ГлавнаяПолПоловицы скрипят
Вековечная мучительная тема русской литературы — как лес (сад) вырубали – продолжена К. Г. Паустовским в «Скрипучих половицах».
Лес – живой. Кого этим удивишь? Но лес у Паустовского порой так нарочито жив, что дает колоссальный импульс режиссеру школьной киностудии в его фантазиях и философских раздумьях. В самом деле, ведь идеальные метафоры мало вдохновляют на творчество.
«Не можем препятствовать законной выгоде»
Композитор Чайковский творит, уединившись в окруженной лесом усадьбе. Лесник Василий приносит злую новость. Заезжий купец Трощенко, новый владелец «профуканных» помещиком угодий, решил: лес – под топор. Чайковский мчится к губернатору. Тот разводит руками: препятствовать выгоде от законной собственности не можем. Композитор пробует перекупить лес.
Предлагает купцу вексель под завтрашние свои шедевры. Тот требует наличные. Их нет. Лес неутомимо валят. Но Трощенко вдруг оказывается у порога дома, где еще вчера звучала музыка. Передумал? Большая рубка пошла не так? Но композитор уже уехал. В Москву. А потом – и в Петербург? В столицу, к государю императору с прошением? Может быть. Финал – открытый.
Таким мог бы быть сценарий потенциального фильма «Скрип» с философской подоплекой по мотивам произведения Паустовского «Скрипучие половицы».
Думы Чайковского
По ходу развития темы нависшего над лесом топора автор читает мысли композитора. И тот выглядит неискренним, когда рассуждает о «воспитательном воздействии» природы и связывает сбережение леса с могуществом государства. «Выразить поэзию страны». «Спасти уголок земли».
«Потомки никогда не простят нам…». Есть в рассказе несколько надутых мест о поруганной красе земной и могучем влиянии лесов. Дело не в том, что композитор не мог думать о судьбах потомков. Очень даже мог.
Но он вряд ли думал о них в напыщенном стиле, который исключает личное переживание.
Высшие люди
Не менее странно и то, как видит значение творчества — глазами Чайковского – Паустовский в «Скрипучих половицах». Любимый поэт композитора – Пушкин. Все музыкальные сочинения, уже написанные – это дань Александру Сергеевичу, народу и друзьям.
И дань, как замечено, небогатая. Наверное, есть читатель, которому не скучны подобного рода пассажи. Нельзя же со скукой смотреть на иконы. Вспомним роман Чернышевского. Читать «Что делать?» скучно, но интересно. Мы осведомлены, что высших людей нет.
Но они так нужны нам. Не как пастыри, нет. А как те, кто решает вопрос о смысле жизни. Вопрос, который мучает каждого живущего. Нам нужна уверенность классицизма и романтический порыв одновременно. Чтоб не сомневаться никогда: долг – это и есть вершина счастья.
А какова жизнь на самом деле, мы хорошо знаем.
Скрипучая жизнь
У Паустовского в «Скрипучих половицах» скрипят не одни половицы. Платье горничной в губернаторском доме накрахмалено до скрипа. «Существующие законоположения не дают возможности» — скрипуче говорит и скрипуче живет хозяин дома. А слуги — подскрипывают. В скрипучих сапогах ходит Трощенко, наглый купец из Харькова, который и затеял весь этот лесоповал.
Ударит обухом топора по стволу — дерево поет, и слышит он свою песню, ту, что сливается со звоном монет. А музыка… От нее следа-то нету. Еще скрипит паром на переправе по пути домой после бесполезного визита к губернатору.
Жизнь повинуется скрипу пяти шатких половиц, которые так старательно пытается обойти в своем доме главный герой рассказа Паустовского «Скрипучие половицы».
Откуда берется музыка?
Это один из ключевых вопросов произведения.
Когда американского фантаста Роберта Шекли спросили, где он берет свои сюжеты, тот остроумно ответил: дескать, знай где – набрал бы больше.
Чайковский в рассказе Паустовского «Скрипучие половицы» дает иной ответ на похожий вопрос восторженного студента: тайны нет. А есть работа. Такой ответ был дан то ли в воспитательных целях, то ли от смущения.
Но да, в рассказе есть это: работа, работа, работа. Не щадя себя. Как у вола. Как у поденщика. Отсюда и вдохновение. Ой ли?
Там, где цветет иван-чай
Тайна все же есть. Откуда музыка? «Гимновая» стилистика рассказа (в согласии с природой вскормленная народная сила, лирическая сила лесной стороны), казалось бы, подсказывает прямолинейный ответ – из леса.
Но по большому счету не так уж важно, где Паустовский со своим героем находят источник вдохновения. Тайна и есть тайна. Главное – существует альтернатива проклятой скрипучей жизни. Есть гармония. А где ее источник, думайте сами.
Свой ответ дает Паустовский в «Скрипучих половицах».
