Морфий — краткое содержание рассказа булгакова

Первая минута: ощущение прикосновения к шее. Это прикосновение становится теплым и расширяется. Во вторую минуту внезапно проходит холодная волна под ложечкой, а вслед за этим начинается необыкновенное прояснение мыслей и взрыв работоспособности. Абсолютно все неприятные ощущения прекращаются. Это высшая точка проявления духовной силы человека. И если бы я не был испорчен медицинским образованием, я бы сказал, что нормально человек может работать только после укола морфия…

Эту восторженную тираду великий писатель и талантливый врач Михаил Булгаков вписал в дневник доктора Полякова — героя своего рассказа “Морфий“.

В достоверности описанных ощущений можно не сомневаться: истории болезней морфинистов — вымышленного Полякова и реального Булгакова — практически совпадают. За исключением финала. Булгакову фантастическим образом удалось победить свою зависимость от морфия. А Полякову — нет.

Несчастный случай

В конце XIX — начале XX века ассортимент лекарств в аптеках был удивительно разнообразен.

Открыто без рецепта здесь продавались: камфорная настойка опия, с помощью которой лечили бессонницу и понос; героин в порошке как средство для лечения бронхита, астмы, туберкулеза и депрессий; лауданум — успокаивающее снадобье с высоким процентом опиатов.

Его часто давали маленьким детям, чтобы во время отсутствия взрослых они сидели дома тихо, а лучше — спали. Ну и, конечно, белые кристаллы морфия — прекрасного снотворного и обезболивающего.

Но тогда, в 1916-м, 25-летний врач Михаил Булгаков прибыл по распределению в глухое село Никольское под Вязьмой без каких-либо серьезных предубеждений насчет рецептурного средства morphini.

Впервые уколоть себе морфий Булгакова вынудил случай. Первая жена Михаила Афанасьевича, Татьяна Лаппа, вспоминала: “Как-то, когда мы жили в Никольском, привезли мальчика, больного дифтеритом. Михаил осмотрел его и решил отсосать трубкой дифтерийные пленки из горла. Ему показалось, что при этом заразная культура попала и ему.

Тогда он приказал ввести себе противодифтерийную сыворотку. Начался у него страшный зуд, лицо распухло, тело покрылось сыпью, он почувствовал ужасные боли в ногах. Михаил, конечно, не мог этого выносить, попросил ввести ему морфий. После укола стало легче, он заснул, а позже, боясь возвращения зуда, потребовал повторить инъекцию. Вот так это началось…”

Как возникает привычка

Всемирной организацией здравоохранения давно описан сценарий привыкания к морфию. Даже в небольшой терапевтической дозе — 0.02—0.

06 г в сутки — морфин погружает новичка в “состояние рая”: оживают фантазии, заостряется восприятие, выполнение нетрудной физической и умственной работы сопровождается иллюзией легкости. По своему желанию наркоманы могут “заказывать” и “менять” содержание своих грез.

Впрочем, со временем “контроль” над видениями утраивается, и приступы эйфории уже чередуются с переживанием страшных галлюцинаций.

Привыкание к опиатам приходит сравнительно быстро: буквально через 2—3 приема наступает психическая зависимость: мысли о приеме наркотика принимают навязчивый характер. Так же стремительно развивается физическая привязка — морфий молниеносно встраивается в обменные процессы организма.

При этом с каждым последующим уколом для достижения “состояния рая” приходится вводить все большую дозу. К очередному уколу морфиниста подстегивает не только жажда пережить неземные ощущения, но и ужас перед синдромом отмены.

[message type=”info”]Описание приступа мигрени у Понтия Пилата в романе “Мастер и Маргарита” вполне реалистично, ведь от ужасных головных болей страдал и сам Михаил Булгаков.

Считается, что он относился к так называемым мигренозным личностям, для которых характерны повышенная возбудимость, обидчивость, совестливость, нетерпимость к ошибкам других.[/message]

Несчастные рабы морфия, пройдя начальную эйфорическую стадию, впадают в необратимое состояние мучительного страха и физических страданий. Малейшая отсрочка очередной инъекции грозит нестерпимыми болями в мышцах, суставах, внутренних органах, кровавым поносом, рвотой, нарушениями дыхания и сердечного ритма, фобиями и страшными видениями…

Обессиленная до предела, измотанная жертва morphini беспомощно присутствует при собственном физическом и психическом уничтожении. Конечно же, не все познавшие морфий 100% становятся его рабами.

