Дети — краткое содержание книги аверченко

Любить Аркадия Аверченко легко, как и всякого автора, обладающего веселым нравом, открытым сердцем и легким слогом.

Сам себя он называл “превеселым, радостно глядящим на широкий Божий мир человеком” и писателем стал таким же: ироничным, внимательным и щедрым на емкое, точное слово.

Прожив недолгую жизнь, Аверченко успел занять в ряду русских юмористических писателей одно из первых мест.

Детство и юность

Аркадий Тимофеевич Аверченко родом из Севастополя. Мальчик появился на свет в 1881 году в купеческой семье. У Тимофея Петровича и Сусанны Павловны родились 10 детей, трое сыновей умерли еще в младенчестве. Аркадий остался единственным братом шестерых сестер.

Ребенок отличался слабым здоровьем, но и этот печальный факт он со свойственной ему самоиронией делает объектом для шуток в автобиографии, написанной в 1903 году. Слабое зрение не позволяло ему посещать гимназию, поэтому начального образования мальчик не получил. Как, впрочем, никакого другого, если не считать 2 классов реального училища.

Аркадий Аверченко (Россия Великая)

Аверченко — талантливый самоучка с огромным читательским багажом. Дома его обучением занимались сестры. Бизнес отца в один прекрасный день прогорел, и семья попала в трудное материальное положение.

Хотя писатель самокритично причисляет себя к лоботрясам и бездельникам, работать он стал с 15 лет. Поначалу юноша устроился писарем в компанию по перевозке грузов, а через год уехал на угольные шахты Донбасса, где прослужил конторским рабочим около 4 лет.

Время на рудниках протекало тяжело и уныло, а единственным развлечением и “веселой стороной жизни” среди безбрежной грязи и каторжной работы было беспробудное пьянство.

Юный писатель и это положение смог комически обыграть в своих рассказах, однако был несказанно рад, когда контора в 1900 году перебралась в Харьков. Здесь, по его собственным словам, молодой человек ожил и окреп.

Тогда же предпринял первые литературные попытки.

Литература

Будущий “король смеха” дебютировал на страницах харьковской газеты “Южный край” с рассказом “Как мне пришлось застраховать жизнь” в 1903 году.

Он пишет еще несколько юмористических рассказов, а затем берется за выпуск журнала “Штык”, где выступает одновременно автором, редактором и иллюстратором.

Он создает сатирические рассказы, рисует шаржи и карикатуры и обретает популярность у публики. Вслед за этим последовало издание журнала “Меч”, который просуществовал недолго.

Писатель Аркадий Аверченко (LiveJournal)

Сатира Аверченко вызвала недовольство начальства, и ему пришлось покинуть город в 1907 году. Из Харькова молодой человек решает отправиться в Петербург, где продолжает заниматься сатирическими жанрами.

В Северной столице писатель становится заметной фигурой, потому что занимает нишу, для которой, кажется, был создан. Он умеет видеть смешное и нелепое, пишет едко и остро.

Журнал “Стрекоза”, куда он устроился секретарем, в 1908 году преобразовался в еженедельник “Сатирикон”, который стал уникальной трибуной социальной сатиры и значимым культурным явлением.

Аверченко из постоянного автора скоро перешел на роль главного редактора издания.

В золотой век журнала в нем публиковались рассказы Надежды Лохвицкой (Тэффи), Саши Черного, Осипа Дымова, Леонида Андреева, а иллюстрировали его виднейшие художники Серебряного века.

Читатели полюбили “Сатирикон”, потому что он не переходил на личности, обличая конкретных особ, а вводил жанр “лирической сатиры”, полной самоиронии и тонких наблюдений за человеческой натурой.

Интересный факт — журнал читал сам император Николай II, собирая его подшивки.

Аркадий Аверченко (второй слева) в редакции журнала «Сатирикон» (ВикиЧтение)

Издание «Всеобщей истории, обработанной ”Сатириконом”» стало настоящим хитом, туда вошли юмористические версии мировых событий от Тэффи, Осипа Дымова и Иосифа Оршера. Аверченко взял на себя описание Нового времени, куда поместился рассказ “Открытие Америки”.

В 1910 году издаются 3 книги Аркадия Аверченко и приносят ему славу доморощенного Марка Твена и О’Генри. Рассказы писателя необычайно популярны и даже перекладываются в пьесы для театра. В 1912 году выходят еще 2 тома рассказов — “Круги по воде” и “Рассказы для выздоравливающих”. Сатирик путешествует, пишет новые произведения, рецензирует театральные постановки.

После Октябрьской революции привычное благополучие резко обрывается, большевики закрывают журнал Аверченко, называя его буржуазным и неблагонадежным. Следующий этап в биографии писателя становится дорогой в изгнание. Сначала он покидает столицу и едет на юг, где на 2 года оседает в родном Севастополе. А в 1920 году мужчина навсегда покидает родину.

«Аркадий Аверченко. Гении и злодеи»

В эмиграции Аркадий Тимофеевич занимается созданным еще в Севастополе театром и продолжает писать. Европа была переполнена беженцами русской национальности, поэтому писателю удавалось чувствовать себя своим даже на чужбине. Вместе с тем, в отличие от большинства представителей русской интеллигенции, он не знал европейских языков, что осложняло адаптацию в западном обществе.

В этот период творчество писателя переживает значительную трансформацию, появляются новые острые темы и изменяется тональность звучания. Явственно чувствуется тоска по безвозвратно ушедшему времени старой России. В 1921 году в парижском издательстве выходят памфлеты “Дюжина ножей в спину революции”.

Рассказы 1920-х годов посвящены осмыслению революции и ее разрушительных последствий, а также судьбам эмигрантов, пытающихся выжить в изгнании и найти новые смыслы и опору в жизни. Последние годы жизни автор провел в Чехии. Здесь писались книги “Рассказы циника”, “Записки Простодушного”, “Шутка мецената”.

Личная жизнь

О личной жизни сатирика трудно рассуждать, поскольку о явно афишируемых отношениях говорить не приходится. У писателя никогда не было жены, чего нельзя с точностью сказать о детях. По слухам, еще в Харькове у Аверченко родился сын Аркадий.

Мужчина вырос в окружении девиц и воспитал в себе ироничное отношение к женскому полу. Поэтому, очаровываясь красавицами, о браке не помышлял и сводил отношения к романам или легкому флирту. Чтобы наверняка обезопасить себя от охотниц его «окольцевать», Аверченко зачастую останавливал свой выбор на замужних женщинах или спешил пристроить бывших пассий своим приятелям.

