Русские ночи краткое содержание рассказа одоевского

Было уже четыре часа утра, когда в комнату Фауста ввалилась толпа молодых приятелей — не то философов, не то прожигателей жизни. Им казалось, что Фауст знает все. Не зря он удивлял всех своими манерами и пренебрегал светскими приличиями и предрассудками.

Фауст встретил друзей по обыкновению небритым, в кресле, с черной кошкой в руках. Однако рассуждать о смысле жизни и назначении человека в такое время он отказался. Пришлось продолжить беседу в следующую полночь.

Так и мы порой, продолжал Фауст, похожи на этого слепого, ибо не только не понимаем мир, но даже и друг друга, не отличаем правду от лжи, гения художника от безумца.

Ночь третья

Мир полон чудаков, каждый из которых способен рассказать удивительную историю. В жаркий день в Неаполе молодой человек в лавке антиквара встретил незнакомца в напудренном парике, в старом кафтане, разглядывавшего архитектурные гравюры.

Чтобы познакомиться с ним, посоветовал ему взглянуть на проекты архитектора Пиранези: циклопические дворцы, пещеры, превращенные в замки, бесконечные своды, темницы… Увидев книгу, старик с ужасом отскочил: «Закройте, закройте эту проклятую книгу!» Это и был архитектор Пиранези.

Он создал грандиозные проекты, но не смог воплотить их и издал лишь свои чертежи. Но каждый том, каждый рисунок мучил и требовал воплотить его в здания, не позволяя душе художника обрести покой. Пиранези просит у молодого человека десять миллионов червонцев, чтобы соединить аркой Этну с Везувием.

Жалея безумца, он подал ему червонец. Пиранези вздохнул и решил приложить его к сумме, собранной для покупки Монблана…

Ночь четвертая

Однажды мне явился призрак одного знакомого — почтенного чиновника, который не делал ни добра, ни зла. Зато он дослужился до статского советника. Когда он умер, его холодно отпели, холодно похоронили и разошлись. Но я продолжал, думать о покойном, и его призрак предстал передо мною, со слезами упрекая в равнодушии и презрении.

Словно китайские тени на стене, возникли предо мной разные эпизоды его жизни. Вот он мальчик, в доме отца своего. Но воспитывает его не отец, а челядь, она учит невежеству, разврату, жестокости. Вот мальчик затянут в мундир, и теперь свет убивает и развращает его душу. Хороший товарищ должен пить и играть в карты. Хороший муж должен делать карьеру.

Чем больше чины, тем сильнее скука и обида — на себя, на людей, на жизнь.

Скука и обида привели болезнь, болезнь потянула за собой смерть… И вот эта страшная особа здесь. Она закрывает мне глаза — но открывает очи духовные, чтобы умирающий прозрел наготу своей жизни…

Вот обманутый Отелло берет на себя роль судьи и палача. Все пытки и терзания сливались в одну гамму, темным облаком висящую над оркестром… Из него капали на паркет кровавые капли и слезы. Атласные башмачки красавиц легко скользили по полу, танцующих подчинило какое-то безумие.

Свечи горят неровно, колеблются тени в удушливом тумане… Кажется, пляшут не люди, а скелеты. Утром, заслышав благовест, я зашел в храм.

Священник говорил о любви, молился о братском единении человечества… Я бросился пробудить сердца веселящихся безумцев, но экипажи уже миновали церковь.

Многолюдный город постепенно пустел, осенняя буря загнала всех под крыши. Город — живое, тяжело дышащее и еще тяжелее соображающее чудовище. Одно небо было чисто, грозно, неподвижно, но ничей взор не поднялся к нему. Вот с моста скатилась карета, в которой сидела молодая женщина со своим спутником. Перед ярко освещенным зданием остановилась.

Протяжное пение огласило улицу. Несколько факельщиков сопровождали гроб, который медленно несли через улицу. Странная встреча! Красавица выглянула в окошко. В этот момент ветер отогнул и приподнял край покрова. Мертвец усмехнулся недоброю насмешкой.

Красавица ахнула — когда-то этот молодой человек любил ее и она отвечала ему душевным трепетом и понимала каждое движение души его… Но общее мнение поставило между ними непреоборимую преграду, и девушка покорилась свету. Едва живая, через силу поднимается она по мраморной лестнице, танцует.

Но эта бессмысленная фальшивая музыка бала ранит ее, отзывается в ее сердце мольбой погибшего юноши, мольбой, которую она холодно отвергла.

Насилу Лиза очнулась от обморока. Муж сердится, что она испортила бал и всех перепугала. Он никак не мог простить, что из-за женского кокетства лишился крупного выигрыша.

И вот наступили времена и сроки. Жители городов бежали в поля, чтобы прокормить себя. Поля становились селами, села — городами. Исчезли ремесла, искусства и религия. Люди почувствовали себя врагами. Самоубийцы отнесены были к героям. Законы воспрещали браки. Люди убивали друг друга, и никто не защищал убиваемых.

Повсюду появлялись пророки отчаяния, внушавшие ненависть отверженной любви, оцепенение гибели. За ними пришел Мессия отчаяния. Хладен был взор его, громок голос, призвавший людей вместе испытать экстаз смерти… И когда из развалин вдруг появилась юная чета, прося отсрочить гибель человечества, ей отвечал хохот. Это был условный знак — Земля взорвалась.