Но если морфинизм укоренился, его можно устранить лишь ценой огромных усилий.

Ужасная полоса

Михаил Булгаков, как и многие его коллеги того времени, стал заложником расхожего заблуждения, будто доктор в силу своих знаний и опыта не может стать морфинистом. На руку болезни Михаила Афанасьевича сыграла тоскливая жизнь в деревенской глуши. Молодой врач, привыкший к городским развлечениям и удобствам, тяжело переносил вынужденный сельский быт.

Наркотик давал забвение, ощущение творческого подъема, рождал сладкие грёзы. Обычно уколы писателю делала его жена Татьяна.

Состояние, в котором пребывал Булгаков после дозы морфия, она описывала как “…очень спокойное. Не то чтобы сонное. Ничего подобного. Он даже писать пробовал в этом состоянии”.

Биографы утверждают, что именно в дни своей болезни Булгаков начал работать над автобиографическим рассказом “Морфий”.

Из дневника доктора Полякова: “Я меряю шагами одинокую пустую большую комнату в моей докторской квартире по диагонали от дверей к окну, от окна к дверям. Сколько таких прогулок я могу сделать? Пятнадцать или шестнадцать — не больше. А затем мне нужно поворачивать и идти в спальню. На марле лежит шприц рядом со склянкой.

Я беру его и, небрежно смазав йодом исколотое бедро, всаживаю иголку в кожу. Никакой боли нет. О, наоборот, я предвкушаю эйфорию, которая сейчас возникнет. И она возникает.

Я узнаю об этом потому, что звуки гармошки, на которой играет обрадовавшийся весне сторож Влас на крыльце, рваные, хриплые звуки гармошки, глухо летящие ко мне сквозь стекло, становятся ангельскими голосами, а грубые басы в раздувающихся мехах гудят, как небесный хор…”

Поняв, что это серьезно, Булгаков предпринимал попытки перейти на курение папирос с опиумом, пробовал уменьшать дозу — тщетно. Морфий крепко держал его в своих объятиях. По воспоминаниям супруги, он делал инъекции дважды в сутки: в 5 часов дня (после обеда) и в 12 ночи перед сном.

Я пошла. Нашла аптеку, приношу ему. Кончилось это — опять надо. Очень быстро он его использовал. У него была печать, позволявшая выписывать рецепты. Так всю Вязьму исходила. А он прямо на улице стоит, меня ждет.

Он тогда такой страшный был… Вот помните его снимок перед смертью? Вот такое у него лицо было. Такой жалкий, несчастный. И одно меня просил: “Ты только не отдавай меня в больницу”. Господи, сколько я его уговаривала, увещевала, развлекала. Хотела все бросить и уехать.

Но как посмотрю на него, какой он, как же я его оставлю? Кому он нужен? Да, это ужасная полоса была…”

В Вязьме наркотик был подотчетен. Чтобы добыть несколько граммов опиата, Булгакову приходилось прибегать к всевозможным ухищрениям, выписывать рецепты на разные вымышленные имена, несколько раз он посылал за ним жену в Киев. Если же она отказывалась, приходил в неистовство. Однажды он приставил к ее виску браунинг, в другой раз запустил в жену горячим примусом.

“Я не знала, что делать, — рассказывала Т. Лаппа, — он регулярно требовал морфия. Я плакала, просила его остановиться, но он не обращал на это внимания. Ценой неимоверных усилий я заставила его уехать в Киев, в противном случае, сказала я, мне придется покончить с собой”.

[message type=”info”]Среди знаменитостей разных времен и народов наркотическая зависимость была у Байрона и Шелли, сестер Бронте , а Дюма-отец советовал курить опиум, смешанный с гашишем. Из художников наиболее известными морфинистами были Модильяни и Бердслей.