Сохранилась переписка писателя с Софьей Меттер, судя по которой, пара состояла в романтических отношениях, когда Аркадий Тимофеевич жил в Петербурге. Роман продлился 2 года. Позднее женщина стала супругой художника Николая Ремизова, соратника Аверченко по “Сатирикону”.

Аркадий Аверченко и Раиса Раич (ВикиЧтение)

С 1912 года в жизни писателя появилась актриса Александра Садовская. Яркая и энергичная женщина была замужем и имела троих детей, одного из которых родила во время романа с Аверченко. Эти отношения складывались втайне от чужих глаз, однако биографы считают пышную брюнетку главной женщиной в жизни сатирика. Именно ей посвятил автор книгу “Круги по воде”.

В годы эмиграции Аркадий Тимофеевич продолжил увлекаться актрисами. Живя в Константинополе в 1920-1922 годах, он руководил созданным им театром “Гнездо перелетных птиц”. Юлия Горская принадлежала к труппе и стала музой писателя.

С актрисой “Гнезда” Раисой Раич Аверченко плотно общался в 1922-1924 годах, причем дружил и с ее мужем, работавшим в том же театре. Троицу нередко можно увидеть на общих фото. Сатирик до конца дней так и не остановил выбор на одной-единственной.

Смерть

Еще в детстве Аверченко получил травму глаза, и болезни зрения сопутствовали ему до смерти. В начале 1925 года писателю пришлось решиться на удаление больного глаза, и операция прошла с осложнениями. С января мужчина находился в больнице Праги в крайне тяжелом состоянии, имея одновременные проблемы с сердцем, сосудами и почками и долгое время не приходя в себя.

Могила Аркадия Аверченко (Википедия)

Затянувшаяся болезнь стала причиной смерти, которая наступила 12 марта 1925 года. Его похоронили в православной части Ольшанского кладбища, где покоятся видные деятели первой волны русской эмиграции.

Долгое время на родине Аверченко оставался запрещенным автором, и русский читатель по-настоящему открыл для себя творчество сатирика только в 1980-е годы. “Галочка”, “Человек за ширмой”, “Жена” и другие рассказы вошли в сокровищницу мировой юмористической литературы, а цитаты из произведений писателя до сих пор вызывают улыбку и легкую грусть.

Библиография

• 1910 – «Веселые устрицы»
• 1910 – «Рассказы. Книга первая»
• 1910 – «Зайчики на стене»
• 1912 – «Круги по воде»
• 1912 – «Рассказы для выздоравливающих»
• 1914 – «Дети»
• 1915 – «Записки театральной крысы»
• 1917 – «Подходцев и двое других»
• 1923 – «Записки Простодушного»
• 1925 – «Шутка мецената»

Источник: https://24smi.org/celebrity/34990-arkadii-averchenko.html

Аркадий АверченкоДети

Я очень люблю детишек и без ложной скромности могу сказать, что и они любят меня.

Найти настоящий путь к детскому сердцу – очень затруднительно. Для этого нужно обладать недюжинным чутьем, тактом и многим другим, чего не понимают легионы разных бонн, гувернанток и нянек.

• Однажды я нашел настоящий путь к детскому сердцу, да так основательно, что потом и сам был не рад…
• Я гостил в имении своего друга, обладателя жены, свояченицы и троих детей, трех благонравных мальчиков от 8 до 11 лет.
• В один превосходный летний день друг мой сказал мне за утренним чаем:

– Миленький! Сегодня я с женой и свояченицей уеду дня на три. Ничего, если мы оставим тебя одного?

Я добродушно ответил:

– Если ты опасаешься, что я в этот промежуток подожгу твою усадьбу, залью кровью окрестности и, освещаемый заревом пожаров, буду голый плясать на неприветливом пепелище, – то опасения твои преувеличены более чем на половину.

– Дело не в том… А у меня есть еще одна просьба: присмотри за детишками! Мы, видишь ли, забираем с собой и немку.

– Что ты! Да я не умею присматривать за детишками. Не имею никакого понятия: как это так за ними присматривают?

– Ну, следи, чтобы они все сделали вовремя, чтобы не очень шалили и чтобы им в то же время не было скучно… Ты такой милый!..

– Милый-то я милый… А если твои отпрыски откажутся признать меня как начальство?

– Я скажу им… О, я уверен, вы быстро сойдетесь. Ты такой общительный.

Были призваны дети. Три благонравных мальчика в матросских курточках и желтых сапожках. Выстроившись в ряд, они посмотрели на меня чрезвычайно неприветливо.

– Вот, дети, – сказал отец, – с вами остается дядя Миша! Михаил Петрович. Слушайтесь его, не шалите и делайте все, что он прикажет. Уроки не запускайте. Они, Миша, ребята хорошие, и, я уверен, вы быстро сойдетесь. Да и три дня – не год же, черт возьми!

Через час все, кроме нас, сели в экипаж и уехали.

II

Я, насвистывая, пошел в сад и уселся на скамейку. Мрачная, угрюмо пыхтящая троица опустила головы и покорно последовала за мной, испуганно поглядывая на самые мои невинные телодвижения.

До этого мне никогда не приходилось возиться с ребятами. Я слышал, что детская душа больше всего любит прямоту и дружескую откровенность. Поэтому я решил действовать начистоту.

– Эй, вы! Маленькие чертенята! Сейчас вы в моей власти, и я могу сделать с вами все, что мне заблагорассудится. Могу хорошенько отколотить вас, поразбивать вам носы или даже утопить в речке.

Ничего мне за это не будет, потому что общество борьбы с детской смертностью далеко, и в нем происходят крупные неурядицы. Так что вы должны меня слушаться и вести себя подобно молодым благовоспитанным девочкам.

Ну-ка, кто из вас умеет стоять на голове?

– Мы… не умеем… стоять… на головах.

– Напрасно. Лица, которым приходилось стоять в таком положении, отзываются об том с похвалой. Вот так, смотрите!

Я сбросил пиджак, разбежался и стал на голову.

Источник: https://fictionbook.ru/author/arkadiyi_averchenko/deti/read_online.html

Отзыв о рассказе Аверченко «Нянька»

Главные герои рассказа Аркадия Аверченко «Нянька» — дачный вор Мишка и маленькая девочка Вера. Вор однажды перелез через дачную ограду, чтобы чем-нибудь поживиться. Увидев скамейку, он решил немного передохнуть. Здесь его и обнаружила девочка Вера, которая жила на даче с родителями и нянькой.

