Дни турбиных — краткое содержание пьесы булгакова

Дни Турбиных

Пьеса «Дни Турбиных» была создана на основе романа М. Булгакова «Белая гвардия», однако в ходе работы автор вынужден был, учитывая условность сцены и требования цензуры, сжать действие и количество персонажей до минимума и отказаться от многих любимых идей и образов.

Как и в романе, в пьесе Булгаков обращается к изображению семьи в трагические дни гражданской войны и, следуя толстовским традициям, противопоставляет хаосу войны обыденные картины жизни турбинского дома. Пьеса состоит из четырех действий и имеет кольцевую композицию: финал перекликается с началом.

События первых трех действий «Дней Турбиных» относятся к зиме 1918 года, четвертого — к началу 1919 года. С первого действия пьесы драматург любовно творит образ Дома, который складывается из бытовых
реалий, важных для самого автора: огонь в камине, часы, которые нежно играют менуэт Боккерини, рояль, кремовые шторы.

С первой сцены становится понятно, что в этом доме царит атмосфера тепла, дружбы, внимания и сочувствия друг к другу, атмосфера любви. Дом населяют Алексей, Николка, Елена Турбины, но здесь находят теплый прием, чистое белье и горячую ванну обмороженный Мышлаевский, друг дома, и житомирский кузен, которого никто не ждал, Лариосик, поэт и трогательный человечек.

Несмотря на тревожное время, на этом островке уходящего семейного быта находится место друзьям. Только один Тальберг, муж Елены, здесь чужеродное явление. Он ворчит: «Не дом, а постоялый двор». И именно карьерист Тальберг бежит, бросая Елену на произвол судьбы, из этого дома, как крыса с корабля, бежит из обреченного города и страны.

В сцене прощания Алексея с Тальбергом намечается основной конфликт пьесы: между порядочностью, верностью долгу и чести защитников Дома, представителей «белой гвардии», с одной стороны, и подлостью, предательством, трусостью и шкурничеством «штабной сволочи», бегущей из страны с крысьей побежкой», с другой.

Появляется и завязка любовной интриги, которая не играет в конфликте пьесы решающей роли, однако бегство мужа Елены позволяет ей решать свою судьбу самостоятельно и позднее принять предложение Шервинского. Все мужчины дома Турбиных, кроме Лариосика,
офицеры белой армии.

Им предстоит заведомо обреченная попытка отстоять город от Петлюры. Трагическая предопределенность слышится в монологе Алексея во время «последнего ужина дивизиона». Он предчувствует смертельную схватку с большевиками,

негодует по поводу того, что гетман не начал вовремя формирование офицерских корпусов, которые прихлопнули бы не только Петлюру, но и большевиков в Москве. А теперь офицеры превратились в завсегдатаев кафе. «Он В кофейне сидит на Крещатике, а вместе с ним вся эта гвардейская штабная орава».

В дивизионе полковника Турбина «на сто юнкеров — сто двадцать студентов, и держат они винтовку, как лопату». Предчувствуя собственную гибель, Алексей всё же идет защищать город (э На рожон, но пойду!»), по-другому он не может Поступить.

Так же, как и другие офицеры: Мышлаевский, Студзинский и его младший брат Николка.

Война Врывается в дом Турбиных, принося хаос.

 Рушится Привычный мир, любимый марш на стихи Пушкина «Песнь О вещем Олеге» приходится петь без «крамольных» слов, в настроениях людей чувствуется надломленность, растерянность, но все же первое
действие завершается лирической сценой объяснения Елены с Шервинским. Как в: во всей пьесе, в этой сцене трагическое удачно переплетается с комическим: поцелуй влюбленных прерывается репликой пьяного Лариосика: «Не целуйтесь, а то меня тошнит».

Во втором действии сюжет выходит за рамки турбинского дома, приобщая семейную линию к исторической. Булгаков показывает штаб гетмана, куда заступил на дежурство Шервинский, немцев, забирающих гетмана с собой, затем Штаб l-й конной дивизии
петлюровцев, занимающихся откровенным разбоем.

Сцена в вестибюле Александровской Гимназии является кульминационной для всей пьесы и для обе-
их сюжетных линий. Алексей не сразу встречает понимание у своего дивизиона. Возникает суматоха, кто-то плачет, кто-то грозит полковнику револьвером, требует его арестовать. Тогда Турбин задает главный вопрос: «Кого вы желаете защищать? » На этот вопрос уже нет ответа.

Раньше был, теперь вместо великой России и армии — «штабная сволочь» и кофейная армия, То же самое на Дону, всюду. «Белому движению … конец … Народ нес нами. Он против нас». В этом контексте гибель Алексея, воплощающего образ благородного, бескомпромиссного, честного офицера и человека, символична.

Распустив дивизион, Турбин остается ждать заставу, а по мнению Николки, не покинувшего брата, несмотря на все угрозы, ждать «смерти от позора», которая не замедлила явиться. Гибнет Алексей, гибнет белое движение на Украине. Николка ранен, но спасся, и ему предстоит сообщить Елене о том, что «убили командира».

Опять действие перемещается в дом Турбиных, понесший трагическую утрату. Вернулись все офицеры, кроме Алексея, и Елена, потерявшая голову от горя, обвиняет их, добавляя к боли утраты еще и чувство вины.

Студзинский не выдерживает этих обвинений и пытается застрелиться. Елена все же находит мужество отказаться от своих слов: «Я от горя сказала. У меня помутилось в голове.

Отдайте револьвер!» И истерический крик Студзинского: «Никто не смеет меня упрекать! Никто! Никто! Все приказания полковника Турбина я исполнил!» — подготавливают реакцию Елены на последнее признание Николки о гибели Алексея и ее обморок.

Даже в непосильном горе эти люди сохраняют благородство и великодушие.

Последнее действие приходится на Крещенский сочельник, наступивший через два месяца после описанных событий. «Квартира освещена. Елена и Лариосик убирают елку».

Образ сияющей огнями елки возвращал в осиротевший дом уют,
воспоминания детства, отгораживал от войны и хаоса и, самое главное, давал надежду. На какое-то время за кремовые шторы вернулся мир с его праздником (Крещение во что?), путаницей взаимоотношений, торжеством дружбы.

Лариосик объясняется Елене в любви, Елена и Шервинский объявляют о своей помолвке, и неожиданно возвращается Тальберг.