Что цветы гвоздики напоминают пух клочьями, а свет падает пластами – образы мало о чем говорящие. Они и не копируют цветы и свет, и не показывают свет и цветы такими, какими их создал Бог. В чем же магнетизм?
Современный человек мегаполиса вряд ли разделит терзания тех, кто плачет по срубленной березе. Человеку мегаполиса не суждено знать дорогу к Рудому Яру, которую знает Чайковский во всех подробностях — мимо цветущего около пней иван-чая, через сломанный мост и мелколесье. Человеку мегаполиса не хаживать этой дорогой.
Современный защитник природы обмеряет леса шагами пользы и прямой дорогой идет к моральному утилитаризму. А Чайковский помнит лесную дорожку так, как может ее помнить только ребенок. И этот щемящий факт затмевает некрасивые красивости в виде клочьев и пластов.
И нарочито-горестные раздумья о судьбах государства российского в связи с поруганной природой.
Этого ребячьего мироощущения давно нет у либерального губернатора с припухшими глазами. Оно, это мироощущение, переродилось в наглый коммерческий азарт у купца Трощенко. Что предложил Чайковский в «Скрипучих половицах» Паустовского дельцу? Векселя – возможно, под «Пиковую даму» или «Щелкунчика».
Вместо наличных? Смешно! Так что же, взрослеть не надо? Надо. Высшими людьми, создающими неуничтожимые ценности, не рождаются. Так взрослеет в рассказе Паустовского «Скрипучие половицы» Феня, которая подошла к дому композитора с земляникой и заслушалась. Так взрослел вырастивший этот лес Василий.
И, будем думать, еще и молодежь в доме либерала-губернатора.
А если не так, то выходит сплошное палачество. Как воры разбегаются лесорубы от падающей сосны. Кто отправил их на воровство? Дисгармоничные люди. И плохие хозяйственники, конечно — сначала надо бы рубить мелкий лес, чтоб дать простор падению сосны-великана. Все у них дисгармонично. Даже колонны на губернаторском доме облупленные. Иное дело – дом композитора.
Дом
Он рассохся, как старый рояль. Но он скучает без музыки. Ждет. И поет, когда хозяин за роялем. А старая люстра отзывается. Резонансы – тончайшие. Этот дом, он окружен защитным поясом. Живой стеной. Теплой и надежной.
Ирония бумерангом
Кульминация рассказа Паустовского «Скрипучие половицы» — разговор дельца и композитора. Диалог построен на иронии. Причем, иронии обратной. Трощенко фонтанирует афоризмами, которые, казалось бы, должны сразить композитора. У купца шуба «не подбита благородством», зато деньги есть.
Композитор — персона «из возвышенных сфер», а торговаться-то не умеет. Купец не живет в «эмпиреях», зато он – в чести. Трощенко согласен: да, он маклак. Но, кто же тогда тот, кто пришел на поклон к нему, маклаку? Создатель «воздушной вещи». Ведь музыка-то – дым.
«Всегда при мне» — это купец о своем уме. Но почему смешон не проситель, а важный купец. Комический эффект возникает из-за несоответствия масштабов личности. Незначительный купчик насмехается над признанным гением с мировой славой. Это и смешно.
Одной лишь разницы в «общественном положении» достаточно для комизма.
Исторические параллели
Все сходится на том, что «музыкальный» рассохшийся дом – это дом в селе Фроловском близ Клина. В последние годы своей жизни Чайковский подыскивал то одно, то другое «убежище». В одном из писем он называет это место «раем» — после столиц и заграничных путешествий. Запущенный сад. Дальше – лес. И такие дали! Вырубить лес распорядилась сама хозяйка усадьбы, которую арендовал композитор.
В беллетристике биографической Чайковский той поры предстает… Ну, мы читывали биографии замечательных людей. Для кого они пишутся? Для людей незамечательных. Кто не без довольства подумает по прочтении: «Ну, я-то не такой мелочный, озабоченный, слабый.
И с желудком вроде бы пока все в порядке». Если бы можно было материализовать гибрид творческих мук и превратностей судьбы, его обязательно выставили бы в кунсткамере. Да, наверное, композитор не был высшим человеком.
Но и был, потому что высший человек – это высшее в человечестве.
Видимо, именно во Фроловском Чайковский сочинял, например, симфонию № 5, которую бесцеремонный биограф пропечатает своим клеймом — «не то», а исполнители будут чесать затылки: «как играть?». Рок подчинился радости или празднует свою победу? Трактовки противоположные.
Вымысел как настоящая жизнь
Образы литературные действуют избирательно и толкуются по-разному. Страшный миг смерти – это о падении срубленного дерева. Кто-то восхитится: «Сильно сказано!». А кто-то поежится от искусственности фразы.
Но изящество слога несущественно в важной депеше: оставьте природе ее умения – родить, расти, быть совершенной и самодостаточной. А человеку… Паустовский подумывал о необычной автобиографии. Вымышленной.