Поначалу вор встревожился, но из разговора с Верой он узнал, что родители девочки уехали на весь день, а нянька ушла по делам. Поняв, что девочка одна на даче, Мишка успокоился. В голове его возник план, как без особых усилий умыкнуть с этой дачи что-нибудь ценное.

Мишка предложил Вере поиграть в хозяйку и гостя, для чего обоим надо было пройти в дом. Девочка с радостью согласилась и привела вора в дом. Там она стала угощать его едой, взятой из буфета. Проголодавшийся Мишка от угощения отказываться не стал. Попутно он незаметно для девочки засовывал в карман столовое серебро.

Затем Вера предложила гостю поиграть в разбойников, и он, пользуясь ситуацией, завладел еще рядом ценных вещей. После этого Мишка по сценарию игры запер Веру в ванной комнате, надел в прихожей чье-то пальто и ушел. По улице он шел в рассеянном состоянии.

А через несколько дней Мишка явился в местный парк и стал прохаживаться по лужайке между детьми и их мамашами и няньками. Вскоре его взгляд заприметил огромную куклу, которую Мишка схватил и побежал прочь.

Убежав подальше, он нашел в карманах огрызок карандаша и на обрывке афиши принялся писать записку девочке Вере, в которой просил ее не обижаться на внезапный уход с дачи и предлагал в подарок куклу, которую, якобы, нашел на улице.

За этим занятием его обнаружили дворники, посланные в погоню за похитителем куклы. Мишке пришлось бросить добычу и спасаться бегством. Убегая, он проворчал, что стоит только связаться с женщиной, так обязательно попадешь в неприятную историю.

Таково краткое содержание рассказа.

Главная мысль рассказа Аверченко «Нянька» заключается в том, что непосредственное отношение детей к окружающим вызывает непроизвольное расположение к ним. Девочка Вера, встретив на даче вора, приветливо заговорила с ним и вовлекла в детскую игру. Вор настолько впечатлился общением с Верой, что через несколько дней украл в парке дорогую куклу, чтобы подарить ее Вере.

Рассказ Аверченко «Нянька» учит не оставлять детей без присмотра, чтобы не случилось беды. Нянька Веры оставила ее одну на даче, и в это время на территорию дачи проник вор Мишка, который воспользовался отсутствием взрослых и унес с дачи ряд ценных вещей.

Этот рассказ хорош тем, что он наглядно показывает, насколько коварными бывают чужие люди и насколько доверчивыми бывают дети. Детям еще и еще раз следует говорить о том, что с незнакомыми людьми надо быть крайне осторожными и внимательными. И не приводить чужих людей в дом.

Какие пословицы подходят к рассказу Аверченко «Нянька»?

У семи нянек дитя без глазу.
Вор не всегда крадет, а всегда его берегись.

Все хорошо, что хорошо кончается.

Источник: https://MadameLaVie.ru/otzyvy/otzyv_averch_nyanka/

Книга Отцы и дети — читать онлайн. Аверченко Аркадий Тимофеевич. Книги читать онлайн бесплатно без регистрации

Аркадий Аверченко

Отцы и дети

I. Немец у турка.

• — Это что такое тут у тебя стоит, Махмудка?
• Турок похлопал по тому предмету, который заинтересовал немца, и отвечал:
• — Военный корабль.

— Корабль?! Так почему же он у тебя на суше стоит?

— Ничего. Стоит себе — хлеба не просит.

1. — Почему же на суше?
2. — А что?
3. — Он на море должен плавать!
4. — Как же так можно его на море пустить… А вдруг утонет?
5. — Да ведь корабль — это водяная вещь!
6. — Серьезно?

— Ну, вот — поговорите с этим кретином! Сейчас же нужно спустить этот корабль на воду!

— А тут в боку дырка. Ничего?

— Дырку нужно заделать!!

— Ну, сейчас. Только не кричите на меня. Я думаю, взять лист толстой этакой сахарной бумаги, столярного клею…

— Нельзя! Такая заплатка сейчас же отклеится.

Турок поглядел на немца и восхищенно воскликнул:

— Однако, как вы хорошо знаете морское дело! Уж вы помогите, право. Вы наши отцы, мы ваши дети.

• — Мины у вас есть?
• — Были.
• — Где же они теперь?
• — Сбежали.

— С ума ты сошел! Что такое врешь?!..

— Ей-Богу.

— Где же они были?

— Мины-то? Первая появилась на лице султана, когда вы заставили нас воевать с русскими; вторая — на лице Энвера, когда он узнал, что Франция и Англия солидарны с Poccieй. Теперь, конечно, эти мины уже сбежали…

1. — Кретин ты, брат, Махмудка.
2. — Рад стараться.
3. — Что это у вас там, в котловине?

— Это? Крепость.

— Скажи мне на милость: кто же крепости в долинах строит?!..

— Мы. Собственно, мы, турки, очень хитрые. Мы построили крепость в пропасти. Расчет у нас такой: когда неприятель подступит к крепости и пойдет на нее — он свалится вниз, а мы его тут и поймаем. Поймаем и зарежем. Ни один человек не вырвется.

— А если они сверху в вас стрелять из пушек начнут?!

— Как так стрелять? Разве можно? Ведь этак они кого-нибудь и убить могут. А у нас законы строгие. За то и ответить можно.

— На войне-то?!

— Положим, действительно, война. Хотя мы приняли свои меры: на воротах крепости у нас висит плакат: «Без разрешения коменданта вход русским в крепость воспрещается». По горам тут же дощечки с надписями расставили: «Стрелять в турок строго воспрещается». Положение-то русских! Подойдут к нам, а стрелять-то и нельзя. Повертятся тут. А мы выйдем из крепости и зарежем их.

— Эту крепость немедленно срыть! На вершине той горы построить новую, окружить ее тройным поясом фортов…

— Уж вы помогите нам, пожалуйста. Не оставьте. Немцы, они хорошие. Вы наши отцы, мы ваши дети.

— Постойте, постойте… Это еще что такое? Что это за нежности? Картонный футляр для пушки?

К чему это?

— Это не футляр, а пушка, эффенди.

— Картонная?!

— А сверху мы ее, чтоб блестела, свинцовой бумагой от чаю обклеили. Чай-то, знаете, пьешь, а бумага остается. Ну вот мы ее…

— Да ведь такая пушка, как мыльный пузырь разлетится от первого выстрела. И канониров поубивает.

