «Письма русского путешественника» были интересны тем, что знакомили читателей с Европой.
Источник: https://rushist.com/index.php/literary-articles/4398-karamzin-pisma-russkogo-puteshestvennika-kratkoe-soderzhanie
"Письма русского путешественника" (Карамзин): описание и анализ
Представители сентиментального направления в литературе не сочиняют од, героических или эпических поэм.
Они пишут стихи о природе, о дружбе, о сложных, порой неуловимых личных настроениях или романы в письмах, как будто бы совсем не «сочиненные», а подлинные документы самораскрывающейся души. Очень характерен для сентиментализма жанр путешествия.
При этом автора интересуют не столько объективные сведения об увиденном, сколько те мысли и чувства, которые вызывают у путешественника впечатления путешествия.
18 мая 1789 г. Карамзин, осуществляя свою давнюю мечту, отправился в заграничное путешествие, которое длилось 18 месяцев и охватило Германию, Швейцарию, Францию и Англию.
В Москву он вернулся через Северное и Балтийское моря, обогащенный яркими впечатлениями от европейской жизни, и сразу принялся за осуществление широких литературных планов, писательских и издательских. В частности, в 1791 г.
он начал издавать «Московский журнал», где и появились впервые «Письма русского путешественника».
«Письма русского путешественника» — многоплановое, разнообразное по тематике произведение, в котором нашли отражение впечатления автора от встреч со знаменитыми учеными и мыслителями Европы, описания жизни, быта и нравов в различных странах, состояния общественно-политической жизни, природы, рассуждения на отвлеченно-философские и моральные темы.
«Письма» были чем-то вроде своеобразной, эмоционально окрашенной энциклопедии европейской жизни, они необычайно расширили круг знаний и интересов русского читателя, обогащали и углубляли его индивидуальное самосознание, приобщая к европейским культурным ценностям.
Европейски образованный путешественник, достойно представляющий дворянское сословие России, чрезвычайно импонировал русскому читателю. Этому способствовал и психологизм, которым насквозь пронизаны «Письма». Автор все время прислушивается к своим эмоциональным переживаниям и старается найти для них точное словесное выражение.
В этом смысле Карамзин стоит у истоков психологического анализа — одного из самых существенных принципов художественного мышления русских писателей XIX в. Однако Карамзин в своих «Письмах русского путешественника» не ограничивается передачей наблюдений и впечатлений от своего путешествия.
Он пытается анализировать, разъяснять читателю смысл и значение тех или иных событий. Главным предметом суждений и размышлений писателя являются общественно-политическая жизнь Европы и искусство.
В наше время особенно привлекательными видятся независимость политических взглядов и суждений Карамзина, его гуманистические устремления, преодолевающие сумятицу политических страстей и волнений.
Карамзин дал резко негативную оценку революционным событиям во Франции, свидетелем которых он оказался.
Восставшие для него — «дерзки, как хищные волки», «народ есть острое железо, которым играть опасно, а революция — отверстый гроб для добродетели и — самого злодейства».
Особенно близкой для Карамзина была культурная жизнь Европы. Утверждая непреходящую ценность для искусства человеческой личности с ее неповторимой индивидуальностью и бессмертной душой, молодой писатель ратует за то, чтобы в художественном произведении человек изображался «какой он есть, отвергая все излишние украшения».
Размышляя над словесным мастерством французских писателей-классицистов, русский путешественник противопоставляет «искусству писать» способность автора «трогать наше сердце или потрясать душу». Если классицизм апеллировал к разуму и гражданскому достоинству человека, то сентиментализм обращается к его душе.
«Священные тени Корнелий и Вольтеров» должны, по мнению Карамзина, уступить место Гете и Шиллеру.
Валагин А.П. Вопрос и ответ: Русская литература. XVIII век. — Воронеж: «Родная речь», 1995
Источник: https://classlit.ru/publ/literatura_18_veka/karamzin_n_m/pisma_russkogo_puteshestvennika_karamzin_opisanie_i_analiz/34-1-0-2542
Н.М. Карамзина «Письма русского путешественника»
Николай Михайлович Карамзин родился 1 (12) декабря 1766 года. Около сорока лет работал Карамзин в литературе.