С какими бы людьми сошелся на путях-дорогах! Сколько бы всего свершил!
Fortissimo
Забыв шум леса, заворожено внимая рокоту космодромов и шуршанию бесшумной бытовой техники, мы смиряемся со скрипом шатких половиц. Бьемся за себя в макромире, где уже нет гармонии. Один скрип. И половицы – это горящая земля под нашими ногами: так, в духе Паустовского (у него земля лишь сотрясается), и сыграем последний аккорд.
fb.ru
Краткое содержание Паустовский Скрипучие половицы за 2 минуты пересказ сюжета
Как и в остальных произведениях К.Г. Паустовского, в «Скрипучих половицах» автор затрагивает тему Родины, тему России.
Паустовский восхищается красотой русской природы и делится с читателями своими чувствами и личными переживаниями за судьбу страны и благополучие ее народа. Важной особенностью авторского повествования является красочное, живое и проникновенное описание природы.
При этом оно никак не отделено от человеческого бытия, и всегда находится в гармонии с тем состоянием души, которое человек испытывает в тот или иной период своей жизни.
«Скрипучие половицы» — это название первой главы «Повести о лесах», написанной К.Г. Паустовским в 1948 году. Лейтмотивом всего произведения является проблема истребления русских лесов. Именно в первой главе автор гневно осуждает хищническое отношение людей к прекрасным дарам природы. В центре повествования первой главы находится небольшая зарисовка из жизни Петра Ильича Чайковского.
Он живет в старом деревянном доме вдалеке от людей. Вокруг него – тишина, а в душе царит покой и умиротворение. Рядом — сосновый лес, прекрасные пейзажи дарят композитору вдохновение, и даже воздух пропитан музыкой и благодатью.
Безусловно, образ композитора в рассказе не претендует на полное соответствие прототипу, и взят Паустовским для усиления писательской мысли и создания пущего эмоционального эффекта и придания эстетики происходящему. Это скорее выдуманный персонаж со своей выдуманной историей, нежели реально существовавший композитор Чайковский.
Однако этот факт нисколько не умаляет художественной ценности произведения, не отрицает его глубину и не лишает правдоподобности.
Дом композитора действительно был очень старым и совсем рассохся от жары. Но та атмосфера тепла и уюта, что царила в нем, буквально притягивала к себе, и покидать это место совсем не хотелось.
Чайковский любил свой дом, восхищался красотой леса и всего, что его окружало. Дом словно оживал в тот момент, когда композитор начинал играть на рояле. Звуки старого дерева звучали в унисон с прекрасной музыкой гениального композитора. Будто на сцене перед сотнями зрителей играет настоящий оркестр.
Только одна вещь нарушала творческую идиллию музыканта – пять скрипучих половиц, которые словно бы мешали Чайковскому всякий раз добираться до музыкального инструмента. И если ему все удавалось пройти и через них и не вызвать жалобного стона, на лице его появлялась довольная улыбка.
В отличном настроении Чайковский приступал к работе.
Ночами по всему дому раздавался скрип старого дерева, повторяя звуки дневной музыки. Композитор всегда мечтал создать композицию, подобную этой. Чайковский всегда старался как можно глубже и ярче передавать те незабываемые эмоции, что дарила ему красота сельской местности. Всю свою жизнь он посвятил Родине, запечатлевая в музыкальных произведениях чудесное очарование русских полей и лесов.
Именно об этом рассказывает первая глава «Повести о лесах». Жизнь человека, его творчество и красота природы – вещи неразделимые и с равнодушием несовместимые.
Можете использовать этот текст для читательского дневника
Паустовский. Все произведения
Скрипучие половицы. Картинка к рассказу
Сейчас читают
- Краткое содержание Лондон Северная Одиссея Рассказ Джека Лондона «Северная Одиссея» был написан в 1899 году, он входит в цикл «Северные рассказы». В этом рассказе вновь встречаются два частых персонажа историй Джека Лондона — Мэйлмют Кид и Стэнли Принс.
- Краткое содержание Алданов Чертов мост В книге автор рассказывает о повседневной жизни Суворова, и раскрывает ее скрытые мотивы. Несмотря на его победоносный характер и великое звание Полководец, он оказывается замешан в грязные махинации доблестной австрийской армии
- Краткое содержание Уэллс Пища богов Научно-фантастическое произведение «Пища богов», написанное английским писателем Гербертом Джорджем Уэллсом, рассказывает об изобретателях «чудо-еды», которая преобразовывала живых существ.
- Краткое содержание Роковые яйца Булгаков События фантастического произведения «Роковые яйца» разворачиваются в Советском Союзе в 1928 году. Талантливый зоолог профессор Владимир Ипатьевич Персиков открывает необычный «луч жизни»
- Краткое содержание Гоголь Ревизор очень кратко В уединённом маленьком городке собираются все чиновники. Начальник уездного города объявляет, что к ним с проверкой секретно едет ревизор. Все начинают обеспокоенно обсуждать эту новость, гадая, что же послужило причиной для проверки
2minutki.ru
Если скрипят полы | РемонтСами!