С точки зрения логики характера, это возвращение не оправдано: не мог трус Тальберг решиться на такое рискованное предприятие — заехать в осажденный красными Киев по дороге на Дон. Однако для завершения основного конфликта, а также и любовного, необходимо было разделаться с Владимиром Робертовичем окончательно, а в его лице — со всей «штабной сволочью».

Главное обвинение ему — гибель Алексея. К Тальбергу уже нет такого снисхождения, как к друзьям, сделавшим все зависящее от них: он предатель.
Турбинский дом снова собрал за столом теплый круг друзей, но нет Алексея, а Николка — калека, за окном оркестр играет «Интернационал. И салютуют большевистские пушки. Будущее тревожно и неясно.

 Подвести итог писатель доверяет по преимуществу

военному человеку Мышлаевскому и человеку не военному Ларносику. Виктор Мышлаевский прогоняет Тальберга, он же берет на себя ответственность высказать то, что сказал бы Алексей, будь он жив. Мышлаевский отказывается идти на Дон, под командование тех же генералов. Он отказывается и бежать из России: «Я не поеду, буду здесь, в России.

И будь с ней что будет!» Очевидно, что все герои «Дней Турбиных» разделят судьбу отечества, как это делали благородные люди того времени, как правило, обрекая себя на гибель или страдание. Мышлаевскому же принадлежит высказанное убеждение, что будущее у России есть. «Прежней не будет, новая будет.

Новая и снова звучит победный марш: «Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит!» Социальный враг на пороге, но в доме горит елка, Лариосик говорит речь: Мы все снова вместе». Лариосин великодушно желает любимой женщине счастья с другим и цитирует Чехова: «Мы отдохнем, мы отдохнем». А дальше новая историческая пьеса.

Однако пьеса сохранила свою притягательную силу — исключительное обаяние героев, образ Дома-корабля, устоявшего в борьбе со стихией, незыблемые даже в это смутное время ценности: любовь к родине, к женщине, к семье, дружба, не подвластная идейным разногласиям, верность чести и долгу.

Источник: https://info-shkola.ru/kratkoe-soderzhanie-dni-turbinyh/

Краткое содержание – «Дни Турбиных» Булгаков М.А

Краткое содержание

«Дни Турбиных» Булгаков М.А

Первое, второе и третье действия происходят зимой 1918 года, четвертое действие — в начале 1919 года. Место действия — город Киев.

Действующие лица

Турбин Алексей Васильевич — полковник-артиллерист, 30 лет. Турбин Николай — его брат, 18 лет. Тальберг Елена Васильевна — их сестра, 24 года. Тальберг Владимир Робертович — генштаба полковник, её муж, 38 лет.

Мышлаевский Виктор Викторович — штабс-капитан, артиллерист, 38 лет. Шервинский Леонид Юрьевич — поручик, личный адъютант гетмана. Студзинский Александр Брониславович — капитан, 29 лет.

Лариосик — житомирский кузен, 21 год.

• А также: Гетман всея Украины, Фон Шратт — германский генерал, Фон Дуст — германский майор, Болботун — командир 1-й конной петлюровской дивизии, Галаньба — сотник-петлюровец, бывший уланский ротмистр, Максим — гимназический педель, 60 лет, офицеры, юнкера.
• Действие первое
• Картина первая

Вечер. Квартира Турбиных. В камине огонь, часы бьют девять раз. Алексей Турбин склонился над бумагами, Николка играет на гитаре и поет: «Хуже слухи каждый час. Петлюра идет на нас!» Алексей просит Николку не петь «кухаркины песни». Николка отвечает:

— Полное расстройство нервов в Турбинском доме и вообще пессимизм. Алеша, я начинаю беспокоиться. Тальберг сказал, что утром придет, уже девять, а его все нет…

Электричество внезапно гаснет, за окнами с песней проходит воинская часть и раздается далекий пушечный удар. Электричество вспыхивает вновь. Елена начинает серьезно беспокоиться за мужа, Алексей и Николка успокаивают ее: «Ты же знаешь, что линию на запад охраняют немцы. А едет долго, потому что стоят на каждой станции. Революционная езда: час едешь, два стоишь».

Раздается звонок и входит Мышлаевский, совершенно замерзший, почти обмороженный, в кармане шинели его бутылка водки.

Мышлаевский рассказывает, что приехал из-под Красного Трактира, все крестьяне которого перешли на сторону Петлюры.

Сам Мышлаевский почти чудом попал в город — перевод организовали штабные офицеры, которым Мышлаевский устроил жуткий скандал. Алексей с радостью принимает Мышлаевского в свою часть, размещенную в Александровской гимназии.

Мышлаевский греется у камина и пьёт водку, Николка растирает ему обмороженные ноги, Елена готовит горячую ванну. Когда Мышлаевский уходит в ванную, раздается непрерывный звонок (запала кнопка звонка). Входит Лариосик с чемоданом и узлом.

Лариосик радостно здоровается с присутствующими, не замечая совершенно, что никто его не узнает (несмотря на мамину телеграмму в 63 слова!). Только после того как Лариосик представляется («Ларион Ларионович Суржанский»), недоразумение разрешается.

Выясняется, что Лариосик — кузен из Житомира, приехавший поступать в Киевский университет.

Когда Лариосик уходит, раздается звонок — пришел Тальберг, долгожданный муж Елены. Елена радостно рассказывает о приезде Мышлаевского, Лариосика. Тальберг недоволен.

Он рассказывает о скверном положении дел: город окружен петлюровцами, немцы оставляют гетмана на произвол судьбы, и никто пока об этом не знает, даже сам гетман. Тальберг, персона слишком заметная и известная (все-таки помощник военного министра), собирается бежать в Германию.

Один, так как женщин немцы не берут. Поезд уходит через полтора часа, Тальберг вроде бы советуется с женой, но на самом деле ставит её перед фактом своей «командировки» (полковники генштаба не бегают).

Тальберг красиво рассуждает, что едет всего месяца на два, гетман обязательно вернется, и тогда вернется и он, а Елена тем временем побережет их комнаты. Тальберг сурово наказывает Елене не принимать назойливого ухажера Шервинского и не бросать тень на фамилию Тальберг.

Елена уходит собирать чемодан мужу, а в комнату входит Алексей. Тальберг коротко сообщает ему о своем отъезде. Алексей в холодном гневе, он не принимает рукопожатие Тальберга.

