«Джамиля» — книга сразу о двух чувствах – о романтической и чистой любви Данияра и Джамили, и о первой незабываемой и трепетной привязанности мальчика-рассказчика Сеита к этой же девушке. Все герои книги – простые люди из народа, тесно связанные с землей, чтущие предков и долг перед Родиной.
В произведение можно обнаружить множество романтизированных и точных описаний природы Киргизии, ощутить терпкий запах полыни. Но в характеристике главных героев Айтматов –реалист отходит от фольклорных традиций: положительный герой Данияр далеко не богатырь и красавец – «неказист с виду, молчалив и угрюм».
Да и Джамиля не имеет ничего общего с восточной пери — «в характере у нее проявлялись какие-то мужские черты». Это обычные, живущие интенсивной душевной жизнью молодые люди, далекие от совершенства, но очень «человечные» и живые. Первоначальное название книги «Мелодия» — так как главный герой Данияр признается в любви Джамиле при помощи песни без слов.
Именно в этой песне рассказчику и девушке является душа влюбленного и его большой талант.
В повести о любви остро ощущается и тема войны – ведь муж Джамили на фронте, Данияр вернулся калекой, а женщины вынуждены выполнять всю мужскую колхозную работу. Нелегко приходится и подросткам – Сеит, как может помогает семье, его даже в шутку именуют «защитником и кормильцем».
Именно война разрушает вековечные традиции аула, и молодая невестка работает в паре с холостяком Данияром. Целью писателя было показать, что, как бы ни менялся жизненный уклад и привычки, какой бы разрушительной ни была война – она не может разрушить человека.
Именно тогда – как бы вопреки, и расцветает человеческая душа.
В тексте постоянно чувствуется национальный киргизский дух и колорит. Прежде всего, конечно, в многочисленных обычаях и приметах, о которых сам Айтматов говорил так: «Они всегда важны для передачи особенностей национального характера». Отец мальчика-рассказчика, подчиняясь долгу перед предками, берет во вторые жены родственницу-вдову.
Так как родовой адат не разрешает отпускать на сторону женщину с сыновьями. Сам Сеит называет эту женщину «младшей матерью». Для главных же героев существует только любовь и искренность — Джамиля и Данияр покидают аул, чтобы быть вместе.
Их поступок «открывает» Сеиту глаза и спустя годы он также решительно и смело говорит матери и отцу о том, что вопреки их воле он хочет стать художником.
Рецензент: nikoladze
Доводы рассудка
Бесы
Игры в жизньСлед черной кошки
Источник: https://knigoobzor.ru/dzhamilya.php
Джамиля
Шел третий год войны. Взрослых здоровых мужчин в аиле не было, и потому жену моего старшего брата Садыка (он также был на фронте), Джамилю, бригадир послал на чисто мужскую работу — возить зерно на станцию. А чтоб старшие не тревожились за невесту, направил вместе с ней меня, подростка. Да еще сказал: пошлю с ними Данияра.
Джамиля была хороша собой — стройная, статная, с иссиня-черными миндалевидными глазами, неутомимая, сноровистая. С соседками ладить умела, но если ее задевали, никому не уступала в ругани. Я горячо любил Джамилю. И она любила меня. Мне кажется, что и моя мать втайне мечтала когда-нибудь сделать ее властной хозяйкой нашего семейства, жившего в согласии и достатке.
На току я встретил Данияра. Рассказывали, что в детстве он остался сиротой, года три мыкался по дворам, а потом подался к казахам в Чакмакскую степь.
Раненая нога Данияра (он только вернулся с фронта) не сгибалась, потому и отправили его работать с нами. Он был замкнутым, и в аиле его считали человеком со странностями.
Но в его молчаливой, угрюмой задумчивости таилось что-то такое, что мы не решались обходиться с ним запанибрата.