Начинал он свою деятельность при грозном зареве французской революции, заканчивал в годы великих побед русского народа в Отечественной войне 1812 года и вызревания дворянской революции, разразившейся 14 декабря 1825 года. Время и события накладывали свою печать на убеждения Карамзина, определяли его общественную и литературную позицию [Лотман, 1997, с. 136].
Просветительство обусловило оптимистический характер убеждений Карамзина, его веру в мудрость человеческого разума, в плодотворность деятельности людей на благо общее.
Он признавался: «Конец нашего века почитали мы концом главнейших бедствий человечества и думали, что в нем последует важное, общее соединение теории с практикой, умозрения с деятельностью, что люди, уверясь нравственным образом в изящности законов чистого разума, начнут исполнять их во всей точности и под сению мира, в крове тишины и спокойствия, насладятся истинными благами жизни» [Лотман, 1997, с. 96].
С этой верой молодой писатель и отправился в путешествие по странам Западной Европы, результатом которого стала замечательная книга – «Письма русского путешественника».
В пути он вел записи увиденного, услышанного, фиксировал свои впечатления, размышления, разговоры с писателями и философами, делал зарисовки беспрестанно менявшихся ландшафтов, отмечал для памяти то, что требовало подробного объяснения (сведения об истории посещаемых стран, общественном устройстве, искусстве народов и т. д.). Но поскольку своему сочинению Карамзин придал форму дорожных писем, адресованных друзьям, он имитировал их частный, так сказать, практический, а не художественный характер, подчеркивал непосредственность записей своих впечатлений в пути. Оттого начиная с первого письма выдерживается этот тон: «Расстался я с вами, милые, расстался!»; «Вчера, любезнейшие мои, приехал я в Ригу…» [Лотман, 1997, с. 158].
С той же целью было написано предисловие, в котором читатель предупреждался, что в своих письмах Путешественник «сказывал друзьям своим, что ему приключалось, что он видел, слышал, чувствовал, думал, и описывал свои впечатления не на досуге, не в тишине кабинета, а где и как случалось, дорогою, на лоскутках, карандашом». Рекомендуя свое произведение как собрание бытовых документов – частных писем Путешественника друзьям, Карамзин стремился сосредоточить внимание читателя на их документальности.
«Письма русского путешественника» были преподнесены читателю автором как собрание реальных писем. Карамзин старался внушить мысль, что «Письма русского путешественника» – не литературное произведение, обдуманное и построенное по законам художественного текста, а «жизненный документ».
Изучение текста убеждает, однако, в противоположном: «Письма русского путешественника» (в дальнейшем: «Письма») никогда не были реальными письмами, создавались они не в дороге, а после возвращения в Москву, что, прежде всего, вытекает из анализа дат, проставленных автором в «Письмах».
Создавая «Письма» Карамзин пользовался не только своими путевыми записками, но широко использовал хорошо известные ему книги, посвященные тем странам, которые он посещал.
Он брал нужное из сочинений различных авторов: Николаи – «Берлин и Потсдам», Кокса – «Письма о политическом, гражданском и естественном состоянии Швейцарии», Мерсье – «Картины Парижа», Сент-Фуа – «Исторические очерки из Парижа», Морица – «Путешествие немца в Англию».
«Письма русского путешественника» – оригинальное сочинение, оно порождено на русской почве, определено потребностями русской жизни, решало задачи, вставшие перед русской литературой.
С петровского времени перед обществом остро и на каждом историческом этапе злободневно стоял вопрос о взаимоотношении России и Запада. Вопрос этот решался и на государственном, и экономическом, и идеологическом уровнях.
Из года в год росло число переводов научных и художественных, социологических, философских и специальных – прикладных по разным отраслям знаний книг и статей с различных европейских языков.
Опыт Запада – политический, общественный, культурный все время осваивался и учитывался, при этом осваивался и учитывался и примитивно, подражательно и критически, самостоятельно [Лотман, 1997, с. 148].
И все же о Западе русские люди знали недопустимо мало. Запад о России знал и того меньше. Приезжавшие иностранцы увозили тощую и чаще всего искаженную информацию. Ездившие за границу русские люди не делились своими впечатлениями. Первым решил восполнить этот пробел Денис Иванович Фонвизин.