Тальберг объявляет, что Алексею придется ответить за свои слова, когда… когда Тальберг вернется.

Входит Николка, он тоже осуждает трусливого и мелочного Тальберга («с извозчиком торгуется»), называет его «крысой». Тальберг уезжает…

Картина вторая

Елена рассказала Шервинскому об отъезде Тальберга, Шервинский рад известию, так как теперь имеет возможность ухаживать в открытую. Шервинский хвастается тем, как однажды пел в Жмеринке (у него прекрасный оперный голос): «… «ля» девять… семь тактов держал».

Входят Алексей Турбин, Студзинский и Мышлаевский, Лариосик и Николка; Шервинского и Лариосика представляют друг другу.

Елена приглашает всех к столу — это последний ужин перед выступлением дивизиона Алексея Турбина. Гости дружно едят, пьют за здоровье Елены, рассыпают перед ней комплименты.

Шервинский рассказывает, что с гетманом все обстоит благополучно, и не стоит верить слухам, что немцы оставляют его на произвол судьбы.

Все пьют за здоровье Алексея Турбина. Захмелевший Лариосик вдруг говорит: «…кремовые шторы… за ними отдыхаешь душой… забываешь о всех ужасах гражданской войны. А ведь наши израненные души так жаждут покоя…», вызывая этим заявлением дружеское подтрунивание. Николка садится за рояль и поет патриотическую солдатскую песню, и тут Шервинский объявляет тост в честь гетмана.

Тост не был поддержан, Студзинский объявляет, что «тост этот пить не станет и другим офицерам не советует». Назревает неприятная ситуация, на фоне которой вдруг некстати выступает Лариосик с тостом «в честь Елены Васильевны и ее супруга, отбывшего в Берлин».

Офицеры вступают в ожесточенную дискуссию по поводу гетмана и его действий, Алексей очень резко осуждает политику гетмана:

— Если бы ваш гетман, вместо того чтобы ломать эту чертову комедию с украинизацией, начал бы формирование офицерских корпусов, ведь Петлюры бы духу не пахло в Малороссии. Но этого мало: мы бы большевиков в Москве прихлопнули, как мух. — Немцы бы не позволили формировать армию, — возражает Шервинский, — они её боятся.

— Нет, — отвечает Алексей, — им нужно было объяснить, что мы им не опасны. А теперь поздно, теперь наше офицерство превратилось в завсегдатаев кафе. Кафейная армия! Так он и пойдет воевать.

Но ведь он ненадолго придет. А вот за ним придут большевики. И когда мы встретимся с ними, дело пойдет веселее. Или мы их закопаем, или, вернее, они нас.

Лариосик тем временем садится за рояль и поет, все сумбурно подхватывают. Пьяный Мышлаевский выхватывает маузер и собирается идти стрелять комиссаров, его утихомиривают. Шервинский продолжает защищать гетмана:

— Гетман так и сделает, как вы предлагаете. Вот когда нам удастся отбиться от Петлюры и союзники помогут нам разбить большевиков, вот тогда гетман положит Украину к стопам Его императорского Величества государя императора Николая Александровича… — Импертор убит… — замечает Николка.

— Нет, — возражает Шервинский, — это выдумано большевиками.

И он рассказывает легендарную историю о Николае II, якобы находящемся сейчас при дворе немецкого императора Вильгельма. Ему возражают другие офицеры. Мышлаевский плачет:

— Разве это народ? Ведь это бандиты. Профессиональный союз цареубийц! Он вспоминает императора Петра III, Павла I и Александра I, убитых своими подданными. Затем Мышлаевскому становится плохо, Студзинский, Николка и Алексей его уносят в ванную.

Шервинский и Елена остаются одни. Елене неспокойно, она рассказывает Шервинскому сон: «Будто мы все ехали на корабле в Америку и сидим в трюме. И вот шторм… Вода поднимается к самым ногам… Влезаем на какие-то нары. И вдруг крысы. Такие омерзительные, такие огромные…»

Шервинский вдруг заявляет Елене, что муж её не вернется, и признается в любви. Елена не верит Шервинскому, упрекает его в нахальстве, «похождениях» с меццо-сопрано с накрашенными губами; затем признается, что мужа не любит и не уважает, а Шервинский ей очень нравится. Шервинский умоляет Елену развестись с Тальбергом и выйти за него. Они целуются.

Действие второе

Картина первая

Ночь. Рабочий кабинет гетмана во дворце. В комнате стоит громадный письменный стол, на нем телефонные аппараты. Дверь отворяется, и лакей Федор впускает Шервинского. Шервинский удивлен, что в кабинете никого нет, ни дежурных, ни адъютантов.

 Федор рассказывает ему, что второй личный адъютант гетмана, князь Новожильцев, «изволили неприятное известие получить» по телефону и при этом «в лице очень изменились», а затем «вовсе из дворца выбыли», «в штатском уехали». Шервинский в недоумении, взбешен.

Шервинский пишет записку и просит Федора передать её вестовому, который должен получить по этой записке некий сверток.

Входит гетман. Он в богатейшей черкеске, малиновых шароварах и сапогах без каблуков кавказского типа. Блестящие генеральские погоны. Коротко подстриженные седеющие усы, гладко обритая голова, лет сорока пяти.

Гетман назначил без четверти двенадцать совещание, на которое должно прибыть высшее командование русской и германской армий. Шервинский докладывает, что никто не прибыл.

Он на ломаном украинском языке пытается рассказать гетману о недостойном поведении Новожильцева, гетман срывается на Шервинского.

Шервинский, переходя уже на русский язык, докладывает, что звонили из штаба и сообщили, что командующий добровольческой армии заболел и отбыл со всем штабом в германском поезде в Германию. Гетман поражен:

— Вы в здравом уме? Вы соображаете, о чем вы доложили? Они бежали? Катастрофа, что ли? — Так точно, катастрофа, — отвечает Шервинский. — В десять часов вечера петлюровские части прорвали фронт и конница Болботуна пошла в прорыв…

Раздается стук в дверь, входят представители германского командования: седой, длиннолицый генерал фон Шратт и багроволицый майор фон Дуст.

Гетман радостно встречает их, рассказывает о предательстве штаба русского командования и прорыве фронта конницей Петлюры.