А Джамиля, так уж повелось, или смеялась над ним, или вовсе не обращала на него внимания. Не каждый бы стал терпеть ее выходки, но Данияр смотрел на хохочущую Джамилю с угрюмым восхищением.
Однако наши проделки с Джамилей окончились однажды печально. Среди мешков был один огромный, на семь пудов, и мы управлялись с ним вдвоем. И как-то на току мы свалили этот мешок в бричку напарника.
На станции Данияр озабоченно разглядывал чудовищный груз, но, заметив, как усмехнулась Джамиля, взвалил мешок на спину и пошел.
Джамиля догнала его: «Брось мешок, я же пошутила!» — «Уйди!» — твердо сказал он и пошел по трапу, все сильнее припадая на раненую ногу… Вокруг наступила мертвая тишина. «Бросай!» — закричали люди. «Нет, он не бросит!» — убежденно прошептал кто-то.
Весь следующий день Данияр держался ровно и молчаливо. Возвращались со станции поздно. Неожиданно он запел. Меня поразило, какой страстью, каким горением была насыщена мелодия. И мне вдруг стали понятны его странности: мечтательность, любовь к одиночеству, молчаливость. Песни Данияра всполошили мою душу. А как изменилась Джамиля!
Каждый раз, когда ночью мы возвращались в аил, я замечал, как Джамиля, потрясенная и растроганная этим пением, все ближе подходила к бричке и медленно тянула к Данияру руку… а потом опускала ее. Я видел, как что-то копилось и созревало в ее душе, требуя выхода. И она страшилась этого.
Однажды мы, как обычно, ехали со станции. И когда голос Данияра начал снова набирать высоту, Джамиля села рядом и легонько прислонилась головой к его плечу. Тихая, робкая… Песня неожиданно оборвалась. Это Джамиля порывисто обняла его, но тут же спрыгнула с брички и, едва сдерживая слезы, резко сказала: «Не смотри на меня, езжай!»
И был вечер на току, когда я сквозь сон увидел, как с реки пришла Джамиля, села рядом с Данияром и припала к нему. «Джамилям, Джамалтай!» — шептал Данияр, называя ее самыми нежными казахскими и киргизскими именами.
Вскоре задул степняк, помутилось небо, пошли холодные дожди — предвестники снега. И я увидел Данияра, шагавшего с вещмешком, а рядом шла Джамиля, одной рукой держась за лямку его мешка.
Сколько разговоров и пересудов было в аиле! Женщины наперебой осуждали Джамилю: уйти из такой семьи! с голодранцем! Может быть, только я один не осуждал ее.
Вы прочитали краткое содержание повести «Джамиля». Предлагаем вам также посетить раздел Краткие содержания, чтобы ознакомиться с изложениями других популярных писателей.
Источник: https://reedcafe.ru/summary/dzhamilya
Краткое содержание – «Джамиля» Айтматов
Шел третий год войны. Взрослых здоровых мужчин в аиле не было, и потому жену моего старшего брата Садыка (он также был на фронте), Джамилю, бригадир послал на чисто мужскую работу — возить зерно на станцию. А чтоб старшие не тревожились за невесту, направил вместе с ней меня, подростка. Да ещё сказал: пошлю с ними Данияра.
Джамиля была хороша собой — стройная, статная, с иссиня-черными миндалевидными глазами, неутомимая, сноровистая. С соседками ладить умела, но если её задевали, никому не уступала в ругани. Я горячо любил Джамилю. И она любила меня. Мне кажется, что и моя мать втайне мечтала когда-нибудь сделать её властной хозяйкой нашего семейства, жившего в согласии и достатке.
На току я встретил Данияра. Рассказывали, что в детстве он остался сиротой, года три мыкался по дворам, а потом подался к казахам в Чакмакскую степь.
Раненая нога Данияра (он только вернулся с фронта) не сгибалась, потому и отправили его работать с нами. Он был замкнутым, и в аиле его считали человеком со странностями.