Источник: https://pilorama-chita.ru/pol/polovicy-skripyat.html
Читать книгу «Мещерская сторона (сборник)» онлайн— Константин Паустовский — Страница 2 — MyBook
Краса полуночной природы, Любовь очей, моя страна!
Дом рассохся от старости. А может быть, и от того, что он стоял на поляне в сосновом лесу и от сосен все лето тянуло жаром. Иногда дул ветер, но он не проникал даже в открытые окна мезонина. Он только шумел в вершинах сосен и проносил над ними вереницы кучевых облаков.
Чайковскому нравился этот деревянный дом. В комнатах слабо пахло скипидаром и белыми гвоздиками. Они в изобилии цвели на поляне перед крыльцом. Растрепанные, высохшие, они даже не были похожи на цветы, а напоминали клочья пуха, прилипшего к стебелькам.
Единственное, что раздражало композитора, – это скрипучие половицы. Чтобы пройти от двери к роялю, надо было переступить через пять шатких половиц. Со стороны это выглядело, должно быть, забавно, когда пожилой композитор пробирался к роялю, приглядываясь к половицам прищуренными глазами.
Если удавалось пройти так, чтобы ни одна из них не скрипнула, Чайковский садился за рояль и усмехался. Неприятное осталось позади, а сейчас начнется удивительное и веселое: рассохшийся дом запоет от первых же звуков рояля. На любую клавишу отзовутся тончайшим резонансом сухие стропила, двери и старушка люстра, потерявшая половину своих хрусталей, похожих на дубовые листья.
Самая простая музыкальная тема разыгрывалась этим домом как симфония.
«Прекрасная оркестровка!» – думал Чайковский, восхищаясь певучестью дерева.
С некоторых пор Чайковскому начало казаться, что дом уже с утра ждет, когда композитор, напившись кофе, сядет за рояль. Дом скучал без звуков.
Иногда ночью, просыпаясь, Чайковский слышал, как, потрескивая, пропоет то одна, то другая половица, как бы вспомнив его дневную музыку и выхватив из нее любимую ноту. Еще это напоминало оркестр перед увертюрой, когда оркестранты настраивают инструменты.
То тут, то там – то на чердаке, то в маленьком зале, то в застекленной прихожей – кто-то трогал струну. Чайковский сквозь сон улавливал мелодию, но, проснувшись утром, забывал ее.
Он напрягал память и вздыхал: как жаль, что ночное треньканье деревянного дома нельзя сейчас проиграть! Проиграть незамысловатую песню пересохшего дерева, оконных стекол с обвалившейся замазкой, ветра, постучавшего веткой по крыше.
Прислушиваясь к ночным звукам, он часто думал, что вот проходит жизнь, а ничего еще толком не сделано. Все написанное – только небогатая дань своему народу, друзьям, любимому поэту Александру Сергеевичу Пушкину. Но еще ни разу ему не удалось передать тот легкий восторг, что возникает от зрелища радуги, от ауканья крестьянских девушек в чаще, от самых простых явлений окружающей жизни.
Чем проще было то, что он видел, тем труднее оно ложилось на музыку.
Как передать хотя бы вчерашний случай, когда он укрылся от проливного дождя в избе у объездчика Тихона! В избу вбежала Феня – дочь Тихона, девочка лет пятнадцати. С ее волос стекали капли дождя.
Две капли повисли на кончиках маленьких ушей. Когда из-за тучи ударило солнце, капли в ушах у Фени заблестели, как алмазные серьги.
Чайковский любовался девочкой. Но Феня стряхнула капли, все кончилось, и он понял, что никакой музыкой не сможет передать прелесть этих мимолетных капель.
А Фет распевал в своих стихах: «Лишь у тебя, поэт, крылатый слова звук хватает на лету и закрепляет вдруг и темный бред души, и трав неясный запах…»*
Нет, очевидно, это ему не дано. Он никогда не ждал вдохновения. Он работал, работал, как поденщик, как вол, и вдохновение рождалось в работе.
Пожалуй, больше всего ему помогали леса, лесной дом, где он гостил этим летом, просеки, заросли, заброшенные дороги – в их колеях, налитых дождем, отражался в сумерках серп месяца, – этот удивительный воздух и всегда немного печальные русские закаты.
Он не променяет эти туманные зори ни на какие великолепные позлащенные закаты Италии. Он без остатка отдал свое сердце России – ее лесам и деревушкам, околицам, тропинкам и песням. Но с каждым днем его все больше мучает невозможность выразить всю поэзию своей страны. Он должен добиться этого. Нужно только не щадить себя.