Впервые вечная жизнь раскаялась…

Ночь пятая

Несколько умов попытались построить новое общество. Последователи Бентама нашли пустынный остров и создали там сначала город, затем целую страну — Бентамию, чтобы воплотить в жизнь принцип общественной пользы. Они считали, что польза и нравственность — одно и то же. Работали все.

Мальчик в двенадцать лет уже откладывал деньги, собирая капитал. Девушка читала трактат о прядильной фабрике. И все были счастливы, пока население не увеличилось. Тогда не стало хватать земли. В это время на соседних островах тоже возникли поселения. Бентамцы разорили соседей и захватили их земли.

Но возник спор пограничных городов и внутренних: первые хотели торговать, вторые воевать. Никто не умел примирить свою выгоду с выгодой соседа. Споры перешли в бунт, бунт — в восстание. Тогда пророк воззвал к очерствевшему народу, прося обратить взор к алтарям бескорыстной любви. Никто не услышал его — и он проклял город.

Через несколько дней извержение вулкана, буря, землетрясение уничтожили город, оставив один безжизненный камень.

Ночь шестая

Странный человек посетил маленький домик в предместье Вены весной 1827 г. Он одет был в черный сюртук, волосы растрепаны, глаза горят, галстук отсутствует. Он хотел снять квартиру.

Видно, он когда-то занимался музыкой, потому что обратил внимание на музыкантов-любителей, собравшихся здесь разыграть последний квартет Бетховена. Незнакомец, однако, не слышал музыки, он только наклонял голову в разные стороны, и слезы текли по его лицу.

Лишь когда скрипач взял случайную ноту, старик поднял голову: он услышал. Звуки, которые раздирали слух присутствующих, доставляли ему удовольствие. Насилу молодая девушка, пришедшая вместе с ним, сумела отвести его. Бетховен ушел, никем не узнанный.

Он обещает найти новые законы гармонии, соединить в одном созвучии все тона хроматической гаммы. «Для меня гармония звучит тогда, когда весь мир превращается в созвучие, — говорит Бетховен Луизе. — Вот оно! Вот звучит симфония Эгмонта! Я слышу ее. Дикие звуки битвы, буря страстей — в тишине! И снова звучит труба, ее звук все сильнее, все гармоничнее!»

О смерти Бетховена пожалел кто-то из придворных. Но его голос потерялся: толпа слушала беседу двух дипломатов…

Ночь седьмая

Гости покорились искусству импровизатора Киприяно. Он облекал предмет в поэтическую форму, развивал заданную тему. Он одновременно писал стихотворение, диктовал другое, импровизировал третье. Способность к импровизации он получил совсем недавно.

Его одарил доктор Сегелиель. Ведь Киприяно вырос в бедности и тяжело переживал, что чувствует мир, но не может его выразить. Он писал стихи по заказу — но неудачно. Киприяно думал, что в его неудаче виновата болезнь.

Сегелиель лечил всех, кто обращался к нему, даже если болезнь была смертельной. Он не брал денег за лечение, но ставил странные условия: выкинуть в море большую сумму денег, сломать свой дом, покинуть родину. Отказавшиеся выполнить эти условия вскоре умирали.

Недоброжелатели обвинили его в многочисленных убийствах, но суд оправдал его.

Сегелиель согласился помочь Киприяно и поставил условие: «Ты будешь каждое мгновение все знать, все видеть, все понимать». Киприяно согласился. Сегелиель положил руку на сердце юноши и произнес заклинание.

В этот момент Киприяно уже чувствовал, слышал и понимал всю природу — как прозектор видит и чувствует тело молодой женщины, касаясь его ножом… Он хотел выпить стакан воды — и видел в ней мириады инфузорий. Он ложится на зеленую траву и слышит тысячи молотков… Киприяно и людей, Киприяно и природу разделила бездна… Киприяно обезумел. Он бежал из отечества, скитался.

Наконец он поступил шутом к одному степному помещику. Он ходит во фризовой шинели, подпоясанный красным платком, сочиняет стихи на каком-то языке, составленном из всех языков мира…

Ночь восьмая

Себастьян Бах воспитывался в доме своего старшего брата, органиста ордруфской церкви Христофора. Это был уважаемый, но немного чопорный музыкант, который жил по-старинному и так же воспитывал своего брата.

Только на конфирмации в Эйзенахе Себастьян первый раз услышал настоящий орган. Музыка захватила его целиком! Он не понимал, где он находится, зачем, не слышал вопросы пастора, отвечал невпопад, вслушиваясь в неземную мелодию. Христофор не понял его и очень огорчился легкомыслию брата.

В тот же день Себастьян тайком проник в церковь, чтобы понять устройство органа И тут его посетило видение. Он увидел, как трубы органа подымаются вверх, соединяются с готическими колоннами. Казалось, в облаках проплывали легкие ангелы.

Христофор не поверил брату. Огорченный его поведением, он заболел и умер. Себастьян стал учеником органного мастера Банделера, друга и родственника Христофора. Себастьян обтачивал клавиши, вымеривал трубы, выгибал проволоку и постоянно думал о своем видении. А вскоре он стал помощником другого мастера — Альбрехта из Люнебурга. Альбрехт удивлял всех своими изобретениями.

Вот и сейчас он приехал к Банделеру сообщить, что изобрел новый орган, и император уже заказал ему этот инструмент. Заметив способности юноши, Альбрехт отдал его учиться вместе со своей дочерью Магдалиной. Наконец учитель добился для него места придворного скрипача в Веймаре. Перед отъездом он обвенчался с Магдалиной. Себастьян знал только свое искусство.