Но в его молчаливой, угрюмой задумчивости таилось что-то такое, что мы не решались обходиться с ним запанибрата.
А Джамиля, так уж повелось, или смеялась над ним, или вовсе не обращала на него внимания. Не каждый бы стал терпеть её выходки, но Данияр смотрел на хохочущую Джамилю с угрюмым восхищением.
Однако наши проделки с Джамилей окончились однажды печально. Среди мешков был один огромный, на семь пудов, и мы управлялись с ним вдвоем. И как-то на току мы свалили этот мешок в бричку напарника.
На станции Данияр озабоченно разглядывал чудовищный груз, но, заметив, как усмехнулась Джамиля, взвалил мешок на спину и пошел.
Джамиля догнала его: «Брось мешок, я же пошутила!» — «Уйди!» — твердо сказал он и пошел по трапу, все сильнее припадая на раненую ногу… Вокруг наступила мертвая тишина. «Бросай!» — закричали люди. «Нет, он не бросит!» — убежденно прошептал кто-то.
Весь следующий день Данияр держался ровно и молчаливо. Возвращались со станции поздно. Неожиданно он запел. Меня поразило, какой страстью, каким горением была насыщена мелодия. И мне вдруг стали понятны его странности: мечтательность, любовь к одиночеству, молчаливость. Песни Данияра всполошили мою душу. А как изменилась Джамиля!
Каждый раз, когда ночью мы возвращались в аил, я замечал, как Джамиля, потрясенная и растроганная этим пением, все ближе подходила к бричке и медленно тянула к Данияру руку… а потом опускала её. Я видел, как что-то копилось и созревало в её душе, требуя выхода. И она страшилась этого.
Однажды мы, как обычно, ехали со станции. И когда голос Данияра начал снова набирать высоту, Джамиля села рядом и легонько прислонилась головой к его плечу. Тихая, робкая… Песня неожиданно оборвалась. Это Джамиля порывисто обняла его, но тут же спрыгнула с брички и, едва сдерживая слезы, резко сказала: «Не смотри на меня, езжай!»
И был вечер на току, когда я сквозь сон увидел, как с реки пришла Джамиля, села рядом с Данияром и припала к нему. «Джамилям, Джамалтай!» — шептал Данияр, называя её самыми нежными казахскими и киргизскими именами.
Вскоре задул степняк, помутилось небо, пошли холодные дожди — предвестники снега. И я увидел Данияра, шагавшего с вещмешком, а рядом шла Джамиля, одной рукой держась за лямку его мешка.
Сколько разговоров и пересудов было в аиле! Женщины наперебой осуждали Джамилю: уйти из такой семьи! с голодранцем! Может быть, только я один не осуждал её.
Источник: https://libaid.ru/katalog/a/ajtmatov-chingiz/2823-kratkoe-soderzhanie-dzhamilya-ajtmatov
Краткое содержание: Джамиля
Война шла уже почти три года. Шел третий год войны. Взрослых и здоровых мужиков в аиле уже не осталось, и поэтому Джамилю, которая была женой моего старшего брата Садыка( он также воевал) послали не на женскую работу- на станцию возить зерно. Но а чтобы за нее никто не переживал , то вместе с ней послал и меня, подростка. И еще сказал, что пошлет с нами Данияра.
Джамиля была очень красивая- со стройной фигурой, глаза у нее были миндалевидные , сноровистая. С людьми умела ладить , но если уж кто- нибудь ее заденет, то в ругани никому не уступит. Я очень любил Джамилию, она меня тоже. Моя мать, как казалось мне, тоже любила и хотела когда- нибудь сделать ее полновластной хозяйкой в нашей семье, которая жила в достатке и согласии.