Источник: https://libaid.ru/katalog/b/bulgakov-mikhail/3116-kratkoe-soderzhanie-dni-turbinykh-bulgakov-m-a

Тайна авторства: кто же на самом деле написал пьесу Михаила Булгакова «Дни Турбиных»

Уже через год после пережитых событий Булгаков попытался придать своим впечатлениям законченную художественную форму. Тогда он жил во Владикавказе, исполнял обязанности заведующего литературной секцией подотдела искусств и, как начальник, имел прямой доступ к репертуару местного полупрофессионального театра.

Там, во Владикавказе, и была впервые поставлена пьеса Булгакова «Братья Турбины». Все в этой пьесе сразу же было автобиографичным. Прежде всего фамилия главных героев: Турбиной звалась бабушка Булгакова по матери.

Чтобы снизить политическую остроту, Булгаков перенес драму семейства Турбиных из 18-19 годов в 1905-й, но пьеса, по собственному признанию автора, не удалась и осталась «сырой».

Следующая итерация революционно-биографического сюжета началась в 1923 году. Это уже была не пьеса, а роман под новым названием «Белая гвардия».

Как только первая часть романа была опубликована в журнале «Россия» в 1925 году, один из режиссеров МХТ пригласил Булгакова в театр. Там-то ему и сделали предложение, от которого было невозможно отказаться, — написать пьесу по мотивам романа.

Булгаков писал пьесу быстро, если не сказать стремительно. Начав в июле 1925 года, он уже в сентябре прочитал в театре первую редакцию драмы. С этого момента начались мучительные и часто болезненные приключения драматического текста.

Формально говоря, пьесу писал сам Булгаков, но одинок в этом непростом деле он отнюдь не был. Водили его рукой многие. И лично Станиславский, под чьим неусыпным надзором создавалась пьеса, и Главрепертком, и чуть позже доблестный герой революции товарищ Авель Енукидзе.

Процесс написания пьесы больше всего напоминал басню Крылова «Лебедь, рак и щука». Действительно, каждый из участников тянул одеяло на себя и преследовал собственные интересы. Станиславский требовал от Булгакова, во-первых, драматизма, а во-вторых, драматизма специфического, близкого к чеховской традиции.

Главрепертком следил за идеологической составляющей и старательно изымал из пьесы места, которые могли бы слишком скомпрометировать красных или обелить белых.

Доктор Турбин был склонен к пассивной рефлексии и острой наблюдательности, что хорошо для писателя, но не очень актуально для драмы Гражданской войны. По ходу пьесы доктор Турбин оставался в живых и вполне благополучно переживал все неурядицы военного времени. В пьесе было много дублирующих друг друга персонажей, например полковники Малышев и Най-Турс.

Именно им, а не старшему Турбину было суждено погибнуть при обороне гимназии, прикрывая отход юнкеров. Финал пьесы был совершенно другой. Тальберг уходил к красным, а Мышлаевский — к белым.

Последнее вполне соответствовало тому, как события в семье Булгаковых разворачивались на самом деле: муж сестры писателя, прототип неприятного Тальберга, оказывался на службе большевиков, а друг семьи, прототип Мышлаевского, уходил к белым.

Станиславскому и всему театральному ареопагу этот вариант пьесы не понравился категорически. Булгакову было велено все сократить, убрать лишних героев и сделать действие более динамичным.

Главрепертком в свою очередь пришел в ужас от идеологически неверного финала. Нетрудно догадаться, что чувствовал Булгаков, которого заставляли резать текст буквально по живому.

Он-то мечтал стать в драматургии, да и в литературе вообще, своеобразным мистическим реалистом, у которого фантасмагорическая явь переплетается с не менее фантасмагорическими сновидениями.

Но подлинного Булгакова-драматурга публика увидит только в следующей пьесе «Бег», где будут и страшные сны, и чудовищные пробуждения. А пока, сцепив зубы, Булгакову приходилось править и править.

К январю 1926 года из текста исчез и Малышев, а доктор Турбин был смиренно переписан в полковника Турбина, которого автору пришлось погубить при героических обстоятельствах.

Но последние переделки были внесены в текст Главреперткомом уже перед самой премьерой, после генеральной репетиции в конце сентября 1926-го.

Судьба пьесы висела на волоске до последнего момента. Естественно, за Булгаковым тщательно следило ОГПУ, а сам он постоянно вызывался на допросы. Текст пьесы вызывал такие сомнения у всех разрешительных органов, что каждое слово рассматривалось чуть ли не под лупой. «Вся интеллигенция Москвы говорит о „Днях Турбиных“ и о Булгакове, — докладывал осведомитель ОГПУ в начале октября, сразу после того, как прошла премьера спектакля. — От интеллигенции злоба дня перекинулась к обывателям и даже рабочим… Лицам, бывшим на генеральной репетиции и потом вместе ужинавшим, автор Булгаков в интимной беседе жаловался на „объективные условия“, выявившие контрреволюционность пьесы, в таких примерно выражениях: „Реперткому не нравится такая-то фраза, слишком обидная по содержанию. Она, конечно, немедленно выбрасывается… В конце концов целое место становится „примитивом“, обнаженным до лозунга, — и пьеса получает характер однобокий, контрреволюционный“.

После генеральной репетиции сложилось двусмысленная ситуация, которая, естественно, грозила Булгакову чудовищными неприятностями, а пьесе закрытием. Наркомпрос во главе с Луначарским пьесу одобрил и разрешил, но ГПУ (главное политуправление — бывшее ЧК) пьеса не понравилась. Однако отменять решение Луначарского все-таки не решились.

Сошлись на том, что пьеса должна быть еще больше сокращена.

В этот решительный момент Булгакову пришлось пожертвовать сценой в Петлюровском штабе, потому что по своей жестокости она уж слишком напоминала киевские преступления большевиков, заставить Мышлаевского уходить к красным и произнести пафосную речь в их защиту, а в самом финале пустить за сценой мелодию Интернационала.

Писатель Михаил Афанасьевич Булгаков (сидит в центре) среди актеров Московского Художественного театра после премьеры спектакля „Дни Турбиных“. Октябрь 1926 года.

Впрочем, как бы ни старался Главрепертком, пьеса объективно вызывала человеческое сочувствие ко всем „бывшим“, а за одно и к той прекрасной уютной жизни в домах с кремовыми шторами, которую все еще помнили и тайно оплакивали.