— Не поубивает. Эта пушка безопасная.

— Однако, если вы зарядите ее, положите порох…

— У нас порох тоже безопасный.

— Бездымный?!

— Нет, безопасный. Не горит. Огнеупорный. Один турок изобрел. Берется две части рисовой пудры, одна часть молотого кофе, все это перемешивается…

— Так, значит, стрелять нельзя?!

— Как нельзя?!.. Стреляем. Три человека на пушку у нас полагается. Один прячется сзади и кричит: «бабах! Пум!!» Другой в это время сбоку папиросой затягивается и дым, будто из дула, выпускает, а третий — снаряд в руках держит и бросает его сейчас же прямо неприятелю в морду. Что ж… От орудия больше ничего нельзя и требовать: звук — есть, дым — есть и заряд — попадает в неприятеля.

— Но ведь вы это могли бы и без пушки делать?!!

— Нельзя. Без пушки не страшно.

— Завтра же чтобы были новые пушки. У вас должны быть мортиры, гаубицы…

— Уж вы не оставьте нас, эффенди. Вы народ понимающий. А мы — что? Простые турки. Вы наши отцы, мы ваши дети.

— Действительно… Вижу я, что вы ни чорта в этом не смыслите…

— Где нам!..

II. Турок у немцев.

• Турок ходил с немецким генералом по полю, на котором только что происходило сражение, критическим взглядом оглядывал все поле и только причмокивал губами и укоризненно покачивал головой.
• Немецкий генерал, наоборот, был чем-то, очевидно, сконфужен.
• Турок наклонился к одному из неприятельских раненых, внимательно осмотрел его и негодующе сказал:

— Ну, и работка! Свиньи.

— Мы… старались… — пролепетал генерал.

— Вы старались! Кретины. Разве так раненые обрабатываются? Правда, нос вы срезали уши надорвали, но глаза! Где у вас были глаза?

— Н… наши глаза?

— Да не ваши — тупые, оловянные, навыкате, — а глаза раненого?.. Учить вас нужно? Глаза вынимаются и всовываются в разрезанный живот! Руки переламываются, но не так, как сделали ваши глупые немецкие кустари, а вот этак! Видели? Теперь — это сюда, а это сюда! Видели?..

— Чудесно! Только позвольте. Да ведь вы это нашего же раненого обрабатываете… Ведь он еще жив быль…

— Гм!.. А вы чего же молчали? Э, черт, действительно. Ну-ка, попробуем вынуть глаза из живота, вставим обратно, живот зашьем… Нет!! Все равно, уже ничего не выйдет. Черт с ним. Ну, да… Я вот, впрочем, только к примеру показал… Видели?

Немецкий генерал, запуганный сердитыми окриками, робко поглядывал на турка и пролепетал:

— Уж вы нас не оставьте. Мы не специалисты… Посоветуйте. Как и что. Вы наши отцы, мы ваши дети.

— Чертовы вы дети, а не мои. Вот вы тут повесили десяток деревенских обитателей… Прекрасно! А почему вы огонька под них не подложили? Почему языки НЕ вырезали? Руки у них где? По бокам висят? А где должны быть?

— Уж вы нас не забудьте. Где нам! Вы уж, как говорится… Вы нам, мы вам. Вы наши отцы, мы ваши дети, Махмуд Шевкетыч.

— Не юли, Карлушка. Не люблю. Я тебе скажу, Карлушка, откровенно: мне на вас противно смотреть. Разве это голова? Разве с животом так поступают? А пленные! Как вы с ними обращаетесь!?

— Мы их… бьем. Кушать им не давали…

— «Кушать не давали»! Еще бы вы им устриц и шампанского дали! А в ямы, на аршин наполненные водой, вы их сажали? Под ногти щепочки запускали? Рубленый волос в пятки зашивали?!! Эх вы… немцы паршивые!

— Мы старались… мы… будем. Вот недавно тоже… в Красный Крест стреляли.

— Удивил! Действительно. А вот, ты мне скажи вот что: докторов за ноги вешали?

— Нет… не пр…пробовали.

— Так куда ж вы, черт вас передери, лезете к нам в союзники?!

— Мы… будем… мы сделаем… Вы уж поддержите, научите. Вы, как говорится, наши отцы, мы — ваши дети.

Долго еще ездили по полю отцы и дети, перекоряясь между собою…

Источник: https://izdaiknigu.ru/bookread-284248

Аркадий Аверченко: Дети

Аркадий Аверченко

Дети. Сборник рассказов с приложением «Руководства к рождению детей»

Для выпуска настоящего сборника у меня имелись два веских основания:

1. Я люблю детей.

2. Дети любят меня.

Лицам, мало знакомым с моей биографией, я должен признаться, что когда-то сам был ребенком, и так как память об этом розовом периоде моей жизни до сих пор живо сохранилась в моем мозгу, то мои рассказы «О детях», таким образом, приобретают пленительный профессиональный отпечаток откровений специалиста по детскому вопросу.

Все должно быть логично: Вересаев был врачом; он написал «Записки врача»; Куприн был военным; он написал «Поединок». Я был ребенком; пишу о детях. Впечатления специалиста — всегда ценный вклад в данный вопрос.

• Помню, с каким удовольствием прочел я недавно «Записки палача» Шарля Сансона, отрубившего голову Людовику Шестнадцатому, — знаменитого Сансона, представителя ряда поколений, целой династии Сансонов — палачей, в течение двух веков прилежно рубивших парижанам головы.
• Хорошо пишут специалисты!
• У детей я имею шумный успех, потому что раскусил один нехитрый фокус: никогда не показывайте, что вы умнее ребенка; почувствовав ваше превосходство, он, конечно, будет уважать вас за глубину мысли, но сам сейчас же молниеносно уйдет в себя, спрячется, как улитка в раковину.

У меня прием обратный: с детьми я прикидываюсь невероятно наивным, даже жалким человечишкой, который нуждается в покровительстве и защите. Может быть, в глубине души малыш даже будет немного презирать меня. Пусть. Зато он чувствует свое превосходство, милостиво берет меня под свою защиту, и душа его раскрывается передо мной, как чашечка цветка перед лучом солнца.

Ох, как много надул я этим приемом маленького доверчивого народа, и сколько я знаю о нем такого, чего умные, покровительственно хлопающие малыша по плечу, — не знают.