К счастью, в жизни выдаются удивительные дни – вот такие, как сегодняшний. Он проснулся очень рано и несколько минут не двигался, прислушиваясь к перезвону лесных жаворонков. Даже не глядя в окно, он знал, что в лесу лежат росистые тени.
На соседней сосне куковала кукушка. Он встал, подошел к окну, закурил.
Дом стоял на пригорке. Леса уходили вниз, в веселую даль, где лежало среди зарослей озеро. Там у композитора было любимое место – оно называлось Рудым Яром.
Самая дорога к Яру всегда вызывала волнение. Бывало, зимой, в сырой гостинице в Риме, он просыпался среди ночи и начинал шаг за шагом вспоминать эту дорогу: сначала по просеке, где около пней цветет розовый иван-чай, потом березовым грибным мелколесьем, потом через поломанный мост над заросшей речкой и по изволоку – вверх, в корабельный бор.
Он вспоминал этот путь, и у него тяжело билось сердце. Это место казалось ему наилучшим выражением русской природы.
Он окликнул слугу и заторопил его, чтобы поскорее умыться, выпить кофе и идти на Рудой Яр. Он знал, что сегодня, побывав там, он вернется – и давно живущая где-то внутри любимая тема о лирической силе этой лесной стороны перельется через край и хлынет потоками звуков.
Так и случилось. Он долго простоял на обрыве Рудого Яра. С зарослей липы и бересклета капала роса. Столько сырого блеска было вокруг, что он невольно прищурил глаза.
Но больше всего в этот день Чайковского поразил свет. Он вглядывался в него, видел всё новые пласты света, падавшие на знакомые леса. Как только он раньше не замечал этого?
С неба свет лился прямыми потоками, и под этим светом особенно выпуклыми и кудрявыми казались вершины леса, видного сверху, с обрыва.
На опушку падали косые лучи, и ближайшие стволы сосен были того мягкого золотистого оттенка, какой бывает у тонкой сосновой дощечки, освещенной сзади свечой. И с необыкновенной в то утро зоркостью он заметил, что сосновые стволы тоже отбрасывают свет на подлесок и на траву – очень слабый, но такого же золотистого, розоватого тона.
И наконец, он увидел сегодня, как заросли ив и ольхи над озером были освещены снизу голубоватым отблеском воды.
Знакомый край был весь обласкан светом, просвечен им до последней травинки. Разнообразие и сила освещения вызвали у Чайковского то состояние, когда кажется, что вот-вот случится что-то необыкновенное, похожее на чудо. Он испытывал это состояние и раньше. Его нельзя было терять. Надо было тотчас возвращаться домой, садиться за рояль и наспех записывать проигранное на листках нотной бумаги.
Чайковский быстро пошел к дому. На поляне стояла высокая раскидистая сосна. Ее он прозвал «маяком». Она тихо шумела, хотя ветра и не было. Он, не останавливаясь, провел рукой по ее нагретой коре.
Дома он приказал слуге никого к себе не пускать, прошел в маленький зал, запер дребезжащую дверь и сел к роялю.
Он играл. Вступление к теме казалось расплывчатым и сложным. Он добивался ясности мелодии – такой, чтобы она была понятна и мила и Фене, и даже старому Василию, ворчливому леснику из соседней помещичьей усадьбы.
Он играл, не зная, что Феня принесла ему махотку* земляники, сидит на крыльце, крепко сжимает загорелыми пальцами концы белого головного платка и, приоткрыв рот, слушает. А потом приплелся Василий, сел рядом с Феней, отказался от городской папироски, предложенной слугой, и скрутил цигарку из самосада.
– Играет? – спросил, подымив цигаркой, Василий. – Прекратить, говоришь, нельзя?
– Никак! – ответил слуга и усмехнулся на необразованность лесника. – Он музыку сочиняет. Это, Василий Ефимыч, святое дело.
– Дело, конечно, святое, – согласился Василий. – А ты бы все-таки доложил.
– И не просите. Надо же иметь понимание вещей.
– А мы что ж, не понимаем? – рассердился Василий. – Ты, брат, охраняй, да в меру. Мое дело, ежели разобраться, поважнее, чем этот рояль.
– Ой!.. – вздохнула Феня и еще туже затянула концы платка. – Весь бы день слухала!
Глаза у нее были серые, удивленные, и в них виднелись коричневые искорки.
– Вот, – сказал с укором слуга, – девчонка босоногая, и та чувствует! А ты протестуешь! Смыслу от тебя не добьешься. И неизвестно, за каким ты делом пришел.
– Я не в трактир пришел, – ответил бранчливо Василий. – В трактире встретимся – будем лаяться, кипеть до утра. Я к Петру Ильичу за советом пришел.
Он снял шапку, поскреб серые космы, потом нахлобучил шапку и сказал:
– Слыхали небось? Помещик мой не вытянул, ослаб. Весь лес продал.