На первых представлениях „Дней Турбиных“ публика заливалась слезами и совершала почти неконтролируемые действия, которые могли бы подвести под монастырь и самих зрителей, и театр, и автора пьесы. „Кажется, в 1929 (на самом деле в 1926-м — ред.

) году Московский художественный театр ставил известную тогда пьесу Булгакова „Дни Турбиных“, — вспоминал позже публицист Солоневич. — Это было повествование об обманутых белогвардейских офицерах, застрявших в Киеве.

По ходу пьесы, белогвардейские офицеры пьют водку и поют „Боже, Царя храни!“. Это был лучший театр в мире, и на его сцене выступали лучшие артисты мира. И вот — начинается — чуть-чуть вразброд, как и полагается пьяной компании: „Боже, Царя храни“… И вот тут наступает необъяснимое: зал начинает вставать. Голоса артистов крепнут.

Артисты поют стоя и зал слушает стоя: рядом со мной сидел мой шеф по культурно-просветительной деятельности — коммунист из рабочих. Он тоже встал. Люди стояли, слушали и плакали. Потом мой коммунист, путаясь и нервничая, пытался мне что-то объяснить что-то совершенно беспомощное. Я ему помог: это массовое внушение. Но это было не только внушением“.

Разумеется, сам факт того, что в главном театре страны шла пьеса, где зал стоя пел гимн царской России, вызывал вопросы. В апреле 1929 года пьесу сняли с репертуара, но через три года возобновили снова.

Инициатором реинкарнации пьесы выступил сам Сталин, написавший знаменитое письмо писателю Билль-Белоцерковскому, где высказался в том смысле, что от „Дней Турбиных“ пользы больше, чем вреда. Политическим толчком к восстановлению булгаковского шедевра стал разгром РАППа.

Надо сказать, что именно рапповские критики все три года, пока пьеса шла на подмостках МХАТа, методично и яростно смешивали ее саму и ее автора с грязью.

Уничтожение РАППа логично привело к восстановлению „Дней Турбиных“. Но к началу 30-х годов ситуация в стране изменилась и потребовала новых купюр в тексте пьесы. Наблюдал за процессом цензуры лично товарищ Авель Енукидзе, секретарь Центрального исполнительного комитета партии. Теперь уже из пьесы старательно изымалось все, что касалось крестьянства — в разгаре была кампания по коллективизации. В нашем распоряжении оказалось письмо Константина Станиславского Енукидзе, где дословно перечислены внесенные в текст правки:

»Учтя высказанные Вами мысли о необходимости некоторых изменений в тексте и желая, чтоб эти изменения вошли бы органически в пьесу, — Театр обратился к автору «ТУРБИНЫХ» М. А. Булгакову с просьбой представить нужные изменения. М. А. Булгаков предложил следующее.

Стр. 6. Фразу: «А мужички там эти под Трактиром. Вот эти самые богоносцы окаянные сочинения господина Достоевского» —

заменить фразой:

«А там под Трактиром вот эти самые добродушные мужички сочинения графа Льва Толстого».

Стр. 6. Фразу: «Взял я этого богоносного хрена за манишку…»

заменить фразой:

«Взял я этого толстовского хрена за манишку…»

Стр. 30. Фразу: «Чтоб наши богоносцы не заболели бы московской болезнью»

заменить фразой:

«Чтобы наши мужички не заболели бы московской болезнью».

Следующую за этим фразу: «Коего чорта было разводить всю эту мразь с хвостами на головах!» — исключить совсем.

Стр. 43. Фразу «Ни один человек не говорит на языке страны…»

заменить фразой:

«Ни один мой офицер не говорит на языке страны…»

Стр. 44. Фразу: «Слухаю, ваша светлость» — заменить на «Слушаю, ваша светлость».

Стр. 96. Фразу: «Теперь пошли дела богоносные» — заменить фразой:

«Теперь пошли дела не наши»».

Результат подобного коллективного творчество об руку с ГПУ, Станиславским и Главреперткомом, вероятно, не вполне устраивал Булгакова, но зато очень устроил зрителей. Начиная с 50-х годов «Дни Турбиных» стали самим репертуарным произведением русского театра.

Источник: https://news.rambler.ru/other/43766345-tayna-avtorstva-kto-zhe-na-samom-dele-napisal-pesu-mihaila-bulgakova-dni-turbinyh/

"Дни Турбиных": история создания и описание пьесы из энциклопедии

«Дни Турбиных» — пьеса М.А. Булгакова. В материалах писателя сохранилось свидетельство о том, что 19 января 1925 г. он «начал набрасывать» пьесу по мотивам романа «Белая гвардия», который в то время печатался журналом «Россия». Эти первые наброски Булгаков делал по собственному почину, т.е.

до того, как в апреле 1925 он получает от Художественного театра предложение написать драму на основе романа. Первая редакция пьесы была завершена в сентябре того же года и называлась, как и роман, «Белая гвардия». В январе 1926 г. Булгаков заканчивает вторую редакцию; в августе-сентябре того же года создается третья, ставшая окончательной.

Эта редакция возникла в процессе репетиций, когда авторский текст подвергался многочисленным исправлениям. По воспоминаниям П.А. Маркова, завлита МХАТа, реплики пьесы досочиняли «по крайней мере 15 лиц». Название пьесы, аналогичное роману, было отклонено по идеологическим соображениям.

Окончательное название было выбрано из многих вариантов, обсуждавшихся в ходе постановки: «Белый декабрь», «1918», «Взятие города», «Белый буран», «Семья Турбиных».

Премьера постановки, осуществленной режиссером И.Я. Судаковым под руководством К.С. Станиславского, состоялась 5 октября 1926 г. Первыми исполнителями главных ролей были Н.П. Хмелев, В.В. Соколова, Б.Г.

Добронравов, М.И. Прудкин, М.М. Яншин и другие. Первое издание пьесы появилось в Германии — в переводе на немецкий язык (1927 г.). В Советском Союзе «Дни Турбиных» впервые были опубликованы только в 1955 году.

Ранние драматургические опыты писателя относятся к 1920—1921 годам, когда он, живя во Владикавказе, написал несколько пьес для местного театра.

Однако именно в «Днях Турбиных» произошло рождение Булгакова-драматурга.