Некоторые из моих бывших маленьких друзей уже выросли. Вот-то, наверное, ругнут меня, когда узнают, как ловко обошел я их.

Это я делал, чтобы внести свою скромную пчелиную лепту в ее необъятную сокровищницу.

А впрочем, можете и сердиться, мои бывшие маленькие друзья. Так как вы теперь уже огромные — то мне все равно.

А. А.

Руководство к рождению детей

1. Знаменитый Клемансо сделал следующее официальное заявление в парламенте:
2. «В мирный договор не включено для Франции обязательство иметь как можно больше детей, а между тем оно должно бы стоять там на первом месте.
3. Если Франция откажется от многочадия, то напрасно вы будете включать в договор самые мудрые параграфы, напрасно будете отнимать все пушки у Германии — Франция все-таки погибнет, потому что не будет больше французов».
4. — Итак — факт налицо, у французов, именно у французов, — нет детей.
5. Справедлива, значит, пословица, что сапожник всегда ходит без сапог.
6. Как же устранить это ужасное зло — бездетность, — зло, грозящее гибелью, вымиранием целой нации?
7. Хотя я и занимаю в журнальном мире место премьера, однако — делать нечего — вопрос слишком серьезен, — взял я скромную репортерскую записную книжку, остро отточенный карандаш и отправился как самый простой репортер кое-кого проинтервьюировать.

I. У Ивана Капитоныча Трепакина

— Да! Да! — сказал мне при первом моем вопросе почтенный негоциант. — Читал я тоже, читал и ужасался!

— Скажите, какие бы вы предложили меры для устранения этого зла?

— Да ведь вы знаете, что такое француз? Это ж прямо-таки удивительный человек. Ему бы все только — тру-ля-ля! Как только вечер, он сейчас же надевает цилиндр и бежит в Елисейские поля плясать с гризетками канкан.

А я бы так сделал: Елисейские поля — закрыть! Карусельную площадь — закрыть! Не время теперь на каруселях раскатываться. И Гранд-Опера закрыл бы. Сиди дома с женой — вот тебе и вся Опера. И чтобы в 9 часов вечера на улицах всякое движение прекратить.

Как вышел на улицу — сейчас же полисмен за шиворот — цап! «Куда? Пошел домой!» Ведь я, голубчик мой, француза во как знаю; отнимите у него тру-ля-ля, отнимите Карусельную площадь, канканы-шантаны — да ведь он вернейшим мужем сделается! Ведь у него тогда, батенька, другого и дела не будет, как дома около жены сидеть да деток рожать. Он-то, — француз, — тогда на Мопассана и смотреть не захочет. Так и запишите.

Читать дальше

Источник: https://libcat.ru/knigi/proza/yumoristicheskaya-proza/277597-arkadij-averchenko-deti.html

Аркадий Аверченко — Дети

Сборник ранее публиковавшихся рассказов, изданный в Константинополе, в 1922 году. Дети для Аверченко — воплощение чистоты, искренности, собственного достоинства и здравого смысла. Они — сосредоточие всего самого хорошего.

Что-то коснулось его ноги. Он выронил сардины, испуганно отскочил к дивану и, повалившись на него, с ужасом увидел, что из-под стола что-то ползет. Разглядев, успокоился:

— Тю! Мальчик. Откуда ты, мальчик?

— С-под стола.

— А чего ты там не видел?

— Так, сидел. Отдыхал.

И тут же, вспомнив правила общежития и праздничные традиции, Дима вежливо заметил:

— Христос воскресе.

— Еще чего! Шел бы спать лучше.

Заметив, что его приветствие не имело никакого успеха, Дима, для смягчения, пустил в ход нейтральную фразу, слышанную еще утром:

— Я с мужчинами не христосуюсь.

— Ах, как ты их этим огорчил! Сейчас пойдут и утопятся.

Разговор явно — не налаживался:

— Где были у заутрени? — уныло спросил Дима.

• — А тебе какое дело?
• Самое лучшее для Димы было уйти в детскую, но… между столовой и детской были две неосвещенных комнаты, где всякая нечисть могла схватить за руку. Приходилось оставаться около этого тяжелого человека и поневоле поддерживать с ним разговор:
• — A y нас пасхи сегодня хорошие.
• — И нацепи их себе на нос.
• — Я не боюсь пойти через комнаты, только там темно.
• — А я тоже вот одному мальчишке взял, да и голову отрезал.

— Он был плохой? — холодея от ужаса, спросил Димка.

— Такая же дрянь, как и ты, — прошипел гость, с вожделением оглядывая облюбованную на столе бутылку. Где-то вдали послышался голос мамы.

— Да… такой же был, как и ты… Хорошенький такой, прямо дуся, такая, право, малая козявочка…

Голос мамы удалился и затих.

— Такая козявка, что я бы ее каблуком — хрясь!.. В лепешку дрянь такую. Пошел вон! Иди! Или тут из и дух вон!

1. Дима проглотил слезы и опять кротко спросил, озираясь на темную дверь:
2. — А у вас пасхи хорошенькие?
3. — Чихать мне на пасхи, — я мальчишек ем, таких, как ты. Дай-ка свою лапу, я отгрызу…
4. И вдруг — голос мамы, совсем близко:
5. — А куда это мамин сын задевался?

— Мама!! — взвизгнул Димка и зарылся в шуршащую юбку.

— А мы тут с вашим сынком разговорились. Очаровательный мальчик! Такой бойкенький.

— Он вам не мешал спать? Разрешите, я только уберу все со стола, а там спите сколько хотите.

— Да зачем же убирать?..

— А к вечеру опять накроем.

Гость уныло опустился на диван и вздохнул, шепнул самому себе под нос:

— Будь ты проклят, анафемский мальчишка! Из-под самого носа увел бутылку.

I

Нет ничего бескорыстнее детской дружбы… Если проследить начало ее, ее истоки, то в большинстве случаев наткнешься на самую внешнюю, до смешного пустую причину ее возникновения: или родители ваши были «знакомы домами» и таскали вас, маленьких, друг к другу в гости, или нежная дружба между двумя крохотными человечками возникла просто потому, что жили они на одной улице или учились оба в одной школе, сидели на одной скамейке — и первый же разделенный братски пополам и съеденный кусок колбасы с хлебом посеял в юных сердцах семена самой нежнейшей дружбы.