На току я повстречал Данияра. Про него говорили, что он был круглой сиротой , три года скитался по чужим дворам, но в конце концов подался в Чакманскую степь, где обитали казахи. Данияр только , что вернулся с фронта по ранению ноги. Она у него не сгибалась , и поэтому его отправили с нами. Так как он был человеком замкнутым, то в аиле он считался человеком со странностями. Он был молчалив, угрюм и в нем таилось что- то такое , что мы не могли с ним быть запанибрата.
Но Джамиля иногда подшучивала над ним, когда-то он вообще для не существовал. Данияр смотрел на нее , смеющуюся, с каким- то угрюмым восхищением, хотя такие выходки не каждый бы стал терпеть.
Но как- то эти проделки с Джамилией окончились плачевно. Один мешок из всех был очень большим, и мы с ним управлялись вдвоем. И на току нам пришлось свалить этом мешок к напарнику в бричку.
Когда приехали на станцию, то Данияр озобоченно смотрел на этот огромный мешок, но тут он увидел, как Джамиля усмнехнулась и тут же схватил его и, взвалил на спину и пошел. Джамиля пыталась остановить его, говорила, что она пошутила.
Но он ей ответил твердо , что не бросит мешок , и пошел, все сильнее сгибаясь на раненную.Все сразу стихли, потом люди стали кричать, что бы бросил мешок, но кто-то прошептал, что он ни за что не бросит.
На следующий день Данияр был молчалив. Со станции возвращались поздно. Но тут он запел. Весь следу¬ющий день Данияр держался ровно и молча¬ливо. Возвра¬ща¬лись со станции поздно. Неожи¬данно он запел. Меня удивило, как страстны были его мелодии. Песни Данияра вспо¬ло¬шили мою душу. А как изме¬ни¬лась Джамиля!
Теперь, когда мы вечером возвращались в аил, я стал замечать , Каждый раз, когда ночью мы возвра¬ща¬лись в аил, я замечал, как Джамиля после этих песен стала все ближе и ближе подходить к Данияру и медленно тянуть к нему руку, а потом опускала ее. Было видно — что-то накапливалось у нее в душе. Но она боялась этого.
Как-то, мы, как всегда, ехали со станции. Джамиль опять запел. И ,когда, голос его стал высоким, Джамиля, сев рядом, слегка прислонилась к его плечу. Тихо, робко… Песня вдруг прекратилась. Оказывается , Джамиля резко обняла его , потом спрыгнула с брички и сказала, чтобы тот не смотрел на нее и уезжал.
Вечером , на току, когда я спал, то сквозь сон слышал, когда Джамиля пришла с речки, сев рядом с Данияром, припала к нему, а он очень нежно называл ее ласковыми киргизскими и казахскими именами.
Скоро похолодало, наступала зима. И тут я увидел Данияра и Джамилю, шагавших рядом. Джамиля шла, державшись одной рукой за лямку вещмешка Данияра.
В аиле было много пересудов и разговоров. Джамилю осуждали все женщины за то, что она с голодранцем ушла из такой семьи. Возможно, лишь один я , ее не осуждал.
Обращаем ваше внимание, что это только краткое содержание литературного произведения «Джамиля». В данном кратком содержании упущены многие важные моменты и цитаты.
Источник: https://biblioman.org/shortworks/aitmatov/dzhamilya/
Повесть Чингиза Айтматова «Джамиля»
Произведение написано в 1958 году.
Действие происходит в 1944 году в глубоком тылу нашей советской страны в колхозе одной из среднеазиатских республик. Повествование ведётся от лица подростка, который наравне со взрослыми, трудился на трудовом фронте во имя Победы.
В небольшом сельском поселении (аиле) все мужчины ушли на фронт. Всю тяжёлую колхозную работу выполняли, женщины, подростки, старики и мужчины-инвалиды, демобилизованные с фронта из-за ранения.
Главная героиня Джамиля — молодая женщина, буквально накануне войны, вышедшая замуж. Её муж на фронте. Она живёт в семье мужа. Семья хорошая, работящая, Её любят в семье, особенно мать мужа. Семья считалась зажиточной.