Оно совершалось в процессе работы над пьесой, по мере того, как громоздкая инсценировка романа, почти буквально следовавшая за фабулой первоисточника, превращалась в оригинальное драматургическое произведение.

В ходе создания пьесы «Дни Турбиных» Булгаков испытывал двойное давление: со стороны Главреперткома, усмотревшего к пьесе «сплошную апологию белогвардейщины», и со стороны мхатовцев, стремившихся сделать пьесу в их понятиях более сценичной и приблизить ее к близкой театру эстетике чеховской драмы.

В результате оригинальный авторский текст покрывался посторонними наслоениями.

Роман и пьесу связывают место и время действия — Киев в «страшный год по Рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй». Падение гетманского правительства, взятие города петлюровцами, наступление Красной Армии составляют историческую канву обоих произведений. На этом фоне разворачивается драма семьи Турбиных.

Однако сюжет и образы романа в пьесе претерпели существенные изменения. Исчезает лироэпический характер повествования, а с ним и лирический герой Булгакова, доктор Турбин, хроникер и наблюдатель разворачивающихся событий, во многом близкий главному персонажу «Записок юного врача».

В «Днях Турбиных» рефлектирующего интеллигента, ставшего жертвой обстоятельств, сменяет трагический герой, полковник Турбин, от решения которого зависит судьба вверенных ему офицеров и юнкеров, вынужденный совершить выбор, скорее нравственный, чем политический, — герой, гибель которого для автора неизбежна. Это лицо действующее, буквально-сценически и сюжетно.

Самые же действующие на войне люди — это военные. Те, что действуют на стороне побежденных — самые обреченные. Оттого погибает полковник Турбин — доктор Турбин выжил.

В художественном мире романа и пьесы центральное место занимает образ семейного очага, дома Турбиных с кремовыми шторами на окнах. Вихрь революционных событий уносит людей, но дом остается.

Он остается единственным местом, где можно согреться от стужи у пышущей жаром изразцовой печи, где за «кремовыми шторами» можно укрыться от натиска событий, ломающих жизни и судьбы.

Эта утопия дома найдет продолжение в финале романа «Мастер и Маргарита», в образе «вечного приюта», в котором герои Булгакова обрели покой.

В третьей редакции (по сравнению с первой) уменьшился слой литературных реминисценций и историко-культурных ассоциаций; существенно изменилась жанровая и стилевая структура произведения. Если в первом варианте жанр пьесы тяготел к трагифарсу, то в окончательной редакции превалирует бытовая психологическая драма — «семейная драма».

В пьесе утрачены некоторые важные особенности поэтики Булгакова, позднее ярко проявившиеся в драме «Бег» (1926-1928 гг.), «восемь снов» которой повествуют о судьбе белого движения: мистический колорит, призрачная атмосфера фантасмагории и сна, символы которого пронизывают реальность и от нее часто неотличимы.

В пограничной ситуации между сном и бодрствованием существуют и другие герои Булгакова (Максудов «Записок покойника», Мастер).

Уступки драматурга, уловки режиссера (реплики: «Народ не с нами. Он против нас»; Интернационал, грохотавший в финале) не защитили пьесу и спектакль от нападок «левой» критики: около трехсот ругательных рецензий против одной-двух сочувственных, по подсчетам самого Булгакова. А.В.

Луначарский, хотя и не препятствовал постановке, тем не менее, пьесу оценил как «политически неверную». Газеты 1926 г. пестрили заголовками «Булгаков перемигивается с остатками белогвардейщины», «Дать отпор булгаковщине».

Автора обвиняли в мещанстве («стремление к уютной выпивке»); драматург Киршон усмотрел в пьесе «насмешку русского шовиниста над украинцами». Суровыми оппонентами пьесы выступили В.Э. Мейерхольд, А.Я. Таиров, B.В. Маяковский.

Последний в комедии «Клоп» (сцена будущего) включил имя драматурга в словарь умерших слов: «богема, бублики, буза, Булгаков», а в пьесе «Баня» упомянул некоего «Дядю Турбиных» — намек на пьесу «Дядя Ваня», отголосок мнения «левых», что драма Булгакова написана «по чеховскому штампу».

Сценическая жизнь пьесы возобновилась с постановки Драматического театра им. К.С. Станиславского (1954 г.), осуществленной М.М. Яншиным, игравшим в мхатовском спектакле роль Лариосика. Эту роль теперь исполнял молодой Е.П. Леонов. С 60-х гг.

«Дни Турбиных» Булгакова становятся одним из самых репертуарных произведений русского театра.

Источник: Энциклопедия литературных произведений / Под ред. С.В. Стахорского. — М.: ВАГРИУС, 1998

Источник: https://classlit.ru/publ/literatura_20_veka/bulgakov_m_a/dni_turbinykh_opisanie_pesy_iz_ehnciklopedii/12-1-0-1270

Михаил Булгаков — Дни Турбиных

• Михаил Булгаков
• Дни Турбиных
• Пьеса в четырех действиях

1. Т у р б и н А л е к с е й В а с и л ь е в и ч – полковник-артиллерист, 30 лет.
2. Т у р б и н Н и к о л а й – его брат, 18 лет.
3. Т а л ь б е р г Е л е н а В а с и л ь е в н а – их сестра, 24 года.

4. Т а л ь б е р г В л а д и м и р Р о б е р т о в и ч – полковник генштаба, ее муж, 38 лет.
5. М ы ш л а е в с к и й В и к т о р В и к т о р о в и ч – штабс-капитан, артиллерист, 38 лет.
6. Ш е р в и н с к и й Л е о н и д Ю р ь е в и ч – поручик, личный адъютант гетмана.

7. С т у д з и н с к и й А л е к с а н д р Б р о н и с л а в о в и ч – капитан, 29 лет.
8. Л а р и о с и к – житомирский кузен, 21 год.
9. Г е т м а н в с е я У к р а и н ы.
10. Б о л б о т у н – командир 1-й конной петлюровской дивизии.
11. Г а л а н ь б а – сотник-петлюровец, бывший уланский ротмистр.
12. У р а г а н.

13. К и р п а т ы й.
14. Ф о н Ш р а т т – германский генерал.
15. Ф о н Д у с т – германский майор.
16. В р а ч г е р м а н с к о й а р м и и.
17. Д е з е р т и р-с е ч е в и к.
18. Ч е л о в е к с к о р з и н о й.
19. К а м е р-л а к е й.
20. М а к с и м – гимназический педель, 60 лет.
21. Г а й д а м а к – телефонист.