Карамзин хорошо знал сложившееся положение и осознавал свой долг писателя преодолеть это взаимное незнание.
Он писал: «Наши соотечественники давно путешествуют по чужим странам, но до сих пор никто из них не делал этого с пером в руке» [Карамзин, 1964, с. 187]. Карамзин и принял на себя ответственность путешествовать с пером в руке.
Оттого его «Письма русского путешественника» открывали Запад широкому русскому читателю и знакомили Запад с Россией [Лотман, 1997, с. 148].
Особое место в «Письмах русского путешественника» занимает Франция. На страницах, посвященных этой стране, также рассказывалось о жизни разных слоев населения Франции, об истории Парижа, описывался облик столицы – ее дворцы, театры, памятники, знаменитые люди.
«Париж покажется вам великолепнейшим городом, когда вы въедете в него по Версальской дороге.
Громады зданий впереди с высокими шпицами и куполами; на правой стороне – река Сена с картинными домиками и садами; на левой, за пространною зеленою равниною, – гора Мартр, покрытая бесчисленными ветряными мельницами, которые размахивая своими крыльями, представляют глазам нашим летящую станицу каких-нибудь пернатых великанов, страусов или альпийских орлов» [Карамзин, 1964, с. 451]. «Взойдите на большую террасу, посмотрите направо, налево, кругом: везде огромные здания, замки, храмы – красивые берега Сены, гранитные мосты, на которых толпятся тысячи людей, стучит множество карет – взгляните на все и скажите, каков Париж» [Карамзин, 1964, с. 453].
Но наряду с великолепием и красотой этого города писатель отметил нищету великой столицы Франции.
«Останьтесь же здесь, если не хотите переменить своего мнения; пошедши далее, увидите… тесные улицы, оскорбительное смешение богатства с нищетою; подле блестящей лавки ювелира – кучу гнилых яблок и сельдей; везде грязь и даже кровь, текущую ручьями из мясных рядов, – зажмете нос и закроете глаза.
Картина пышного города затмится в ваших мыслях, и вам покажется, что из всех городов на свете через подземельные трубы сливается в Париж нечистота и гадость» [Карамзин, 1964, с. 453]. Чувство восхищения этим городом смешивается с чувством отвращения к внешнему облику.
«Ступите еще шаг, и вдруг повеет на вас благоухание счастливой Аравии или, по крайней мере, цветущих лугов прованских: значит, что вы подошли к одной из тех лавок, в которых продаются духи и помада и которых здесь множество. Одним словом, что шаг, то новая атмосфера, то новые предметы роскоши или самой отвратительной нечистоты так, что вы должны будете назвать Париж самым великолепным и самым гадким, самым благовонными и самым вонючим городом» [Карамзин, 1964, с. 454].
Но, конечно, главным во Франции было грандиозное событие: проходившая на глазах Путешественника революция. Она вызывала интерес и пугала, привлекала внимание и ужасала путешествующего русского человека, принципиального противника насильственных потрясений, народных революций. Карамзин-писатель был открывателем нового.
В своих повестях он открыл жизнь сердца своего современника, богатый мир его нравственной жизни. Создав «Письма русского путешественника», он открыл русским людям огромный мир напряженной социальной, политической и духовной жизни народов Западной Европы в пору, когда устои феодального общества потрясла французская революция.
Карамзин, придерживаясь в этот период воззрений просветителей XVIII в., не одобрял насильственных действий, но считал французскую революцию одним из величайших событий европейской истории.
Лишенный возможности высказывать свои суждения по этому поводу прямо, он сумел системой намеков и недомолвок сказать внимательному читателю очень многое о парижских событиях.
«Письма» представали как исповедальный дневник русского человека, попавшего в огромный, незнаемый им мир духовной и общественной жизни европейских стран, в круговорот европейских событий [Лотман, 1997, с. 127].
В своих письмах Николай Михайлович Карамзин изобразил реальную действительность Франции, и ее столицы. Он принял на себя ответственность путешествовать с пером в руке для того, чтобы познакомить русского читателя с Западом.