Утром он писал, занимался с учениками, объясняя гармонию. Венерами он играл и пел вместе с Магдалиной на клавикорде. Ничто не могло нарушить его спокойствия. Однажды во время службы к хору присоединился еще один голос, похожий не то на вопль страдания, не то на возглас веселой толпы.

Себастьян посмеивался над пением венецианца Франческе, но Магдалина увлеклась — и пением и певцом. Она узнала песни своей родины. Когда Франческо уехал, Магдалина изменилась: замкнулась, перестала работать и только просила мужа сочинить канцонетту. Несчастная любовь и заботы о муже свели ее в могилу. Дети утешили отца в горе.

Но он понял, что половина его души погибла раньше времени. Тщетно пытался он вспомнить, как пела Магдалина — он слышал лишь нечистый и соблазняющий напев итальянца.

Ночь девятая

Когда свершился путь каждого из описанных героев, все они предстали перед Судилищем. Каждый был осужден либо за то, что сделал с собой, либо за то, чего не сделал. Один Сегелиель не признал над собой высшей власти. Судилище потребовало от подсудимого явиться перед собой, но ему отвечал лишь далекий голос из бездны: «Для меня нет полного выражения!»

Вы прочитали краткое содержание романа Русские ночи. Предлагаем вам также посетить раздел Краткие содержания, чтобы ознакомиться с изложениями других популярных писателей.

Обращаем ваше внимание, что краткое содержание романа Русские ночи не отражает полной картины событий и характеристику персонажей. Рекомендуем вам к прочтению полную версию романа Владимира Одоевского.

Источник: https://reedcafe.ru/summary/russkie-nochi

Владимир Одоевский «Русские ночи»

Поздними вечерами несколько просвещенных молодых людей собираются у своего общего друга, ученого и философа, которого они называют Фаустом.

Собеседники проводят время, обсуждая фантастические и не очень истории, которые им читает Фауст, высказывая собственные мысли на вечные темы и по поводу актуальных вопросов своей эпохи.

Ими движет желание глубже понять окружающую действительность, тайну гениальности художника и законы развития общества.

Многие рассказы, входящие в роман, публиковались как независимые произведения.

В произведение входит:

 Издания: ВСЕ (10) 1913 г. 1975 г. 1981 г. 1997 г. 2002 г. 2007 г. 2011 г. 2014 г. 2007 г. 2009 г.

Доступность в электронном виде:

Сортировка: по дате | по рейтингу | по оценке

Шербетун, 10 мая 2018 г.

Этот сборник дался мне нелегко. Сам роман «Русские ночи» — весьма сложное философское произведение, состоящее из небольших новелл.

Роман кажется фантастичным и представляет собой по большей части монолог, изредка переходящий в отвлеченный рассказ или диалог Фауста с современниками автора. Одоевский рассуждает об обществе, государстве, экономике, человеке и его деятельности, о науке и искусстве,..

Он пытается охватить и познать весь мир, осмыслить возможные варианты развития будущего.

Князя Владимира Федоровича Одоевского можно смело назвать провидцем, ведь в первой половине 19 века он с уверенностью говорит о будущем освоении космоса, о создании искусственных тканей, о моментальной фиксации изображений на пленке и прочих, тогда еще фантастических предметах и событиях, сегодня ставших реальностью.

Повести, рассказы и сказки (скорее поучительные байки для взрослых), представленные в сборнике, более приземленные, чем «Русские ночи», но все же не менее диковинные и романтичные, щедро приправленные мистикой.

Как правило, это произведения, написанные на злобу дня, ершистые и ироничные, и во многом они очень напоминают мне прозу Гоголя.

Жаль, что совместно задуманное Одоевским, Гоголем и Пушкиным произведение «Тройчатка, или Альманах в три этажа» так и не было написано…

Подписаться на отзывы о произведении

Источник: https://fantlab.ru/work92460

Владимир Одоевский

Было уже четыре часа утра, когда в комнату Фауста ввалилась толпа молодых приятелей — не тофилософов, не то прожигателей жизни. Им казалось, что Фауст знает все. Не зря он удивлял всех своимиманерами и пренебрегал светскими приличиями и предрассудками.

Фауст встретил друзей пообыкновению небритым, в кресле, с черной кошкой в руках. Однако рассуждать о смысле жизни иназначении человека в такое время он отказался. Пришлось продолжить беседу в следующую полночь.Фауст вспомнил притчу о слепом, глухом и немом нищем, который потерял золотой.

Тщетно проискав его,нищий вернулся домой и лег на свое каменное ложе. И тут монета вдруг выскользнула из-за пазухи искатилась за камни. Так и мы порой, продолжал Фауст, похожи на этого слепого, ибо не только непонимаем мир, но даже и друг друга, не отличаем правду от лжи, гения художника от безумца.

Мир полон чудаков, каждый из которых способен рассказать удивительную историю.

В жаркий день вНеаполе молодой человек в лавке антиквара встретил незнакомца в напудренном парике, в старомкафтане, разглядывавшего архитектурные гравюры. Чтобы познакомиться с ним, посоветовал емувзглянуть на проекты архитектора Пиранези. Циклопические дворцы, пещеры, превращенные в замки,бесконечные своды, темницы… Увидев книгу, старик с ужасом отскочил.