22. П е р в ы й о ф и ц е р.
23. В т о р о й о ф и ц е р.
24. Т р е т и й о ф и ц е р.
25. П е р в ы й ю н к е р.
26. В т о р о й ю н к е р.
27. Т р е т и й ю н к е р.
28. Ю н к е р а и г а й д а м а к и.
29. Первое, второе и третье действия происходят зимой 1918 года, четвертое действие – в начале 1919 года.

30. Место действия – город Киев.

Квартира Турбиных. Вечер. В камине огонь. При открытии занавеса часы бьют девять раз и нежно играют менуэт Боккерини.

Алексей склонился над бумагами.

Н и к о л к а (играет на гитаре и поет).

Хуже слухи каждый час:
Петлюра идет на нас!
Пулеметы мы зарядили,
По Петлюре мы палили,
Пулеметчики-чики-чики…
Голубчики-чики…
Выручали вы нас, молодцы.

А л е к с е й. Черт тебя знает, что ты поешь! Кухаркины песни. Пой что-нибудь порядочное.

Н и к о л к а. Зачем кухаркины? Это я сам сочинил, Алеша. (Поет.)

Хошь ты пой, хошь не пой,
В тебе голос не такой!
Есть такие голоса…
Дыбом станут волоса…

А л е к с е й. Это как раз к твоему голосу и относится. Н и к о л к а. Алеша, это ты напрасно, ей-Богу! У меня есть голос, правда, не такой, как у Шервинского, но все-таки довольно приличный. Драматический, вернее всего – баритон. Леночка, а Леночка! Как, по-твоему, есть у меня голос?

Е л е н а (из своей комнаты). У кого? У тебя? Нету никакого.

Н и к о л к а. Это она расстроилась, потому так и отвечает. А между прочим, Алеша, мне учитель пения говорил: «Вы бы, – говорит, – Николай Васильевич, в опере, в сущности, могли петь, если бы не революция».

А л е к с е й. Дурак твой учитель пения.

Н и к о л к а. Я так и знал. Полное расстройство нервов в турбинском доме. Учитель пения – дурак. У меня голоса нет, а вчера еще был, и вообще пессимизм. А я по своей натуре более склонен к оптимизму. (Трогает струны.) Хотя ты знаешь, Алеша, я сам начинаю беспокоиться. Девять часов уже, а он сказал, что утром приедет. Уж не случилось ли чего-нибудь с ним?

А л е к с е й. Ты потише говори. Понял?

Н и к о л к а. Вот комиссия, создатель, быть замужней сестры братом.

Е л е н а (из своей комнаты). Который час в столовой?

Н и к о л к а. Э… девять. Наши часы впереди, Леночка.

Е л е н а (из своей комнаты). Не сочиняй, пожалуйста.

Н и к о л к а. Ишь, волнуется. (Напевает.) Туманно… Ах, как все туманно!..

А л е к с е й. Не надрывай ты мне душу, пожалуйста. Пой веселую.

Н и к о л к а (поет).

Здравствуйте, дачницы!
Здравствуйте, дачники!
Съемки у нас уж давно начались…
Гей, песнь моя!.. Любимая!..
Буль-буль-буль, бутылочка
Казенного вина!!.
Бескозырки тонные,
Сапоги фасонные,
То юнкера-гвардейцы идут…

Электричество внезапно гаснет. За окнами с песней проходит воинская часть.

Е л е н а (из своей комнаты). Да!.. Да!..

А л е к с е й. Какая-то часть прошла.

Елена, выходя со свечой, прислушивается. Далекий пушечный удар.

Н и к о л к а. Как близко. Впечатление такое, будто бы под Святошином стреляют. Интересно, что там происходит? Алеша, может быть, ты пошлешь меня узнать, в чем дело в штабе? Я бы съездил.

А л е к с е й. Конечно, тебя еще не хватает. Сиди, пожалуйста, смирно.

Н и к о л к а. Слушаю, господин полковник… Я, собственно, потому, знаешь, бездействие… обидно несколько… Там люди дерутся… Хотя бы дивизион наш был скорее готов.

А л е к с е й. Когда мне понадобятся твои советы в подготовке дивизиона, я тебе сам скажу. Понял?

Н и к о л к а. Понял. Виноват, господин полковник.

Электричество вспыхивает.

Е л е н а. Алеша, где же мой муж?

А л е к с е й. Приедет, Леночка.

Е л е н а. Но как же так? Сказал, что приедет утром, а сейчас девять часов, и его нет до сих пор. Уже не случилось ли с ним чего?

А л е к с е й. Леночка, ну, конечно, этого не может быть. Ты же знаешь, что линию на запад охраняют немцы.

Е л е н а. Но почему же его до сих пор нет?

А л е к с е й. Ну, очевидно, стоят на каждой станции.

Н и к о л к а. Революционная езда, Леночка. Час едешь, два стоишь.

Звонок.

Ну вот и он, я же говорил! (Бежит открывать дверь.) Кто там?

Голос Мышлаевского. Открой, ради Бога, скорей!

Н и к о л к а (впускает Мышлаевского в переднюю). Да это ты, Витенька?

М ы ш л а е в с к и й. Ну я, конечно, чтоб меня раздавило! Никол, бери винтовку, пожалуйста. Вот, дьяволова мать!

Е л е н а. Виктор, откуда ты?

М ы ш л а е в с к и й. Из-под Красного Трактира. Осторожно вешай, Никол. В кармане бутылка водки. Не разбей. Позволь, Лена, ночевать, не дойду домой, совершенно замерз.

Е л е н а. Ах, Боже мой, конечно! Иди скорей к огню.

Идут к камину.

М ы ш л а е в с к и й. Ох… ох… ох…

А л е к с е й. Что же они, валенки вам не могли дать, что ли?

М ы ш л а е в с к и й. Валенки! Это такие мерзавцы! (Бросается к огню.)

М ы ш л а е в с к и й. Голубчик, сними, сними, сними…

Н и к о л к а. Сейчас, сейчас. (Снимает с Мышлаевского сапоги.)

М ы ш л а е в с к и й. Легче, братик, ох, легче! Водки бы мне выпить, водочки.