Писатель с особым восхищением описывал архитектуру Парижа, уверяя читателя, что это великолепнейший по своей красоте город. Описывал французскую революцию как величайшее событие европейской истории. Описал нищее состоянии парижских улиц.
У писателя возникло двоякое отношение к Парижу, Карамзин представил его великолепным и ужасным, самым благовонным и самым вонючим городом.
Источник: https://infopedia.su/1×4243.html
Письма русского путешественника – Н. М. Карамзин
В предисловии ко второму изданию писем в 1793 г. автор обращает внимание читателей, что не решился внести изменения в манеру повествования – живых, искренних впечатлений неопытного молодого сердца, лишенных осторожности и разборчивости искушенного придворного или многоопытного профессора. Он начал свое путешествие в мае 1789 г.
В первом письме, отправленном из Твери, молодой человек рассказывает о том, что осуществленная мечта о путешествии вызвала в его душе боль расставания со всем и всеми, что было дорого его сердцу, а вид удаляющейся Москвы заставлял его плакать.
Трудности, ожидающие путешествующих в дороге, отвлекли героя от грустных переживаний. Уже в Петербурге выяснилось, что паспорт, полученный в Москве, не дает права на морское путешествие, и герою пришлось менять свой маршрут и испытывать неудобства от бесконечных поломок кибиток, фур и возков.
Нарва, Паланга, Рига – дорожные впечатления заставили Путешественника назвать себя в письме из Мемеля “рыцарем веселого образа”.
Заветной мечтой путешествующего была встреча с Кантом, к которому он отправился в день своего прибытия в Кенигсберг, и был принят без промедления и сердечно, несмотря на отсутствие рекомендаций.
Молодой человек нашел, что у Канта “все просто, кроме его метафизики”.
Довольно быстро добравшись до Берлина, молодой человек поспешил осмотреть Королевскую библиотеку и берлинский зверинец, упомянутые в описаниях города, сделанных Николаи, с которым вскоре встретился молодой Путешественник.
Автор писем не упустил возможности побывать на представлении очередной мелодрамы Коцебу. В Сан-Суси он не преминул отметить, что увеселительный замок скорее характеризует короля Фридриха как философа, ценителя искусств и наук, нежели как всевластного правителя.
Прибыв в Дрезден, Путешественник отправился осматривать картинную галерею.
Он не только описал свои впечатления от прославленных полотен, но и присовокупил к письмам биографические сведения о художниках: Рафаэле, Корреджо, Веронезе, Пуссене, Джулио Романо, Тинторетто, Рубенсе и др.
Дрезденская библиотека привлекла его внимание не только величиной книжного собрания, но и происхождением некоторых древностей.
Бывший московский профессор Маттеи продал курфюрсту за полторы тысячи талеров список одной из трагедий Эврипида. “Спрашивается, где г. Маттеи достал сии рукописи?”.
Из Дрездена автор решил отправиться в Лейпциг, подробно описав картины природы, открывающиеся обзору из окна почтовой кареты или длительных пеших прогулок. Лейпциг поразил его обилием книжных магазинов, что естественно для города, где трижды в год устраиваются книжные ярмарки. В Веймаре автор встретился с Гердером и Виландом, чьи литературные труды хорошо знал.
В окрестностях Франкфурта-на-Майне он не переставал удивляться красотой ландшафтов, напоминающих ему творения Сальватора Розы или Пуссена. Молодой Путешественник, иногда говорящий о себе в третьем лице, пересекает было французскую границу, но внезапно оказывается в другой стране, никак не объясняя в письмах причину изменения маршрута.
Швейцария – земля “свободы и благополучия” – началась для автора с города Базеля. Позднее, в Цюрихе, автор встречался неоднократно с Лафатером и присутствовал на его публичных выступлениях. Дальнейшие письма автора часто бывают помечены только указанием часа написания письма, а не обычной датой, как раньше.
События, происходящие во Франции, обозначены весьма осторожно – например, упомянута случайная встреча с графом Д’Артуа со свитой, намеревавшимся отправиться в Италию.
Путешественник наслаждался прогулками по Альпийским горам, озерам, посещал памятные места.
Он рассуждает об особенностях образования и высказывает суждение о том, что в Лозанне следует изучать французский язык, а все другие предметы постигать в немецких университетах.