«Закройте, закройте этупроклятую книгу!» Это и был архитектор Пиранези. Он создал грандиозные проекты, но не смогвоплотить их и издал лишь свои чертежи. Но каждый том, каждый рисунок мучил и требовал воплотитьего в здания, не позволяя душе художника обрести покой.

Пиранези просит у молодого человека десятьмиллионов червонцев, чтобы соединить аркой Этну с Везувием.

Жалея безумца, он подал ему червонец.Пиранези вздохнул и решил приложить его к сумме, собранной для покупки Монблана…Однажды мне явился призрак одного знакомого — почтенного чиновника, который не делал ни добра,ни зла. Зато он дослужился до статского советника. Когда он умер, его холодно отпели, холоднопохоронили и разошлись.

Вот мальчик затянут в мундир, и теперь свет убивает иразвращает его душу. Хороший товарищ должен пить и играть в карты.

Хороший муж должен делатькарьеру. Чем больше чины, тем сильнее скука и обида — на себя, на людей, на жизнь.Скука и обида привели болезнь, болезнь потянула за собой смерть… И вот эта страшная особа здесь.Она закрывает мне глаза — но открывает очи духовные, чтобы умирающий прозрел наготу своейжизни…В городе устраивают бал. Всем действом руководит капельмейстер.

Он как будто собрал все, что естьстранного в сочинениях славных музыкантов. Звучит могильный голос валторн, хохот литавр,смеющихся над твоими надеждами. Вот Дон-Жуан насмехается над донной Анной. Вот обманутый Отеллоберет на себя роль судьи и палача.

Все пытки и терзания сливались в одну гамму, темным облакомвисящую над оркестром… Из него капали на паркет кровавые капли и слезы.

Атласные башмачкикрасавиц легко скользили по полу, танцующих подчинило какое-то безумие. Свечи горят неровно,колеблются тени в удушливом тумане… Кажется, пляшут не люди, а скелеты. Утром, заслышав благовест,я зашел в храм. Священник говорил о любви, молился о братском единении человечества… Я бросилсяпробудить сердца веселящихся безумцев, но экипажи уже миновали церковь.

Многолюдный город постепенно пустел, осенняя буря загнала всех под крыши. Город — живое, тяжелодышащее и еще тяжелее соображающее чудовище. Одно небо было чисто, грозно, неподвижно, но ничейвзор не поднялся к нему. Вот с моста скатилась карета, в которой сидела молодая женщина со своимспутником. Перед ярко освещенным зданием остановилась. Протяжное пение огласило улицу.

Несколькофакельщиков сопровождали гроб, который медленно несли через улицу. Странная встреча. Красавицавыглянула в окошко. В этот момент ветер отогнул и приподнял край покрова. Мертвец усмехнулсянедоброю насмешкой.

Но эта бессмысленная фальшивая музыка бала ранит ее, отзывается в еесердце мольбой погибшего юноши, мольбой, которую она холодно отвергла.

Но вот шум, крики у входа:«Вода, вода!» Вода уже подточила стены, проломила окошки и хлынула в зал… Что-то огромное, черноепоявилось в проломе… Это черный гроб, символ неизбежности… Открытый гроб мчится по воде, за нимволны влекут красавицу… Мертвец поднимает голову, она касается головы красавицы и хохочет, неоткрывая уст.

«Здравствуй, Лиза. Благоразумная Лиза!»Насилу Лиза очнулась от обморока. Муж сердится, что она испортила бал и всех перепугала. Он никакне мог простить, что из-за женского кокетства лишился крупного выигрыша.И вот наступили времена и сроки.

Жители городов бежали в поля, чтобы прокормить себя. Полястановились селами, села — городами. Исчезли ремесла, искусства и религия. Люди почувствовалисебя врагами. Самоубийцы отнесены были к героям. Законы воспрещали браки. Люди убивали друг друга,и никто не защищал убиваемых.

Повсюду появлялись пророки отчаяния, внушавшие ненавистьотверженной любви, оцепенение гибели. За ними пришел Мессия отчаяния.

Хладен был взор его, громокголос, призвавший людей вместе испытать экстаз смерти… И когда из развалин вдруг появилась юнаячета, прося отсрочить гибель человечества, ей отвечал хохот.

Это был условный знак — Землявзорвалась. Впервые вечная жизнь раскаялась…Несколько умов попытались построить новое общество. Последователи Бентама нашли пустынныйостров и создали там сначала город, затем целую страну — Бентамию, чтобы воплотить в жизнь принципобщественной пользы. Они считали, что польза и нравственность — одно и то же. Работали все.

Мальчикв двенадцать лет уже откладывал деньги, собирая капитал. Девушка читала трактат о прядильнойфабрике. И все были счастливы, пока население не увеличилось. Тогда не стало хватать земли. В этовремя на соседних островах тоже возникли поселения. Бентамцы разорили соседей и захватили ихземли. Но возник спор пограничных городов и внутренних. Первые хотели торговать, вторые воевать.

Никто не умел примирить свою выгоду с выгодой соседа.

Споры перешли в бунт, бунт — в восстание.Тогда пророк воззвал к очерствевшему народу, прося обратить взор к алтарям бескорыстной любви.Никто не услышал его — и он проклял город. Через несколько дней извержение вулкана, буря,землетрясение уничтожили город, оставив один безжизненный камень.Странный человек посетил маленький домик в предместье Вены весной 1827 г.