Источник: https://libking.ru/books/poetry-/dramaturgy/169334-mihail-bulgakov-dni-turbinyh.html

Дни Турбиных (пьеса) — это… Что такое Дни Турбиных (пьеса)?

«Дни Турбины́х» — пьеса М. А. Булгакова, написанная на основе романа «Белая гвардия». Существует в трёх редакциях.

История создания

3 апреля 1925 года Булгакову во МХАТе предложили написать пьесу по роману «Белая гвардия». Работу над первой редакцией Булгаков начал в июле 1925 года. В пьесе, как и в романе, Булгаков основывался на собственных воспоминаниях о Киеве времён Гражданской войны. Первую редакцию автор прочёл в театре в начале сентября того же года, 25 сентября 1926 года пьеса была разрешена к постановке.

В дальнейшем она неоднократно редактировалась. В настоящее время известны три редакции пьесы; две первые имеют то же название, что и роман, однако из-за проблем с цензурой его пришлось сменить. Среди исследователей не существует единого мнения относительно того, какую редакцию считать последней[1].

Одни указывают на то, что третья появилась в результате запрета второй и поэтому не может считаться окончательным проявлением авторской воли. Другие утверждают, что именно «Дни Турбиных» должны быть признаны основным текстом, поскольку по ним уже много десятилетий играют спектакли.

Рукописи пьесы не сохранились. Третья редакция впервые опубликована Е. С. Булгаковой в 1955 году. Вторая редакция впервые увидела свет в Мюнхене.

Существует издание «Дни Турбиных (Белая Гвардия)», изданное в 1927 и 1929 годах в Париже издательством «Concorde», хранящееся в Библиотеке имени Ленина (Российская Государственная библиотека).

Действующие лица

• Турбин Алексей Васильевич — полковник-артиллерист, 30 лет.
• Турбин Николай — его брат, 18 лет.
• Тальберг Елена Васильевна — их сестра, 24 года.
• Тальберг Владимир Робертович — генштаба полковник, её муж, 31 год.
• Мышлаевский Виктор Викторович — штабс-капитан, артиллерист, 38 лет.
• Шервинский Леонид Юрьевич — поручик, личный адъютант гетмана.
• Студзинский Александр Брониславович — капитан, 29 лет.
• Лариосик — житомирский кузен, 21 год.
• Гетман всея Украины (Павел Скоропадский).
• Болботун — командир 1-й конной петлюровской дивизии (прототип — Болбочан).
• Галаньба — сотник-петлюровец, бывший уланский ротмистр.
• Ураган.
• Кирпатый.
• Фон Шратт — германский генерал.
• Фон Дуст — германский майор.
• Врач германской армии.
• Дезертир-сечевик.
• Человек с корзиной.
• Камер-лакей.
• Максим — гимназический педель, 60 лет.
• Гайдамак-телефонист.
• Первый офицер.
• Второй офицер.
• Третий офицер.
• Первый юнкер.
• Второй юнкер.
• Третий юнкер.
• Юнкера и гайдамаки.

Сюжет

События, описанные в пьесе, происходят в конце 1918 — начале 1919 годах в Киеве и охватывают собой падение режима гетмана Скоропадского, приход Петлюры и изгнание его из города большевиками. На фоне постоянной смены власти происходит личная трагедия семьи Турбиных, ломаются основы старой жизни.

Первая и вторая редакция имели по 4 акта, третья — только 3.

Критика

Современные критики считают «Дни Турбиных» вершиной театрального успеха Булгакова, но её сценическая судьба была сложна[2]. Впервые оставленна во МХАТе, пьеса пользовалась большим зрительским успехом, но получила разгромные рецензии в тогдашней советской прессе. В статье журнала «Новый зритель» от 2 февраля 1927 г. Булгаков отчеркнул следующее[3]:

Мы готовы согласиться с некоторыми из наших друзей, что «Дни Турбиных» циничная попытка идеализировать белогвардейщину, но мы не сомневаемся в том, что именно «Дни Турбиных» — осиновый кол в её гроб.

Почему? Потому, что для здорового советского зрителя самая идеальная слякоть не может представить соблазна, а для вымирающих активных врагов и для пассивных, дряблых, равнодушных обывателей та же слякоть не может дать ни упора, ни заряда против нас.

Все равно как похоронный гимн не может служить военным маршем.

Любовь Сталина к пьесе некоторыми воспринималась как свидетельство перемены взглядов, изменение отношения к традициям русской армии (с личным отношением Сталина связывали также введение в РККА знаков различия, погон и прочих атрибутов Российской императорской армии). Однако сам Сталин в письме к драматургу В.

Билль-Белоцерковскому указывал, что пьеса нравится ему наоборот, из-за того, что в ней показано поражение белых: «Что касается собственно пьесы „Дни Турбиных“, то она не так уж плоха, ибо она дает больше пользы, чем вреда.

Не забудьте, что основное впечатление, остающееся у зрителя от этой пьесы, есть впечатление, благоприятное для большевиков: „если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав свое дело окончательно проигранным, — значит, большевики непобедимы, с ними, большевиками, ничего не поделаешь“, „Дни Турбиных“ есть демонстрация всесокрушающей силы большевизма.»[5][6] Для Михаила Булгакова, перебивавшегося случайными заработками, постановка в МХАТе была едва ли не единственной возможностью содержать семью.[7]

Постановки

• 1926 — МХАТ. Режиссёр Илья Судаков, художник Николай Ульянов, художественный руководитель постановки К. С. Станиславский. Роли исполняли: Алексей Турбин — Николай Хмелёв, Николка — Иван Кудрявцев, Елена — Вера Соколова , Шервинский — Марк Прудкин,  Студзинский — Евгений Калужский, Мышлаевский — Борис Добронравов, Тальберг — Всеволод Вербицкий, Лариосик — Михаил Яншин, Фон Шратт — Виктор Станицын, Гетман — Владимир Ершов. Премьера состоялась 5 октября 1926 года. После снятия с репертуара в 1929 году спектакль был возобновлён 16 февраля 1932 года и сохранялся на сцене Художественного театра вплоть до июня 1941 года. Всего в 1926—1941 годах пьеса прошла 987 раз.

Экранизации

• 1976 — Дни Турбиных, режиссёр Владимир Басов

Примечания

• Булгаковская энциклопедия

• «Дни Турбиных» в библиотеке Комарова

Источник: https://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/437874