Фундаментом нашей дружбы — Мотька, Шаша и я — послужили все три обстоятельства: мы жили на одной улице, родители наши были «знакомы домами» (или, как говорят на юге, — знакомы домамы), и все трое вкусили горькие корни учения в начальной школе Марьи Антоновны, сидя рядом на длинной скамейке, как желуди на одной дубовой ветке.

У философов и у детей есть одна благородная черта — они не придают значения никаким различиям между людьми — ни социальным, ни умственным, ни внешним.

У моего отца была галантерейная лавка (аристократия), Шашин отец работал в порту (плебс, разночинство), а Мотькина мать просто существовала на проценты с грошового капитала (рантье, буржуазия). Умственно Шаша стоял гораздо выше нас с Мотькой, а физически Мотька почитался среди нас — веснушчатых и худосочных — красавцем.

Ничему этому мы не придавали значения… Братски воровали незрелые арбузы на баштанах, братски их пожирали и братски же катались потом по земле от нестерпимой желудочной боли.

• Купались втроем, избивали мальчишек с соседней улицы втроем, и нас били тоже всех трех — единосущно и нераздельно.
• Если в одном из трех наших семейств пеклись пироги — ели все трое, потому что каждый из нас почитал святой обязанностью, с опасностью для собственного фасада и тыла, воровать горячие пироги для всей компании.
• У Шашина отца — рыжебородого пьяницы — была прескверная манера лупить своего отпрыска, где бы он его ни настигал, так как около него всегда маячили и мы, то этот прямолинейный демократ бил и нас на совершенно равных основаниях.
• Нам и в голову не приходило роптать на это, и отводили мы душу только тогда, когда Шашин отец брел обедать, проходя под железнодорожным мостом, а мы трое стояли на мосту и, свесив головы вниз, заунывно тянули:
• Рыжий красный
• Человек опасный…
• Я на солнышке лежал…
• Кверху бороду держал…

— Сволочи! — грозил снизу кулаком Шашин отец.

— А ну иди сюда, иди, — грозно говорил Мотька. — Сколько вас нужно на одну руку?

И если рыжий гигант взбирался по левой стороне насыпи, мы, как воробьи, вспархивали и мчались на правую сторону — и наоборот. Что там говорить — дело было беспроигрышное.

1. Так счастливо и безмятежно жили мы, росли и развивались до шестнадцати лет.
2. А в шестнадцать лет, дружно взявшись за руки, подошли мы к краю воронки, называемой жизнью, опасливо заглянули туда, как щепки попали в водоворот, и водоворот закружил нас.
3. Шаша поступил наборщиком в типографию «Электрическое усердие», Мотю мать отправила в Харьков в какую-то хлебную контору, а я остался не пристроенным, хотя отец и мечтал «определить меня на умственные занятия», — что это за штука, я и до сих пор не знаю. Признаться, от этого сильно пахло писцом в мещанской управе, но, к моему счастью, не оказывалось вакансии в означенном мрачном и скучном учреждении…
4. С Шашей мы встречались ежедневно, а где был Мотька и что с ним — об этом ходили только туманные слухи, сущность которых сводилась к тому, что он «удачно определился на занятия» и что сделался он таким франтом, что не подступись.
5. Мотька постепенно сделался объектом нашей товарищеской гордости и лишенных зависти мечтаний возвыситься со временем до него, Мотьки.

И вдруг получилось сведение, что Мотька должен прибыть в начале апреля из Харькова «в отпуск с сохранением содержания». На последнее усиленно напирала Мотькина мать, и в этом сохранении видела бедная женщина самый пышный лавр в победном венке завоевателя мира Мотьки.

II

В этот день не успели закрыть «Электрическое усердие», как ко мне ворвался Шаша и, сверкая глазами, светясь от восторга, как свечка, сообщил, что уже видели Мотьку едущим с вокзала и что на голове у него настоящий цилиндр!..

• — Такой, говорят, франт, — горделиво закончил Шаша, — такой франт, что пусти — вырвусь.
• Эта неопределенная характеристика франтовства разожгла меня так, что я бросил лавку на приказчика, схватил фуражку — и мы помчались к дому блестящего друга нашего.
• Мать его встретила нас несколько важно, даже с примесью надменности, но мы впопыхах не заметили этого и, тяжело дыша, первым долгом потребовали Мотю…
• Ответ был самый аристократический:
• — Мотя не принимает.

— Как не принимает? — удивились мы. — Чего не примет?

— Вас принять не может. Он сейчас очень устал. Он сообщит вам, когда сможет принять.

Всякой шикарности, всякой респектабельности должны быть границы. Это уже переходило даже те широчайшие границы, которые мы себе начертили.

— Может быть, он нездоров?.. — попытался смягчить удар деликатный Шаша.

— Здоров-то он здоров… Только у него, он говорит, нервы не в порядке… У них в конторе перед праздниками было много работы… Ведь он теперь уже помощник старшего конторщика. Очень на хорошей ноге.

Нога, может быть, была и подлинно хороша, но нас она, признаться, совсем придавила: «нервы, не принимает»…

Возвращались мы, конечно, молча. О шикарном друге, впредь до выяснения, не хотелось говорить. И чувствовали мы себя такими забитыми, такими униженно-жалкими, провинциальными, что хотелось и расплакаться и умереть или, в крайнем случае, найти на улице сто тысяч, которые дали бы и нам шикарную возможность носить цилиндр и «не принимать» — совсем, как в романах.

— Ты куда? — спросил Шаша.

— В лавку. Скоро запирать надо. (Боже, какая проза!) А ты?

— А я домой… Выпью чаю, поиграю на мандолине и завалюсь спать.

Проза не меньшая! Хе-хе.

III

Я надел новый пиджак, вышитую крестиками белую рубашку, зашел за Шашей и — побрели мы со стесненными сердцами на это дружеское свидание, которого мы так жаждали и которого так инстинктивно, панически боялись.

Источник: https://mybrary.ru/books/humor-/humor-prose/page-3-276346-arkadii-averchenko-deti.html

Аркадий Тимофеевич Аверченко. Биографическая справка

Первый рассказ Аркадия Аверченко «Уменье жить» был опубликован в харьковском журнале «Одуванчик» в 1902 г. В октябре 1903 г. в Харькове в газете «Южный край» был опубликован его рассказ «Как мне пришлось застраховать жизнь».

Серьезной заявкой литератора явился рассказ «Праведник», опубликованный в Санкт-Петербурге в «Журнале для всех» в 1904 г.