Он одет был в черныйсюртук, волосы растрепаны, глаза горят, галстук отсутствует. Он хотел снять квартиру. Видно, онкогда-то занимался музыкой, потому что обратил внимание на музыкантов-любителей, собравшихсяздесь разыграть последний квартет Бетховена. Незнакомец, однако, не слышал музыки, он тольконаклонял голову в разные стороны, и слезы текли по его лицу.

Лишь когда скрипач взял случайнуюноту, старик поднял голову. Он услышал. Звуки, которые раздирали слух присутствующих, доставлялиему удовольствие. Насилу молодая девушка, пришедшая вместе с ним, сумела отвести его. Бетховенушел, никем не узнанный. Он очень оживлен, говорит, что только что сочинил самую лучшуюсимфонию, — и хочет это отпраздновать.

Вот звучит симфония Эгмонта. Я слышу ее.

Дикие звуки битвы, буря страстей — в тишине. И сновазвучит труба, ее звук все сильнее, все гармоничнее!»О смерти Бетховена пожалел кто-то из придворных. Но его голос потерялся. Толпа слушала беседудвух дипломатов…Гости покорились искусству импровизатора Киприяно. Он облекал предмет в поэтическую форму,развивал заданную тему.

Он одновременно писал стихотворение, диктовал другое, импровизировалтретье. Способность к импровизации он получил совсем недавно. Его одарил доктор Сегелиель. ВедьКиприяно вырос в бедности и тяжело переживал, что чувствует мир, но не может его выразить. Он писалстихи по заказу — но неудачно. Киприяно думал, что в его неудаче виновата болезнь.

Сегелиель лечилвсех, кто обращался к нему, даже если болезнь была смертельной.

Он не брал денег за лечение, ноставил странные условия. Выкинуть в море большую сумму денег, сломать свой дом, покинуть родину.Отказавшиеся выполнить эти условия вскоре умирали. Недоброжелатели обвинили его вмногочисленных убийствах, но суд оправдал его.Сегелиель согласился помочь Киприяно и поставил условие. «Ты будешь каждое мгновение все знать,все видеть, все понимать».

Киприяно согласился. Сегелиель положил руку на сердце юноши и произнесзаклинание. В этот момент Киприяно уже чувствовал, слышал и понимал всю природу — как прозекторвидит и чувствует тело молодой женщины, касаясь его ножом… Он хотел выпить стакан воды — и видел вней мириады инфузорий.

Он ложится на зеленую траву и слышит тысячи молотков… Киприяно и людей,Киприяно и природу разделила бездна… Киприяно обезумел.

Он бежал из отечества, скитался. Наконецон поступил шутом к одному степному помещику.

Он ходит во фризовой шинели, подпоясанный краснымплатком, сочиняет стихи на каком-то языке, составленном из всех языков мира…Себастьян Бах воспитывался в доме своего старшего брата, органиста ордруфской церквиХристофора.

Он не понимал, где он находится, зачем, не слышал вопросыпастора, отвечал невпопад, вслушиваясь в неземную мелодию. Христофор не понял его и оченьогорчился легкомыслию брата. В тот же день Себастьян тайком проник в церковь, чтобы понятьустройство органа И тут его посетило видение.

Он увидел, как трубы органа подымаются вверх,соединяются с готическими колоннами. Казалось, в облаках проплывали легкие ангелы. Слышен былкаждый звук, и, однако, понятно становилось только целое — заветная мелодия, в которой сливалисьрелигия и искусство…Христофор не поверил брату. Огорченный его поведением, он заболел и умер.

Себастьян сталучеником органного мастера Банделера, друга и родственника Христофора. Себастьян обтачивалклавиши, вымеривал трубы, выгибал проволоку и постоянно думал о своем видении. А вскоре он сталпомощником другого мастера — Альбрехта из Люнебурга. Альбрехт удивлял всех своими изобретениями.

Вот и сейчас он приехал к Банделеру сообщить, что изобрел новый орган, и император уже заказал емуэтот инструмент.

Заметив способности юноши, Альбрехт отдал его учиться вместе со своей дочерьюМагдалиной. Наконец учитель добился для него места придворного скрипача в Веймаре. Перед отъездомон обвенчался с Магдалиной. Себастьян знал только свое искусство. Утром он писал, занимался сучениками, объясняя гармонию. Венерами он играл и пел вместе с Магдалиной на клавикорде.

Ничто немогло нарушить его спокойствия. Однажды во время службы к хору присоединился еще один голос,похожий не то на вопль страдания, не то на возглас веселой толпы. Себастьян посмеивался над пениемвенецианца Франческе, но Магдалина увлеклась — и пением и певцом. Она узнала песни своей родины.Когда Франческо уехал, Магдалина изменилась.

Замкнулась, перестала работать и только просила мужасочинить канцонетту.

Несчастная любовь и заботы о муже свели ее в могилу. Дети утешили отца в горе.Но он понял, что половина его души погибла раньше времени. Тщетно пытался он вспомнить, как пелаМагдалина — он слышал лишь нечистый и соблазняющий напев итальянца.

Когда свершился путь каждого из описанных героев, все они предстали перед Судилищем. Каждый былосужден либо за то, что сделал с собой, либо за то, чего не сделал. Один Сегелиель не признал надсобой высшей власти.

Судилище потребовало от подсудимого явиться перед собой, но ему отвечал лишьдалекий голос из бездны. «Для меня нет полного выражения!».