– Да ну!
– Вот тебе и ну! Ну да ну, повесь язык на сосну!
– Ты чего вяжешься? – обиделся слуга. – А то я и ответить могу!
– Жилетку ты носишь бархатную, – пробормотал Василий, – с кармашками. А что в них класть, неведомо. Леденцы для девиц? Или платочек засунуть и пойти форсить под окошками? Ты, выходит, блудный сын. Вот ты кто!
Феня фыркнула. Слуга молчал, но смотрел на Василия презрительно.
– То-то! – сказал Василий. – Понимать надо, где правда, а где беззаконие. Лес помещик профукал. А толку что? С долгами расплатиться не хватит.
– Кому продал?
– Харьковскому купцу Трощенке. Принесла его сюда, за тыщи верст*, нелегкая из Харькова!.. Слыхал про такого?
– Купцов много, – уклончиво ответил слуга. – Ежели бы еще он был московский… да первой гильдии…
– Повидал я купцов на своем веку каких хошь гильдий. Таких видал обормотов, что спаси господи! А этот – с виду приличный господин. В золотых очках, и бородка седенькая, гребешочком расчесанная. Чистая бородка. Отставной штабс-капитан. А не похоже. Вроде как церковный староста. В чесучовом пиджаке ходит.
А в глаза, брат, не гляди – там пусто. Как в могиле. Приехал с ним приказчик, все хвалится: «Мой, – говорит, – волкодав леса свел по всей Харьковской и Курской губерниям. Сплошной рубкой. Он, – говорит, – к лесу злой – на семена ничего не оставит. На лесах большие капиталы нажил».
Думали, конечно, что врет приказчик. Они при денежных людях угождают; им соврать или человека разуть-раздеть – пустое дело. А вышло на поверку, что не брешет приказчик. Купил Трощенко лес, рубаху еще не сменил, а пригнал уже лесорубов и пильщиков. С завтрашнего дня лес начнут валить.
Всё, говорят, велел пустить под топор, до последней осины. Так-то!
– Серьезный мужчина, – заметил слуга.
– Хо-озяин! – злобно выкрикнул Василий. – Шея у него из одних мослаков, у анафемы!
– А тебе что? Твоя какая беда? Что велят, то и делай. Только поспевай шапку скидать.
– Служишь ты у хорошего господина, – раздумчиво сказал Василий, – а душа у тебя как гнилой орех. Щелкнешь – а в нем заместо ядра белый червь. Был бы я твоим барином, обязательно бы тебя выгнал. Взашей! Как язык поворачивается такое спрашивать – мне-то что! Да я со своих двадцати годов к этому лесу приставлен. Я его растил, нянчил. Как баба ребят не растит.
– Вона! – насмешливо отозвался слуга.
– «Вона»! – передразнил его Василий. – А теперь что? Разбой! Да я еще должен дерева́ к смерти метить. Нет, брат, совесть у меня не бумажная. Меня не купишь. Теперь одна путь – жаловаться.
– Кому? – спросил слуга и пустил из ноздрей табачный дым. – Царю Гороху?
– Как – кому? Губернатору. Земству*. А не поможет – в суд! Дойти до Сената*.
- – Будет Сенат с таким делом вожжаться!
- – А не будет – так до царя-императора!
- – Ну а как царь не поможет?
– Тогда всем миром стать и стоять. Стенкой. Не допустим, мол, разбоя! Уходи, откуда пришел!
– Мечты!.. – вздохнул слуга и затоптал папиросу. – С такими словами ты лучше к Петру Ильичу не приступай.
– Это мы еще поглядим!
– Ну и сиди, дожидайся! – рассердился слуга. – Только имей в виду, что ежели он заиграется, так до ночи не выйдет.
– Небось выйдет! Ты меня не пугай. Я, брат, не из робких.
Слуга взял у Фени махотку с земляникой и ушел в дом. Феня еще долго сидела пригорюнившись, смотрела перед собой удивленными глазами. Потом тихонько встала и, оглядываясь, пошла прочь по дороге. А Василий палил цигарки, скреб грудь, ждал. Солнце уже перевалило к вечеру, от сосен пошли длинные тени, а музыка не затихала.
«Колдует! – подумал Василий, поднял голову, прислушался. – Господи, да ведь это как бы знакомое! Неужто наше, деревенское? «Среди долины ровныя…»*! Нет, не то.
А схоже! Или то пастухи заиграли в лугах, скликая к вечеру стадо? Или то соловьи ударили сразу, будто сговорились, по окрестным кустам? Эх, старость! А душа, видно, не сдается. Душа помнит молодость.
С молодостью человеку расставаться куда как жаль. Не с руки расставаться!»
Когда в окнах заполыхал багровый закатный огонь, музыка наконец оборвалась. Несколько минут было тихо. Потом скрипнула дверь. Чайковский вышел на крыльцо, достал из кожаного портсигара папиросу. Он был бледен, руки у него дрожали.