В период революционных событий 1905-1907 гг. Аверченко обнаруживает публицистический талант, широко публикуя в периодических изданиях очерки, фельетоны и юморески.

В 1906 г. он стал редактором сатирического журнала «Штык», быстро запрещенного цензурой. После закрытия этого журнала возглавил журнал «Меч», тоже вскоре закрытый.

В 1907 г. Аркадий Аверченко переехал в Петербург и начал работать секретарем редакции сатирического журнала «Стрекоза». Через год он предложил реорганизовать издание и с 1 апреля 1908 г.

«Стрекозу» сменил новый еженедельник «Сатирикон». За время работы Аверченко в «Сатириконе» этот журнал стал необычайно популярен, редкий номер издания обходился без рассказа или юморески Аверченко.

По мотивам его рассказов ставились пьесы во многих театрах страны.

В 1910 г. вышли три книги Аверченко, сделавшие его известным всей читающей России: «Веселые устрицы», «Рассказы (юмористические)», книга 1, «Зайчики на стене», книга 2.

В 1910-1912 гг. Аверченко неоднократно совершал путешествия по Европе со своими друзьями — художниками Радаковым и Ремизовым, о которых рассказал в вышедшей в 1912 г. книге «Экспедиция сатириконцев в Западную Европу».

Аверченко писал также многочисленные театральные рецензии под псевдонимами А-е, Волк, Фома Опискин, Медуза-Горгона, Фальстаф и др.

В 1913 г. редакция «Сатирикона» раскололась, и «аверченковским» журналом стал «Новый Сатирикон».

Аверченко и весь коллектив журнала заняли отрицательную позицию по отношению к cоветской власти. Февральскую революцию Аверченко приветствовал, но Октябрьскую не принял.

В августе 1918 г. «Новый Сатирикон» был запрещен. Осенью 1918 г. писатель уехал на белогвардейский юг, там он сотрудничал в газетах «Приазовский край» и «Юг», выступал с чтением своих рассказов.

В начале апреля 1919 г. он приехал в Севастополь. Здесь вместе с писателем Анатолием Каменским Аверченко заведовал литературной частью театра-кабаре «Дом артиста», созданного в Севастополе в сентябре 1919 г.

Одной из первых постановок театра стала новая пьеса Аверченко «Лекарство от глупости», в которой автор выступал и в качестве актера. В начале 1920 г.

севастопольский театр «Ренессанс» поставил пьесу Аверченко «Игра со смертью».

В апреле 1920 г. в Севастополе открылся театр «Гнездо перелетных птиц», в котором писателя-юмориста принимали всегда с радостью. Он гастролировал с театром по Крыму, побывав с концертами в Балаклаве, Евпатории и Симферополе.

В Константинополе в то время находилось огромное количество русских беженцев.

Аверченко совмещал творческую деятельность с организаторской: создал эстрадный театр «Гнездо перелетных птиц», сам возглавлял труппу (этот театр, вместе с кабаре Александра Вертинского «Черная роза», был самым известным в эмигрантской среде). Аверченко совершил несколько гастрольных поездок по Европе, а затем эмигрировал через Константинополь за рубеж.

В 1921 г. в Париже был опубликован сборник памфлетов Аверченко «Дюжина ножей в спину революции», за ним последовал сборник «Дюжина портретов в формате будуар».

13 апреля 1922 г. Аверченко переехал в Софию, затем в Белград, однако ни в одном из этих городов надолго не остался. 17 июня 1922 г. он переехал на постоянное место жительства в Прагу.

Чехии Аверченко сразу приобрёл популярность; его творческие вечера пользовались шумным успехом, а многие рассказы были переведены на чешский. Работая в известной газете Prager Presse, Аркадий Аверченко написал много рассказов, в которых чувствовалась ностальгия и огромная тоска по родине, один из которых — рассказ «Трагедия русского писателя».

В Праге он успел написать и опубликовать сборники рассказов «Дети», «Смешное в страшном», «Записки Простодушного. Я в Европе», «Отдых на крапиве», пьесу «Игра со смертью» и др.

В 1924 г. Аркадий Аверченко перенес операцию по удалению глаза, после которой долго не мог оправиться; вскоре резко стала прогрессировать болезнь сердца.

28 января 1925 г. его в почти бессознательном состоянии положили в клинику при Пражской городской больнице с диагнозом «ослабление сердечной мышцы, расширение аорты и склероз почек». Спасти его не смогли, и утром 12 марта 1925 года он умер.

Похоронен Аверченко на Ольшанском кладбище в Праге.

Материал подготовлен на основе информации открытых источников

Источник: https://ria.ru/20110327/357770422.html

Дети

Аркадий Аверченко

Дети. Сборник рассказов с приложением «Руководства к рождению детей»

Введение

Для выпуска настоящего сборника у меня имелись два веских основания:

1. Я люблю детей.

2. Дети любят меня.

Лицам, мало знакомым с моей биографией, я должен признаться, что когда-то сам был ребенком, и так как память об этом розовом периоде моей жизни до сих пор живо сохранилась в моем мозгу, то мои рассказы «О детях», таким образом, приобретают пленительный профессиональный отпечаток откровений специалиста по детскому вопросу.

Все должно быть логично: Вересаев был врачом; он написал «Записки врача»; Куприн был военным; он написал «Поединок». Я был ребенком; пишу о детях. Впечатления специалиста — всегда ценный вклад в данный вопрос.

• Помню, с каким удовольствием прочел я недавно «Записки палача» Шарля Сансона, отрубившего голову Людовику Шестнадцатому, — знаменитого Сансона, представителя ряда поколений, целой династии Сансонов — палачей, в течение двух веков прилежно рубивших парижанам головы.
• Хорошо пишут специалисты!
• У детей я имею шумный успех, потому что раскусил один нехитрый фокус: никогда не показывайте, что вы умнее ребенка; почувствовав ваше превосходство, он, конечно, будет уважать вас за глубину мысли, но сам сейчас же молниеносно уйдет в себя, спрячется, как улитка в раковину.

У меня прием обратный: с детьми я прикидываюсь невероятно наивным, даже жалким человечишкой, который нуждается в покровительстве и защите. Может быть, в глубине души малыш даже будет немного презирать меня. Пусть. Зато он чувствует свое превосходство, милостиво берет меня под свою защиту, и душа его раскрывается передо мной, как чашечка цветка перед лучом солнца.

Ох, как много надул я этим приемом маленького доверчивого народа, и сколько я знаю о нем такого, чего умные, покровительственно хлопающие малыша по плечу, — не знают.