Первая буква «В». Общая длина 33 символа

Источник: https://my-dict.ru/dic/kratkie-soderzhaniya-proizvedeniy/1396982-vladimir-odoevskiy—russkie-nochi/

В.Ф. Одоевский: Русские ночи

      
      
 

     В.Ф. Одоевский: Русские 
ночи   

Русский романтизм —этап в развитии русской историософской мысли 

     В трудах, посвященных истории отечественной 
философии, проблема присущего ей историзма традиционно занимает существенное место. В.Зеньковский писал о том, что русская мысль «сплошь историософична». С точки зрения С.

Франка, самое значительно и оригинальное, созданное русскими мыслителями, относится к области философии истории и социальной философии. Н.Лосский, определяя характерные черты русской философии, отмечал постоянный интерес к вопросу о сущности исторического процесса, к проблеме «метаистории».

Согласно Н.Бердяеву, русская самобытная мысль пробудилась на проблеме историософии.

     Для мыслителей, живших в России XVIII-XIX вв., тема истории была неразрывно связана с вопросом о смысле русской идеи, об исторических судьбах Отечества.

На этом этапе своего развития русская мысль, обращаясь к историософским проблемам, в значительной мере опиралась на опыт западноевропейской философской традиции.

Одним из философов, творчески переработавших западноевропейские философские идеи и применивший их к постижению истории Отечества, был князь В.Ф. Одоевский. 

     Краткая биографическая справка

     В.Ф. Одоевский (1803-1869) — крупнейший представитель русского романтизма. Он был знатоком европейской философии, испытал глубокое влияние философских идей Шеллинга, изучал патристику.

Одоевский служил в цензурном комитете министерства внутренних дел, был составителем нового цензурного устава 1828 года. По переходе комитета в ведение министерства народного просвещения продолжил службу в должности библиотекаря. С 1846 г.— помощник директора Императорской публичной библиотеки и заведующий Румянцевским музеем, тогда находившимся в Санкт-Петербурге. С 1861 г.

— сенатор.

     Уже в 1820-х годах, переживая увлечение 
философией искусства Шеллинга, Одоевский 
написал ряд статей, посвященных 
проблемам эстетики.

Первым выступлением Одоевского в печати были переводы с немецкого, опубликованные в «Вестнике Европы» в 1821 г.. Там же в 1822-1823 гг.

публикуются «Письма к Лужницкому старцу», одно из которых, «Дни досад», привлекло своим негодующим настроем внимание А.С.Грибоедова, который познакомился с Одоевским и оставался его близким другом до конца своей жизни.

     В начале 1820-х годов Одоевский бывал 
на заседаниях «Вольного общества любителей российской словесности», где главенствовал Ф.Глинка, и входил в кружок переводчика и поэта С.Е.Раича, члена Союза благоденствия. Сблизился с В.Кюхельбекером и Д.Веневитиновым.

     В 1823 г. В.Ф. Одоевский создал в Москве первый в Росси философский кружок — «Общество любомудрия», став его председателем. Как вспоминал один из «любомудров», в «Обществе» «господствовала немецкая философия»: ее самым деятельным и вдумчивым разъяснителем Одоевский оставался более двух десятилетий.

     Увлечение Шеллингом в духовной биографии 
Одоевского далеко не единственное. В 1830-е годы он находился под сильным 
влиянием идей новоевропейских мистиков Сен-Мартена, Арндта, Портриджа, Баадера и др. В дальнейшем Одоевский изучал патристику, проявляя, в частности, особый интерес к традиции исихазма.  
 

     Философский смысл романа «Русские ночи»

     Философский роман Русские ночи был завершен Одоевским к 1843 г. и издан в 1844 г. в составе трех томов «Сочинений князя В.Ф.Одоевского».

Роман, по сути дела, представляет собой приговор немецкой философии от лица русской мысли, выраженный во внешне прихотливом и чрезвычайно последовательном чередовании диалогов и притч: европейская мысль объявляется неспособной разрешить важнейшие вопросы российской жизни и всемирного бытия.

     Вместе 
с тем роман «Русские ночи» содержит исключительно высокую оценку творчества Шеллинга: «В начале ХIХ века Шеллинг был тем же, чем Христофор Колумб в ХV, он открыл человеку неизвестную часть его мира… его душу» — пишет Одоевский в своем романе1.

     Содержавшаяся в «Русских ночах» критика западной цивилизации во многих отношениях близка позиции ведущих представителей европейского романтизма.

     Односторонность — то, что русский мыслитель-романтик прежде всего не приемлет в характере развития современной ему цивилизации.

Он утверждает: «Односторонность есть яд нынешних обществ и тайная причина всех жалоб, смут и недоумений»2.

Эта универсальная односторонность, считал он, есть следствие рационалистического схематизма, не способного предложить сколько-нибудь полное и целостное понимание природы, истории и человека.

     При этом В.Ф. Одоевский никогда не был противником научного и технического прогресса. Уже на склоне лет он писал: «То, что называют судьбами мира, зависит в эту минуту от того рычажка, который изобретается каким-то голодным оборвышем на каком-то чердаке в Европе или в Америке и которым решается вопрос об управлении аэростатами»5.

Бесспорным фактом было для него и то, что «с каждым открытием науки одним из страданий человеческих делается меньше»6.

И тем не менее, то направление развития цивилизации, которое он наблюдал в Европе и США, казалось ему едва ли не тупиковым, потому что было связано с утратой целостности и в душе отдельного человека, и в духовной жизни общества.