Василий поднялся, шагнул к Чайковскому, стал на колени, стащил с головы выгоревший картуз, всхлипнул.
– Ты что? – быстро спросил Чайковский и схватил Василия за плечо. – Встань! Что с тобой, Василий?
– Спаси! – прохрипел Василий и начал через силу подниматься, опираясь рукой о ступеньку. – Мочи моей нету! Криком бы кричал, да никто не отзовется. Помоги, Петр Ильич, не дай случиться палачеству!
Василий прижал к глазам рукав застиранной синей рубахи. Он долго не мог ничего выговорить, сморкался, а когда наконец рассказал все как есть, то даже оторопел: никогда он не видел Петра Ильича в таком гневе.
- Все лицо у Чайковского пошло красными пятнами. Обернувшись к дому, он крикнул:
- – Лошадей!
- На крыльцо выскочил испуганный слуга:
- – Звали, Петр Ильич?
– Лошадей! Вели закладывать.
– Куда ехать-то?
– К губернатору.
Чайковский плохо помнил эту позднюю поездку. Коляску подбрасывало на выбоинах и корнях. Лошади всхрапывали, пугались. С неба падали звезды. Холодом ударяло в лицо из заболоченных чащ.
Временами дорога прорывалась через такую гущу лещины, что нужно было сидеть согнувшись, чтобы ветками не исхлестало лицо. Потом лес кончился, дорога пошла под гору, в просторные луга. Кучер гикнул, и лошади пошли вскачь.
«Успею ли? – думал Чайковский. – В крайнем случае разбужу. Завтра начнут валить лес. Что за подлость такая!»
С губернатором он познакомился как-то на благотворительном концерте в губернском городе. Смутно помнился тучный человек в тесном сюртуке, с припухшими, больными веками. Поговаривали, что губернатор – либерал.
Вот и город. Колеса загремели по мосту, пересчитали все бревна, потом покатились по мягкой пыли. В окошках церковно блестели киоты*. Потянулись каменные лабазы*. Проехали мимо темной каланчи, мимо сада за высокой оградой. Коляска остановилась у белого дома с облупленными колоннами.
Чайковский позвонил у калитки.
Из сада доносились голоса, смех, удары деревянных молотков. Там, должно быть, играли при фонарях в крокет. Значит, в доме была молодежь. Это успокоило Чайковского. Он поверил, что ему удастся убедить губернатора. Как бы ни был губернатор сух и чиновен, ему будет стыдно перед своей молодежью отказать Чайковскому в таком правом деле.
Горничная в ситцевом, до скрипа накрахмаленном платье провела Чайковского на веранду, где губернатор пил чай. Он был вдовец, и чай разливала пожилая экономка с оскорбленным лицом.
Губернатор тяжело встал, сделал шаг навстречу. На нем была шелковая белая косоворотка с расстегнутым воротом. Он извинился, глядя на Чайковского припухшими глазами.
Источник: https://MyBook.ru/author/konstantin-georgievich-paustovskij/mesherskaya-storona-sbornik/read/?page=2
Главный смысл рассказа 4-5 предложений для читательского дневника паустовский . скрипучие половицы
Всего ответов: 2 Ответ разместил: fmksa2006«Скрипучие половицы» — это название первой главы «Повести о лесах», написанной К.Г. Паустовским в 1948 году. Лейтмотивом всего произведения является проблема истребления русских лесов. Именно в первой главе автор гневно осуждает хищническое отношение людей к прекрасным дарам природы. В центре повествования первой главы находится небольшая зарисовка из жизни Петра Ильича Чайковского.Он живет в старом деревянном доме вдалеке от людей. Вокруг него – тишина, а в душе царит покой и умиротворение. Рядом — сосновый лес, прекрасные пейзажи дарят композитору вдохновение, и даже воздух пропитан музыкой и благодатью. Безусловно, образ композитора в рассказе не претендует на полное соответствие прототипу, и взят Паустовским для усиления писательской мысли и создания пущего эмоционального эффекта и придания эстетики происходящему. Это скорее выдуманный персонаж со своей выдуманной историей, нежели реально существовавший композитор Чайковский. Однако этот факт нисколько не умаляет художественной ценности произведения, не отрицает его глубину и не лишает правдоподобности.
Источник: Краткое содержание Паустовский Скрипучие половицы за 2 минуты пересказ сюжета
Ответ разместил: Гость
жития, кажется, выражение из старославянского, трудно жить, ужасные невозможные условия
Ответ разместил: Гость
Когда мне исполнилось 7 лет ,в день рождения мне подарили книгу. она называлась сборник русских народных сказок.Книга была очень большая.Я захотела почитать эту книгу, но мама сказала , что я ещё не умею читать.Я заплакала , но это делу не Я стала ждать когда мне мама почитает книгу, но мама была занята..