В колхоз приходит с фронта Данияр. Он демобилизован по ранению. В детстве он остался сиротой. До войны не женился, дома своего не имел. Жил у тех, кто приютит. В общем, голь перекатная. Из-за ранения у него не сгибалась нога. Данияр был очень замкнутым человеком и все жители поселения считали его человеком со странностями.
Джамиля, Данияр и подросток стали возить зерно из аила на железнодорожную станцию. Это была тяжёлая мужская работа, так как приходилось самим загружать мешки в телеги, а потом разгружать их и нести на погрузку в железнодорожные вагоны.
Однажды Джамиля с мальчиком решили подшутить над Данияром. Они подсунули ему для погрузки в вагон огромный мешок с зерном, который могли поднять только два взрослых человека.
Когда Данияр понёс этот мешок, все окружающие увидели, что он не сможет его донести, так как ему не позволит этого сделать раненная нога.
Джамиля и все окружающие стали упрашивать его, чтобы нести этот чудовищный груз вместе, но тот отказался и, превозмогая себя, всё-таки донёс мешок до вагона.
А потом произошло невероятное. Джамиля влюбилась в Данияра и они вместе покинули аил. Только ленивый не осуждал Джамилю. Никто из сельчан не мог понять, как можно променять такую хорошую семью на голодранца. В аиле только подросток, от имени которого ведётся повествование, её не осуждал
Нажмите палец вверх и подписывайтесь на наш канал, чтобы быть в курсе интересных книг о России.
Источник: https://zen.yandex.ru/media/id/5b5c9b2f3c1adb00a86b6c3c/5ba9067310492a00a9e6cb77
Чингиз Айтматов — Джамиля
В повести «Джамиля», героем-повествователем которой был 15-летний подросток, проявилась главная особенность прозы Айтматова: сочетание напряженного драматизма в описании характеров и ситуаций с лирическим строем в описании природы и обычаев народа.
Сверстникам моим, выросшим в шинелях отцов и старших братьев
Вот опять стою я перед этой небольшой картиной в простенькой рамке. Завтра с утра мне надо ехать в аил, и я смотрю на картину долго и пристально, словно она может дать мне доброе напутствие.
Эту картину я еще никогда не выставлял на выставках. Больше того, когда приезжают ко мне из аила родственники, я стараюсь запрятать ее подальше. В ней нет ничего стыдного, но это далеко не образец искусства. Она проста, как проста земля, изображенная на ней.
В глубине картины — край осеннего поблекшего неба. Ветер гонит над далекой горной грядой быстрые пегие тучки. На первом плане — красно-бурая полынная степь. И дорога черная, еще не просохшая после недавних дождей.
Теснятся у обочины сухие, обломанные кусты чия. Вдоль размытой колеи тянутся следы двух путников. Чем дальше, тем слабее проступают они на дороге, а сами путники, кажется, сделают еще шаг — и уйдут за рамку.
Один из них… Впрочем, я забегаю немного вперед.
Это было в пору моей ранней юности. Шел третий год войны. На далеких фронтах, где-то под Курском и Орлом, бились наши отцы и братья, а мы, тогда еще подростки лет по пятнадцати, работали в колхозе.
Тяжелый повседневный мужицкий труд лег на наши неокрепшие плечи. Особенно жарко приходилось нам в дни жатвы.
По целым неделям не бывали мы дома и дни и ночи пропадали в поле, на току или в пути на станцию, куда свозили зерно.
В один из таких знойных дней, когда серпы, казалось, раскалились от жатвы, я, возвращаясь на порожней бричке со станции, решил завернуть домой.
Возле самого брода, на пригорке, где кончается улица, стоят два двора, обнесенные добротным саманным дувалом. Вокруг усадьбы возвышаются тополя. Это наши дома. С давних пор живут по соседству две наши семьи. Я сам — из Большого дома. У меня два брата, оба они старше меня, оба холостые, оба ушли на фронт, и давно уже нет от них никаких вестей.