     Происходит, по его убеждению, и «раздробление наук». В.Ф. Одоевский писал: «Чем более я уважаю труды ученых, тем более… скорблю об этой… напрасной трате раздробленных сил»7.

В целом же, несмотря на постоянный рост цивилизационных благ и мощь технического прогресса, западная цивилизация из-за «одностороннего погружения в материальную природу» может представить человеку лишь иллюзию полноты жизни.

Но человек не может жить постоянно в «мире грез», а пробуждение вызывает у него «невыносимую тоску», «тоску и раздражительность»8. Оценивая таким образом итоги и дальнейшие перспективы развития цивилизации, В.Ф. Одоевский с надеждой думал о будущем России.

Надеялся он прежде всего на то, что наша Родина сможет избежать «односторонности» развития и будет способствовать сохранению в истории столь необходимого человечеству начала «всеобъемлющей многосторонности духа».

Шлейермахера об особой роли в познании герменевтики — искусства понимания и интерпретации.

Человек, по Одоевскому, в буквальном смысле живет в мире символов, причем это относится не только к культурно-исторической, но и к природной жизни: «В природе все есть метафора одно другого»9.

     Сущностно символичен и сам человек. В человеке, утверждал мыслитель-романтик, «слиты три стихии — верующая, познающая и эстетическая». Эти начала могут и должны образовывать гармоническое единство не только в человеческой душе, но и в общественной жизни.

Именно подобной цельности не обнаруживал Одоевский в современной цивилизации.

Считая, что США олицетворяют вполне возможное будущее человечества, Одоевский с тревогой писал о том, что на этом «передовом» рубеже происходит уже «полное погружение в вещественные выгоды и полное забвение других, так называемых бесполезных порывов души».

     Отстаивая свои общественные и философские 
взгляды, Одоевский нередко вступал 
в полемику как с западниками, так и со славянофилами. В письме лидеру славянофилов А.С.

Хомякову (1845) он писал: «Странная моя судьба, для вас я западный прогрессист, для Петербурга — отъявленный старовер-мистик; это меня радует, ибо служит признаком, что я именно на том узком пути, который один ведет к истине»10.   
 

     Заключение 

     В.Ф. Одоевский не может быть безоговорочно 
отнесен ни к одному из двух важнейших 
направлений русской общественно-философской мысли первой половины XIX в. – ни к славянофильству, ни к западничеству.

И центральное место в нем занимают проблемы историософского характера.

     Исторический 
оптимизм романтика В.Ф. Одоевского питался эстетически окрашенной верой в сущностное, метафизическое единство истории, в возможность 
и реальность гармонического синтеза, преодолевающего существующую в обществе и культуре «односторонность».

     
Список литературы 

1. Беседы  в обществе любителей Российской словесности. Вып.1. — М., 1867.
2. Манн Ю.В. В.Ф.Одоевский и его «Русские ночи» / Манн Ю.В. Русская философская эстетика. — М., 1969.
3. Одоевский В.Ф. Русские ночи. — Л., 1975.
4. Русский архив. Кн.2. — М., 1874.
5. Философия: Учебник / Под ред. Губина В.Д., Сидориной Т.Ю, Филатова В.П. — М., 1997.

Источник: https://www.turboreferat.ru/philosophy/vf-odoevskij-russkie-nochi/101627-526433-page1.html

Русские ночи

Одоевский Владимир

Русские ночи

• Владимир Федорович Одоевский
• Русские ночи
• ОТ РЕДАКЦИИ

«Русские ночи» В. Ф. Одоевского — один из самых сложных и драматических этапов в истории русской культуры и литературы.

Казалось бы, один из бывших организаторов кружка русских философов «любомудров», довольно далекого от политики и социальности, мог к сороковым годам XIX века оказаться удовлетворенным и жизнью, и философским развитием: наступил самый «тихий» в истории николаевского царствования (да и вообще в Европе) период, который можно бы выдать за воплощенную эпоху гармонии и шеллингианского «тождества»; в философском мире господствовала самая грандиозная и систематичнейшая из всех известных учений философия Гегеля: как будто реализовались мечты любомудров о философском счастье…

Но Одоевский в присмиревшей Европе увидел угнетение человека и волчьи законы буржуазного эгоизма, в систематичности современных философских учений — казенную иерархию ценностей, разрушение целостного отношения к миру, опасный путь к бездуховным, безосновным позитивизму и вульгарному материализму (которые он ошибочно называл материализмом вообще).

Одоевский прозорливо почувствовал всемирно-исторический характер обуржуазивания и политики, и науки, и быта и не мог не ужаснуться этому.

Реакция его, рюриковича, русского дворянина, современника 1812 года, была в чем-то сходной со славянофильской: он тоже проникался романтически-феодальным утопизмом, представлением об особом пути России (хотя, как и славянофилы, отнюдь не идеализировал николаевскую эпоху).

Но, в отличие от славянофилов, Одоевский не возвращался вспять, он, наоборот, бесстрашно бросался в самую гущу современной культуры, науки, искусства, стремясь найти у современного человечества опору и тенденцию такого движения, которое победило бы «Бентамию», меркантильный мир, распадающийся на эгоистические атомы.

Одоевский не чужд и опытным наукам (он неплохо знал математику, физику, химию, физиологию), внимательно изучает психологию, находится под явным воздействием идей французского христианского социализма (ср.