Как и всякий начитанный путешественник, автор писем решил осмотреть окрестности Лозанны с томиком “Элоизы” Руссо , чтобы сравнить свои личные впечатления от мест, где Руссо поселил своих “романических любовников”, с литературными описаниями.
Местом паломничества была и деревушка Ферней, где жил “славнейший из писателей нашего века” – Вольтер. С удовольствием отметил Путешественник, что на стене комнаты-спальни великого старца висит шитый по шелку портрет российской императрицы с надписью по-французски: “Подарено Вольтеру автором”.
Первого декабря 1789 г. автору исполнилось двадцать три года, и он с раннего утра отправился на берег Женевского озера, размышляя о смысле жизни и вспоминая своих друзей. Проведя несколько месяцев в Швейцарии, Путешественник отправился во Францию.
Первым французским городом на его пути был Лион. Автору все было интересно – театр, парижане, застрявшие в городе и ожидающие отъезда в другие края, античные развалины.
Старинные аркады и остатки римского водопровода заставили автора подумать о том, как мало думают о прошлом и будущем его современники, не пытаются “садить дуб без надежды отдыхать в тени его”.
Здесь, в Лионе, он увидел новую трагедию Шенье “Карл IX” и подробно описал реакцию зрителей, увидевших в спектакле нынешнее состояние Франции.
Без этого, пишет молодой Путешественник, пьеса вряд ли могла бы произвести впечатление где бы то ни было.
Вскоре писатель отправляется в Париж, пребывая в нетерпении перед встречей с великим городом. Он подробно описывает улицы, дома, людей. Предвосхищая вопросы заинтересованных друзей о Французской революции, пишет: “Не думайте, однако ж, чтобы вся нация участвовала в трагедии, которая играется ныне во Франции”.
Молодой Путешественник описывает свои впечатления от встречи с королевской семьей, случайно увиденной им в церкви. Он не останавливается на подробностях, кроме одной – фиолетовый цвет одежды .
Его забавляет пьеса Бульи “Петр Великий”, сыгранная актерами весьма старательно, но свидетельствующая о недостаточных познаниях как автора пьесы, так и оформителей спектакля в особенностях российской жизни.
К рассуждениям о Петре Великом автор обращается в своих письмах не один раз.
Ему довелось встретиться с господином Левеком, автором “Российской истории”, что дает ему повод порассуждать об исторических сочинениях и о необходимости подобного труда в России. Образцом для подражания ему представляются труды Тацита, Юма, Робертсона, Гиббона. Молодой человек сопоставляет Владимира с Людовиком XI, а царя Иоанна с Кромвелем.
Самым большим недостатком исторического сочинения о России, вышедшего из-под пера Левека, автор считает не столько отсутствие живости слога и бледность красок, сколько отношение к роли Петра Великого в русской истории.
Путь образования или просвещения, говорит автор, для всех народов один, и, взяв за образец для подражания уже найденное другими народами, Петр поступил разумно и дальновидно.
“Избирать во всем лучшее – есть действие ума просвещенного, а Петр Великий хотел просветить ум во всех отношениях”. Письмо, помеченное маем 1790 г., содержит и другие интереснейшие размышления молодого автора.
Он писал: “Все народное ничто перед человеческим.
Главное дело быть людьми, а не славянами”.
В Париже молодой Путешественник побывал, кажется, везде – театры, бульвары, Академии, кофейни, литературные салоны и частные дома. В Академии его заинтересовал “Лексикон французского языка”, заслуживший похвалы за строгость и чистоту, но осужденный за отсутствие должной полноты. Его заинтересовали правила проведения заседаний в Академии, учрежденной еще кардиналом Ришелье.
Условия принятия в другую Академию – Академию наук; деятельность Академии надписей и словесности, а также Академии живописи, ваяния, архитектуры.
Кофейни привлекли внимание автора возможностью для посетителей публично высказываться о новинках литературы или политики, собираясь в уютных местах, где можно увидеть и парижских знаменитостей, и обывателей, забредших послушать чтение стихов или прозы.
Автора интересует история Железной Маски, развлечения простолюдинов, устройство госпиталей или специальных школ.