Отец мой, старый плотник, с рассветом совершал намаз и уходил на общий двор, в плотницкую. Возвращался он уже поздним вечером.
Дома оставались мать и сестренка.
В соседнем дворе, или, как называют его в аиле, в Малом доме, живут наши близкие родственники. Не то наши прадеды, не то наши прапрадеды были родными братьями, но я называю их близкими потому, что жили мы одной семьей.
Так повелось у нас еще со времен кочевья, когда деды наши вместе разбивали стойбища, вместе гуртовали скот. Эту традицию сохранили и мы. Когда в аил пришла коллективизация, отцы наши построились по соседству.
Да и не только мы, а вся Аральская улица, протянувшаяся вдоль аила в междуречье, — наши одноплеменники, все мы из одного рода.
Вскоре после коллективизации умер хозяин Малого дома. Жена его осталась с двумя малолетними сыновьями. По старому обычаю родового адата, которого тогда еще придерживались в аиле, нельзя выпускать на сторону вдову с сыновьями, и наши одноплеменники женили на ней моего отца. К этому его обязывал долг перед духами предков — ведь он доводился покойному самым близким родственником.
Так появилась у нас вторая семья. Малый дом считался самостоятельным хозяйством: со своей усадьбой, со своим скотом, но, по существу, мы жили вместе.
Малый дом тоже проводил в армию двух сыновей. Старший, Садык, ушел вскоре после того, как женился. От них мы получали письма — правда, с большими перерывами.
В Малом доме остались мать, которую я называл «кичи-апа» — младшей матерью, и ее невестка — жена Садыка. Обе они с утра до вечера работали в колхозе.
Моя младшая мать, добрая, покладистая, безобидная женщина, в работе не отставала от молодых, будь то рытье арыков или поливы, — словом, прочно держала в руках кетмень. Судьба словно в награду послала ей работящую невестку.
Джамиля была под стать матери — неутомимая, сноровистая, только вот характером немного иная.
Я горячо любил Джамилю. И она любила меня. Мы очень дружили, но не смели друг друга называть по имени. Будь мы из разных семей, я бы, конечно, звал ее Джамиля.
Но я называл ее «джене», как жену старшего брата, а она меня «кичине бала» — маленьким мальчиком, хотя я вовсе не был маленьким и разница у нас в годах совсем невелика.
Но так уж заведено в аилах: невестки называют младших братьев мужа «кичине бала» или «мой кайни».
Домашним хозяйством обоих дворов занималась моя мать. Помогала ей сестренка, смешная девочка с ниточками в косичках. Мне никогда не забыть, как усердно она работала в те трудные дни.
Это она пасла за огородами ягнят и телят обоих дворов, это она собирала кизяк и хворост, чтобы всегда было в доме топливо, это она, моя курносая сестренка, скрашивала одиночество матери, отвлекая ее от мрачных дум о сыновьях, пропавших без вести.
Согласием и достатком в доме наше большое семейство обязано моей матери. Она полновластная хозяйка обоих дворов, хранительница семейного очага. Совсем молоденькой вошла она в семью наших дедов-кочевников и потом свято чтила их память, управляя семьями по всей справедливости.
В аиле с ней считались как с самой почтенной, совестливой и умудренной опытом хозяйкой. Всем в доме ведала мать. Отца, по правде говоря, жители аила не признавали главой семьи.
Не раз приходилось слышать, как люди по какому-либо поводу говорили: «Э-э, да ты лучше не иди к устаке, — так почтительно у нас называют мастеровых людей, — он только и знает, что свой топор. У них старшая мать всему голова — вот к ней и иди, так оно вернее будет…»
Надо сказать, что я, несмотря на свою молодость, частенько вмешивался в хозяйственные дела. Это было возможно только потому, что старшие братья ушли воевать.