интересную запись Одоевского: «Христианство должно было возбудить гонения и общее негодование; оно вошло в противоречие с основным элементом древнего мира: неравенством между людьми ….

Убежденный романтик, Одоевский главную роль в преображении мира отводил идеям и художественным образам, поэтому органичный для мыслителя синтетизм, энциклопедизм особенно ярко выделялся в соединении науки и искусства, ибо во всех своих произведениях и особенно — в «Русских ночах», Одоевский воплощает социальную или философскую мысль в художественных картинах, а поэтические образы его становятся идеологическими символами. Отсюда такой насыщенный интеллектуализм повестей и рассказов писателя, доходящий иногда до «метаязыка», т. е. до описания самого процесса творчества (обе эти черты в перспективе ведут к сложному искусству XX века, например, одновременно и к «Доктору Фаустусу», и к «Роману одного романа» Томаса Манна). С другой стороны, Одоевский тревожно чувствовал трагедию любой крайности, в том числе интеллектуализма и творческой гениальности, лишающей человека полноты, универсальности.

Боясь крайностей, боясь завершенных точек над «и», Одоевский принципиально диалогичен (что для романтика необычайно трудно!) и принципиально фрагментарен.

Фрагмент Одоевского как бы воюет против деспотизма рамок, против лозунгов окончательных решений — и одновременно он доверчиво, демократично отдан читателю на досказывание, доосмысление.

В то же время фрагментарность связана с глубинными представлениями Одоевского о всеобщей взаимосвязанности явлений и структур, о том, что небольшой отрезок бытия отображает для вдумчивого читателя целостные свойства мира.

Оригинальность мировоззрения и метода Одоевского не означает его автономной отрешенности от века: в его наследии, наоборот, поразительно много идей и жанрово-стилистических черт, роднящих его с произведениями таких выдающихся деятелей его эпохи, как Белинский и Герцен (поразительных именно при большом отличии от них).

Особенно много общего у Одоевского с Герценом тридцатых-сороковых годов: универсальный энциклопедизм, «платоновская» диалогичность, фрагментарность, а главное — решительная борьба за целостность, синтетичность мира и знаний, что невольно сближало «шеллингианца» с «гегельянцем» (ср.

, например, совершенно «одоевские» фразы Герцена в цикле «Дилетантизм в науке», создававшемся в 1842-1843 годах, т. е. одновременно с «Русскими ночами»: «Одностороннее пониманье науки разрушает неразрывное — т. е. убивает живое … специализм… всеобщего знать не хочет; он до него никогда не поднимается; он за самобытность принимает всякую дробность и частность». {Герцен А.

И. Собр. соч. в 30 томах. Т. III. М., 1954, с. 59.} Недаром Герцен любил художественное творчество Одоевского (особенно новеллу «Себастиян Бах»).

«Русские ночи», которым невозможно дать точного жанрового определения и совокупность идей и форм которых невозможно описать в пределах даже академической монографии, предлагается современному читателю не только как памятник русской культуры середины XIX века, но и как произведение, чей идеологический и художественный потенциал имеет много точек соприкосновения с проблемами и перспективами нашего времени. Статьи и примечания, приложенные к текстам Одоевского, более обстоятельно разъяснят читателю и историческую ограниченность художественного творчества Одоевского, и его значение для наших дней.

1. Русские ночи
2. Nel mezzo del cammin di nostra vita
3. Mi ritrovai per una selva oscura
4. Che la diritta via era smaritta. {1}
5. Dante. Inferno {*}
6. Lassen sie mich nun zuvorderst
7. gleichnissweise reden! Bei schwer
8. begreiflichen Dingen thut man wohl
9. sich auf diese Weise zu helfen. {2}
10. Goethes Wilhelm Meisters
11. Wanderjahre. {**}

{* Земную жизнь пройдя до половины, Я очутился в сумрачном лесу, Утратив правый путь во тьме долины. Данте. Ад (итал.; перевод М. Л. Лозинского).

** Позвольте же мне сперва говорить притчей. При трудно понимаемых вещах, пожалуй, только таким образом и можно помочь делу. Гете. Годы странствий Вильгельма Мейстера (нем.).}

Во все эпохи душа человека стремлением необоримой силы, невольно, как магнит к северу, обращается к задачам, коих разрешение скрывается во глубине таинственных стихий, образующих и связующих жизнь духовную и жизнь вещественную; ничто не останавливает сего стремления, ни житейские печали и радости, ни мятежная деятельность, ни смиренное созерцание; это стремление столь постоянно, что иногда, кажется, оно происходит независимо от воли человека, подобно физическим отправлениям; проходят столетия, все поглощается временем: понятия, нравы, привычки, направление, образ действования; вся прошедшая жизнь тонет в недосягаемой глубине, а чудная задача всплывает над утопшим миром; после долгой борьбы, сомнений, насмешек — новое поколение, подобно прежнему, им осмеянному, испытует глубину тех же таинственных стихий; течение веков разнообразит имена их, изменяет и понятие об оных, но не изменяет ни их существа, ни их образа действия; вечно юные, вечно мощные, они постоянно пребывают в первозданной своей девственности, и их неразгаданная гармония внятно слышится посреди бурь, столь часто возмущающих сердце человека. Для объяснения великого смысла сих великих деятелей естествоиспытатель вопрошает произведения вещественного мира, эти символы вещественной жизни, историк — живые символы, внесенные в летописи народов, поэт — живые символы души своей.

Источник: https://lib-king.ru/66445-russkie-nochi.html