[/message]

Из дневника доктора Полякова: “…Нет, я, заболевший этой ужасной болезнью, предупреждаю врачей, чтобы они были жалостливее к своим пациентам. Не “тоскливое состояние”, а смерть медленная овладевает морфинистом, лишь только вы на час или два лишите его морфия.

Воздух не сытный, его глотать нельзя… В теле нет клеточки, которая бы не жаждала… Чего? Этого нельзя ни определить, ни объяснить. Словом, человека нет. Он выключен. Движется, тоскует, страдает труп. Он ничего не хочет, ни о чем не мыслит, кроме морфия.

Морфия! Смерть от жажды райская, блаженная по сравнению с жаждой морфия. Так заживо погребенный, вероятно, ловит последние ничтожные пузырьки воздуха в гробу и раздирает кожу на груди ногтями.

Так еретик на костре стонет и шевелится, когда первые языки пламени лижут его ноги… Смерть — сухая, медленная смерть…”

Эффект подмены

Существуют три версии насчет того, как вылечился писатель. Согласно одной из них, по приезду в Киев родственник Булгаковых доктор Вознесенский посоветовал Татьяне вводить мужу в вену дистиллированную воду.

Михаил Афанасьевич якобы принял “игру” и постепенно отошел от страшной привычки. Впрочем, наркологи утверждают, что такой сценарий исцеления для морфиниста маловероятен.

По другим данным, жена стала уменьшать процент морфия в инъекциях в пользу дистиллированной воды, и постепенно свела его к нулю. Это более правдоподобно.

Это я ему наврала, конечно. А он страшно боялся, что придут и заберут у него печать. Он же тогда не смог, бы практиковать. Он говорит: “Тогда принеси мне опиум”. Его тогда без рецепта в аптеке продавали. Он сразу весь пузырек… И потом очень мучился с желудком. И вот так постепенно, постепенно стал отходить от наркотиков. И прошло”.

На борьбу с морфием у Булгакова ушло по меньшей мере три года. А одержать в ней победу, по мнению медиков- психотерапевтов помог другой наркотик — творчество.

[message type=”info”]Под конец жизни Михаила Булгакова мучали страхи. “Стоило мне перед сном затушить лампу в маленькой комнате, как мне казалось, что через оконце, хотя оно и оно закрыто, влезает какой-то спрут с очень длинными и холодными щупальцами. И спать мне пришлось с огнем”. От жутких видений Булгаков пытался лечиться с помощью гипноза[/message]

Случай исцеления Булгакова — уникален,  морфиновая, или опиатная, зависимость — одна из самых тяжелых, ведь привыкание к морфию благодаря мгновенному достижению “состояния рая” происходит чуть ли не после первой дозы.

  Случай выздоровления один на десятки тысяч. Но не в ходе курсов лечения, а как спонтанный результат переживания жизненного излома. Например, смерти на руках друга-наркомана или гибели близкого человека, боровшегося за его спасение.

Случай Булгакова исключителен тем, что по природе своей он был предрасположен ко всякого рода зависимостям.

Писатель был психастенической, тревожной личностью, склонной к депрессиям, сверх анализу, расстройству сна, ипохондрии, головным болям. Позже он проходил по этому поводу сеансы психотерапии и гипноза. Посмертно ему ставили даже диагноз “малопроградиентная (вялая) форма шизофрении” без галлюцинаций и бреда.

Впрочем, большинство ученых, изучавших биографию и творчество Булгакова с медицинской точки зрения, отбрасывают этот диагноз. Депрессивно-тревожная личность — не более. Именно такие люди чаще всего попадают в зависимость от наркотиков. Поэтому вопрос, как он смог отойти от морфинизма, остается настоящей загадкой.

Но самое главное — у Булгакова была мотивация. Лишь при ее наличии пациент может выздороветь. Нарциссическая душа писателя требовала творения, представления себя миру. Предъявлять себя в виде наркомана он не мог, наоборот, всячески скрывал эту сторону своей жизни. И тогда ценой невероятных усилий он совершил подмену одного наркотика другим: предпочел морфию творчество.

Уважаемые читатели блога Pererojdenie.info, в чем секрет гениальности Михаила Булгакова? Оставляйте комментарии или отзывы. Кому то это очень пригодиться!