И меня чаще в шутку, а порой и серьезно называли джигитом двух семей, защитником и кормильцем. Я гордился этим, и чувство ответственности не покидало меня. К тому же мать поощряла мою самостоятельность.
Ей хотелось, чтобы я был хозяйственным и смекалистым, а не таким, как отец, который день-деньской молча строгает и пилит.
Так вот, я остановил бричку возле дома в тени под вербой, ослабил постромки и, направляясь к воротам, увидел во дворе нашего бригадира Орозмата. Он сидел на лошади, как всегда, с подвязанным к седлу костылем. Рядом с ним стояла мать. Они о чем-то спорили. Подойдя ближе, я услышал голос матери:
— Не быть этому! Побойся бога, где это видано, чтобы женщина возила мешки на бричке? Нет, малый, оставь мою невестку в покое, пусть она работает, как работала.
И так света белого не вижу, ну-ка, попробуй управься в двух дворах! Ладно еще, дочка подросла… Уж неделю разогнуться не могу, поясницу ломит, словно кошму валяла, а кукуруза вон томится — воды ждет! — запальчиво говорила она, то и дело засовывая конец тюрбана за ворот платья. Она делала это обычно, когда сердилась.
— Ну что вы за человек! — проговорил в отчаянии Орозмат, покачнувшись в седле.
— Да если бы у меня нога была, а не вот этот обрубок, разве стал бы я вас просить? Да лучше бы я сам, как бывало, накидал мешки в бричку и погнал лошадей!.. Не женская это работа, знаю, да где взять мужчин-то?..
Вот и решили солдаток упросить. Вы своей невестке запрещаете, а нас начальство последними словами кроет… Солдатам хлеб нужен, а мы план срываем. Как же так, куда это годится?
Я подходил к ним, волоча по земле кнут, и, когда бригадир заметил меня, он необычайно обрадовался — видно, его осенила какая-то мысль.
— Ну, если вы так уж боитесь за свою невестку, то вот ее кайни, — с радостью указал он на меня, — никому не позволит близко к ней подойти. Уж можете не сомневаться! Сеит у нас молодец. Эти вот ребятки — кормильцы наши, только они и выручают…
Мать не дала бригадиру договорить.
— Ой, да на кого же ты похож, бродяга ты! — запричитала она. — А волосы-то, зарос весь космами… Отец-то наш тоже хорош, побрить голову сыну время никак не найдет…
— Ну вот и ладно, пусть сынок побалуется сегодня у стариков, голову побреет, — ловко подхватил Орозмат в тон матери. — Сеит, оставайся сегодня дома, лошадей подкорми, а завтра с утра дадим Джамиле бричку: будете вместе работать. Смотри у меня, отвечать будешь за нее. Да вы не тревожьтесь, байбиче, Сеит не даст ее в обиду.
И если уж на то пошло, отправлю с ними Данияра. Вы ж его знаете: безобидный такой малый… ну, тот, что недавно с фронта вернулся. Вот и будут втроем на станцию зерно возить, кто ж посмеет тогда тронуть вашу невестку? Верно ведь, Сеит? Ты так думаешь, вот хотим Джамилю возницей поставить, да мать не соглашается, уговори ты ее.
Мне польстила похвала бригадира и то, что он советуется со мной, как со взрослым человеком. К тому же я сразу представил себе, как будет хорошо вместе с Джамилей ездить на станцию. И, сделав серьезное лицо, я сказал матери:
— Ничего ей не сделается. Что, ее волки съедят, что ли?
И, как завзятый ездовой, деловито сплюнув сквозь зубы, я поволок за собой кнут, степенно покачивая плечами.
Источник: https://mybrary.ru/books/proza/klassicheskaja-proza/138059-chingiz-aitmatov-dzhamilya.html
Загрузка...