Его поразило, что глухие и немые ученики одной школы и слепые другой умеют читать, писать и судить не только о грамматике, географии или математике, но в состоянии размышлять и об отвлеченных материях.
Особый выпуклый шрифт позволял слепым ученикам читать те же книги, что и их зрячим сверстникам.
Улицы Парижа напоминают автору исторические события, соотносимые с тем, что можно увидеть в современной Франции. Отсюда рассуждения о Генрихе IV или Филиппе Красивом.
Красота Булонского леса и Версаля не оставила чувствительное сердце равнодушным, но наступает пора покинуть Париж и отправиться в Лондон – цель, намеченная еще в России. “Париж и Лондон, два первых города в Европе, были двумя Фаросами моего путешествия, когда я сочинял план его”. На пакетботе из Кале автор продолжает свое путешествие.
Уже самые первые английские впечатления автора свидетельствуют о давнишнем интересе к этой стране. Его восхищает повсеместный порядок и “вид довольства, хотя не роскоши, но изобилия”.
Первое знакомство с лучшей английской публикой состоялось в Вестминстерском аббатстве на ежегодном исполнении оратории Генделя “Мессия”, где присутствовала и королевская семья. Людей других сословий молодой человек узнавал самым неожиданным образом. Его удивила гостиничная служанка, рассуждающая о героях Ричардсона и Филдинга и предпочитающая Ловеласа Грандисону.
Автор сразу же обратил внимание на то, что хорошо воспитанные англичане, обычно знающие французский язык, предпочитают изъясняться по-английски. “Какая разница с нами!” – восклицает автор, сожалея о том, что в нашем “хорошем обществе” нельзя обойтись без французского языка.
Он посетил лондонские суды и тюрьмы, вникая во все обстоятельства судопроизводства и содержания преступников. Отметил пользу суда присяжных, при котором жизнь человека зависит только от закона, а не от других людей.
Больница для умалишенных – Бедлам – заставила его задуматься о причинах безумия в нынешний век, безумия, которого не знали предшествующие эпохи. Физических причин безумия гораздо меньше, чем нравственных, и образ современной жизни способствует тому, что можно увидеть в свете и десятилетнюю, и шестидесятилетнюю Сафо.
Лондонский Тарр, госпиталь в Гринвиче для престарелых моряков, собрания квакеров или других христианских сект, собор Святого Павла, Виндзорский парк, Биржа и Королевское общество – все привлекало внимание автора, хотя, по его собственному замечанию, “Лондон не имеет столько примечания достойных вещей, как Париж”.
Путешественник останавливается на описании типажей и нравов, особенно подробно останавливаясь на обычаях лондонских воров, имеющих свои клубы и таверны.
В английской семейной жизни автора привлекает благонравие англичанок, для которых выход в свет или на концерт – это целое событие. Русское же высшее общество стремится вечно быть в гостях или принимать гостей. Автор писем возлагает ответственность за нравы жен и дочерей на мужчин.
Он подробно описывает необычный вид увеселения для лондонцев всех сословий – “Воксал”.
Его рассуждения об английской литературе и театре весьма строги, и он пишет: “Еще повторяю: у англичан один Шекспир! Все их новейшие трагики только хотят быть сильными, а в самом деле слабы духом”.
Заключая свое путешествие по Англии, автор говорит: “Я и в другой раз приехал бы с удовольствием в Англию, но выеду из нее без сожаления”.
Последнее письмо Путешественника написано в Кронштадте и полно предвкушения того, как будет он вспоминать пережитое, “грустить с моим сердцем и утешаться с друзьями!”.
Источник: https://studentguide.ru/kratkie-soderzhaniya/pisma-russkogo-puteshestvennika-n-m-karamzin.html
Письма русского путешественника
Я хотел при новом издании многое переменить в сих «Письмах», и… не переменил почти ничего. Как они были писаны, как удостоились лестного благоволения публики, пусть так и остаются.