Некоторые из моих бывших маленьких друзей уже выросли. Вот-то, наверное, ругнут меня, когда узнают, как ловко обошел я их.

Это я делал, чтобы внести свою скромную пчелиную лепту в ее необъятную сокровищницу.

А впрочем, можете и сердиться, мои бывшие маленькие друзья. Так как вы теперь уже огромные — то мне все равно.

А. А.

Руководство к рождению детей

1. Знаменитый Клемансо сделал следующее официальное заявление в парламенте:
2. «В мирный договор не включено для Франции обязательство иметь как можно больше детей, а между тем оно должно бы стоять там на первом месте.
3. Если Франция откажется от многочадия, то напрасно вы будете включать в договор самые мудрые параграфы, напрасно будете отнимать все пушки у Германии — Франция все-таки погибнет, потому что не будет больше французов».
4. — Итак — факт налицо, у французов, именно у французов, — нет детей.
5. Справедлива, значит, пословица, что сапожник всегда ходит без сапог.
6. Как же устранить это ужасное зло — бездетность, — зло, грозящее гибелью, вымиранием целой нации?
7. Хотя я и занимаю в журнальном мире место премьера, однако — делать нечего — вопрос слишком серьезен, — взял я скромную репортерскую записную книжку, остро отточенный карандаш и отправился как самый простой репортер кое-кого проинтервьюировать.

I. У Ивана Капитоныча Трепакина

— Да! Да! — сказал мне при первом моем вопросе почтенный негоциант. — Читал я тоже, читал и ужасался!

— Скажите, какие бы вы предложили меры для устранения этого зла?

— Да ведь вы знаете, что такое француз? Это ж прямо-таки удивительный человек. Ему бы все только — тру-ля-ля! Как только вечер, он сейчас же надевает цилиндр и бежит в Елисейские поля плясать с гризетками канкан.

А я бы так сделал: Елисейские поля — закрыть! Карусельную площадь — закрыть! Не время теперь на каруселях раскатываться. И Гранд-Опера закрыл бы. Сиди дома с женой — вот тебе и вся Опера. И чтобы в 9 часов вечера на улицах всякое движение прекратить.

Как вышел на улицу — сейчас же полисмен за шиворот — цап! «Куда? Пошел домой!» Ведь я, голубчик мой, француза во как знаю; отнимите у него тру-ля-ля, отнимите Карусельную площадь, канканы-шантаны — да ведь он вернейшим мужем сделается! Ведь у него тогда, батенька, другого и дела не будет, как дома около жены сидеть да деток рожать. Он-то, — француз, — тогда на Мопассана и смотреть не захочет. Так и запишите.

Так и записываю.

II. Сосед по скамейке на бульваре

• Я спросил:
• — Чем занимаетесь?
• — Так, кое-что покупаю, продаю.
• — А раньше?
• — Правду вам сказать — дело прошлое — при жандармской охранке в провокаторах служил.

— Гм… да. Но все-таки вы, может быть, скажете — каким бы способом увеличить во Франции деторождение?

— Каким способом? Ясный способ.

— Именно?

— Скажем, живет в предместье Сент-Оноре молодой человек Жан. И в том же предместье проживает также девица Луиза. Что же делаю я? Иду к этой самой Луизе и говорю: «Ах, мадмуазель Луиза… Вы ранили стрелой Амура сердце одного моего друга». Вы же сами понимаете, что за любопытная публика — девушки.

Сейчас же: «Ах, ах, кто такой?» — «А вот этот самый Жан, живущий в предместье Сент-Оноре». И вот уже затравка сделана. Тут я иду к Жану и говорю ему: «Бонжур, мои ами Жан». — «Бонжур», — отвечает Жан.

Подмигну я ему этак, ткну пальцем в бок — французы это любят — и скажу: «Бонжур-то бонжур, а зачем вы сердце одной барышни разбили — вот вы мне на какой вопрос ответьте?!». Сейчас же — где, да что, да познакомьте, ну, там и пошло!

— Виноват, — это вы говорите о браке, а меня интересует вопрос о детях. Вон мне один сведущий человек рассказывал, что, как только вечер, — француз надевает цилиндр и бежит в Елисейские поля плясать канкан.

Собеседник торжествующе рассмеялся.

— Побежит? У меня не побежит. Пусть-ка попробует. Я его тут же на улице у самого дома встречу: «Куда, мон ами Жан?» — «Иду с кокотками канкан плясать». — «Ага! А я к вам иду посидеть. Ну, да вы отправляйтесь, а я уж посижу с вашей женой, чтоб ей скучно не было.

Ах, какой вы, мон шер, счастливый человек, что у вас такая жена! Что за грудь, что за плечи.

III. У почтового чиновника Почечуева

Когда я пришел к нему и задал ему первый вопрос — он долго не мог понять, чего я от него хочу.

Поняв наконец, просиял.

— Что сделать, чтобы у французов были дети? Очень просто! Нужно ввести покровительственную, мажоритарную систему!..

— То есть?

— А вот так: скажем, у человека один ребенок. Дается ему на рукав пиджака одна нашивка, вроде, знаете, как у солдата, получившего на войне одно ранение. И по этой нашивке — ему всюду делается скидка 10 %.

Пришел в лавку — вещь, стоящая 10 франков, отдается за 9, пришел в театр, сел в трамвай — со всего делается скидка 10 %. Два ребенка — две нашивки — уже 20 % скидки, три ребенка — три нашивки, и так далее.

А если ты такой умный, что имеешь 10 ребят, — пожалуйста! Все тебе бесплатно: ешь — не хочу, пей — не хочу! Гуляй по театрам — не хочу! Квартира даром, стол даром…

— Ну, а представьте себе такой случай, что у человека 12 человек детей. Что ж, по-вашему, государство еще ему должно доплачивать за все 20 %?

— Н…ну, нет — это зачем же. Медаль просто можно выдать какую-нибудь.

— А бездетные, а холостые, значит, никакими льготами не пользуются?

— Им? Льготы? Я бы с этими подлецами без всякой пощады!! Вошел в трамвай господин с нашивками — выкидывайся человек без нашивок со своего места! Пришел господин с нашивками в какое-нибудь учреждение просить службы — сейчас служащего человека без нашивок к черту, а на его место — пожалуйте! Вот бы что я провел сейчас же! Я бы им дыхнуть не дал!

Источник: https://lib-king.ru/283548-deti.html