Через некоторое время пришла сестра. Я ее попросила почитать мне . Она согласилась. Мы селе на диван , взяли книгу, и она начала читать..Книга была очень интересная там было много картинок.Мы дочитали книгу до конца. Сестра спросила какой сказка мне понравился больше всего.
я ей ответила , что мне понравилась Крошечка Ховрошечка.
Ответ разместил: Гость
ДЛя этого можно привести примеры картин, произведений где упоминается о природе, можно сравнить как природу описывают разные авторы.. Если смотреть в литературе, то можно нписать какие литературные средства используются, для какой цели. Если писать о живописи, о можно написать о цвете, который применили при написании картины, и можно указать авторов, которые рисовали в основном природу!
Другие вопросы по Литературе
Литература, 16.03.2020 21:54, кисикмиксер
Сочинение на тему :Что и высмеивают в своих произведениях Чехов(хамелеон, толстый и тонкий ) и Гоголь(Тарас бульба)
Ответов: 1
Источник: https://0tvet.com/literatura/question32178848
К. Паустовский. Скрипучие половицы
(1)Дом рассохся от старости, а может быть, и от того, что он стоял на поляне в сосновом лесу и от сосен всё лето тянуло жаром.
(2)Чайковскому нравился этот деревянный дом. (3)Единственное, что раздражало композитора, –это скрипучие половицы. (4)Чтобы пройти от двери к роялю, надо было переступить через пять шатких половиц. (5)Со стороны это выглядело, должно быть, забавно, когда пожилой композитор пробирался к роялю, рассматривал половицы прищуренными глазами.
(6)Если удавалось пройти так, чтобы ни одна из них не скрипнула, Чайковский садился за рояль и усмехался. (7)Неприятное осталось позади,а сейчас начнётся удивительное и весёлое: рассохшийся дом запоёт от первых же звуков рояля. (8)На любую клавишу отзовутся тончайшим резонансом сухие стропила, и двери, и старушка люстра, потерявшая половину своих хрусталей, похожих на дубовые листья.
(9)Самая простая музыкальная тема разыгрывалась этим домом, как симфония.
(10)С некоторых пор Чайковскому начало казаться, что дом уже с утра ждёт, когда композитор, напившись кофе, сядет за рояль. (11)Дом скучал без звуков.
(12)Иногда ночью, просыпаясь, Чайковский слышал, как, потрескивая, пропоёт то одна, то другая половица, как бы вспомнив его дневную музыкуи выхватив из неё любимую ноту. (13)Ещё это напоминало оркестр перед увертюрой, когда оркестранты настраивают инструменты. (14)То тут, то там –
то на чердаке, то в маленьком зале, то в застеклённой прихожей –
кто-то трогал струну. (15)Чайковский сквозь сон улавливал мелодию, но, проснувшись утром, забывал её.
(16)Он напрягал память и вздыхал: как жаль, что ночное треньканье деревянного дома нельзя сейчас проиграть! (17)Прислушиваясь к ночным звукам, он часто думал, что вот проходит жизнь, а ничего ещё толком не сделано.
(18)Ещё ни разу ему не удалось передать тот лёгкий восторг, что возникает от зрелища радуги, от ауканья крестьянских девушек в чаще, от самых простых явлений окружающей жизни.
(19)Чем проще было то, что он видел, тем труднее оно ложилось на музыку. (20)Как передать хотя бы вчерашний случай, когда он укрылся от проливного дождя в избе у объездчика Тихона! (21)В избу вбежала Феня –
дочь Тихона, девочка лет пятнадцати. (22)С её волос стекали капли дождя. (23)Две капли повисли на кончиках маленьких ушей. (24)Когда из-за тучи ударило солнце, капли в ушах у Фени заблестели, как алмазные серьги.
(25)Но Феня стряхнула капли, всё кончилось, и он понял, что никакой музыкой не сможет передать прелесть этих мимолётных капель.
(26)Нет, очевидно, это ему не дано. (27)Он никогда не ждал вдохновения. (28)Он работал, работал, как подёнщик, как вол, и вдохновение рождалось в работе.
(29)Пожалуй, больше всего ему помогали леса, просеки, заросли, заброшенные дороги, этот удивительный воздух и всегда немного печальные русские закаты. (30)Он не променяет эти туманные зори ни на какие великолепные позлащённые закаты Италии. (31)Он без остатка отдал своё сердце России –
её лесам и деревушкам, околицам, тропинкам и песням. (32)Но с каждым днём его всё больше мучает невозможность выразить всю поэзию своей страны. (33)Он должен добиться этого. (34)Нужно только не щадить себя.
(По К.Г. Паустовскому)*
* Паустовский Константин Георгиевич (1892–1968) – русский советский писатель, классик отечественной литературы.
Источник: https://zelenaoge.blogspot.com/2017/07/blog-post_36.html