Пестрота, неровность в слоге есть следствие различных предметов, которые действовали на душу молодого, неопытного русского путешественника: он сказывал друзьям своим, что ему приключалось, что он видел, слышал, чувствовал, думал, – и описывал свои впечатления не на досуге, не в тишине кабинета, а где и как случалось, дорогою, на лоскутках, карандашом. Много неважного, мелочи – соглашаюсь; но если в Ричардсоновых, Фильдинговых романах без скуки читаем мы, например, что Грандисон всякий день пил два раза чай с любезною мисс Бирон; что Том Джонес спал ровно семь часов в таком-то сельском трактире, то для чего же и путешественнику не простить некоторых бездельных подробностей? Человек в дорожном платьи, с посохом в руке, с котомкою за плечами не обязан говорить с осторожною разборчивостью какого-нибудь придворного, окруженного такими же придворными, или профессора в шпанском парике, сидящего на больших, ученых креслах. – А кто в описании путешествий ищет одних статистических и географических сведении, тому, вместо сих «Писем», советую читать Бишингову «Географию».
Тверь, 18 мая 1789
Расстался я с вами, милые, расстался! Сердце мое привязано к вам всеми нежнейшими своими чувствами, а я беспрестанно от вас удаляюсь и буду удаляться!
О сердце, сердце! Кто знает: чего ты хочешь? – Сколько лет путешествие было приятнейшею мечтою моего воображения? Не в восторге ли сказал я самому себе: наконец ты поедешь? Не в радости ли просыпался всякое утро? Не с удовольствием ли засыпал, думая: ты поедешь? Сколько времени не мог ни о чем думать, ничем заниматься, кроме путешествия? Не считал ли дней и часов? Но – когда пришел желаемый день, я стал грустить, вообразив в первый раз живо, что мне надлежало расстаться с любезнейшими для меня людьми в свете и со всем, что, так сказать, входило в состав нравственного бытия моего. На что ни смотрел – на стол, где несколько лет изливались на бумагу незрелые мысли и чувства мои, на окно, под которым сиживал я подгорюнившись в припадках своей меланхолии и где так часто заставало меня восходящее солнце, на готический дом, любезный предмет глаз моих в часы ночные, – одним словом, все, что попадалось мне в глаза, было для меня драгоценным памятником прошедших лет моей жизни, не обильной делами, но зато мыслями и чувствами обильной.
С вещами бездушными прощался я, как с друзьями; и в самое то время, как был размягчен, растроган, пришли люди мои, начали плакать и просить меня, чтобы я не забыл их и взял опять к себе, когда возвращуся. Слезы заразительны, мои милые, а особливо в таком случае.
Но вы мне всегда любезнее, и с вами надлежало расстаться. Сердце мое так много чувствовало, что я говорить забывал. Но что вам сказывать! – Минута, в которую мы прощались, была такова, что тысячи приятных минут в будущем едва ли мне за нее заплатят.
Милый Птрв. провожал меня до заставы. Там обнялись мы с ним, и еще в первый раз видел я слезы его; там сел я в кибитку, взглянул на Москву, где оставалось для меня столько любезного, и сказал: прости! Колокольчик зазвенел, лошади помчались… и друг ваш осиротел в мире, осиротел в душе своей!
Все прошедшее есть сон и тень: ах! где, где часы, в которые так хорошо бывало сердцу моему посреди вас, милые? – Если бы человеку, самому благополучному, вдруг открылось будущее, то замерло бы сердце его от ужаса и язык его онемел бы в самую ту минуту, в которую он думал назвать себя счастливейшим из смертных!..
Во всю дорогу не приходило мне в голову ни одной радостной мысли; а на последней станции к Твери грусть моя так усилилась, что я в деревенском трактире, стоя перед карикатурами королевы французской и римского императора, хотел бы, как говорит Шекспир, выплакать сердце свое. Там-то все оставленное мною явилось мне в таком трогательном виде. – Но полно, полно! Мне опять становится чрезмерно грустно. – Простите! Дай бог вам утешений. – Помните друга, но без всякого горестного чувства!
- С.-Петербург, 26 мая 1789
- Прожив здесь пять дней, друзья мои, через час поеду в Ригу.
- В Петербурге я не веселился. Приехав к своему Д*,
Источник: https://knigago.com/books/prose-all/prose-rus-classic/79327-nikolay-mihaylovich-karamzin-pisma-russkogo-puteshestvennika/
Загрузка...