заболевание здоровье знаменитость

Источник: https://pererojdenie.info/zabolevaniya/dnevnik-morfinista.html

Булгаков М.А «Записки юного врача»: краткое содержание

Одно из лучших первых произведений, которые написал Булгаков – «Записки юного врача», краткое содержание которого приведено ниже. Главный герой – молодой доктор, рассказавший историю своего друга.

Краткое содержание произведения «Записки юного врача»

Основные действующие лица – медик Бомгард и его знакомый коллега – Поляков Сергей. События происходят во время революции. Произведение начинается с повествования Бомгарда, который был переведен из глуши, где не было даже электричества, в небольшой городок, с оборудованной больницей.

Молодой врач очень обрадовался, так как теперь у него появилась возможность нормально лечить людей, и он больше не несет ответственности за их жизни из-за недостаточного медицинского оборудования. Однако прежний участок все равно снится доктору во снах, и он думает, кто назначен на его место в захолустье.

Как-то во время очередного дежурства Бомгарду было передано письмо с прежней работы. Поляков просил срочно приехать, так как сильно заболел, а помочь ему никто не может. Бомгард решил ехать и отпросился у главврача. Однако поезду пришлось отложить – утром в больницу привезли застрелившегося Полякова.

Перед смертью он написал записку, в которой написал, что решил не ждать Бомгарда и лечиться передумал. Также в послании было предупреждение – проявить большую осторожность с белыми кристаллами, которые растворяются в воде. К записке был приложен дневник Полякова.

В нем было описано, как Сергей решил уехать в захолустье, потому как ему опротивели люди и даже собственная супруга Амнерис. Она была оперной певицей и ушла от Полякова через год совместной жизни. Сергею понравилась только Анна Кирилловна, фельдшер. Ее Поляков считает очень милой.

Однажды ночью у Сергея внезапно невыносимо заболел желудок. Анне Кирилловне пришлось сделать Полякову укол морфия. Ему сразу полегчало, и он возблагодарил того, кто придумал это лекарство. На следующие сутки боль вернулась с прежней силой. Поляков снова сделал себе укол морфия.

Затем он начал им пользоваться, чтобы избавиться от раздражения из-за ухода жены. Через некоторое время Поляков и Анна Константиновна начали тайно жить вместе. Сергей все больше привыкает к наркотикам. Анна не хочет делать ему уколы, прячет ключи от склада, где хранится морфий, но Сергей находит его.

После принятия очередной дозы врачу становится лучше, его настроение улучшается, он пребывает в блаженном состоянии. Однако Сергей боится, что его коллеги догадаются о приеме наркотиков по расширенным зрачкам и тремору рук. Однако это происходит и Поляков попадает в больницу.

Вскоре он из нее сбегает, прихватив с собой запас морфия. В это время у Сергея уже появляются галлюцинации. Ему мерещатся какие-то тени, летающая старушка, одетая в желтую юбку. Сергей постоянно слышит голоса. Поляков врач и понимает, что это уже полная зависимость, вылечиться от которой самостоятельно у него не получится.

Одна из последних записей в дневнике – это просьба о помощи. Однако в последних фразах Сергей признается, что позорно просить продления жизни даже на минуту. В конце произведения (Михаил Булгаков: «Записки юного врача», краткое содержание описано выше) отмечено, что Бомгард опубликовал записи доктора посмертно. Тем не менее, они сохранили свою силу и значение.

Сохрани к себе на стену!

Источник: https://vsesochineniya.ru/bulgakov-m-a-zapiski-yunogo-vracha-kratkoe-soderzhanie.html

Морфий – Михаил Булгаков

Повесть М. Булгакова Морфий – ни что иное, как мир, показанный нам через восприятие врача. Главный герои повести – Бомгард, врач, от лица которого ведется повествование, и еще один враг, коллега, Сергей Поляков. Действие происходит в 1917 году, время смуты, революции, надежд и потерь.

Повесть начинается с рассказа доктора Бомгарда, неожиданно переведенного с глухого участка без электричества в маленький городок с более оснащенной больницей.

Радости Бомгарда нет предела: я больше не нес на себе роковой ответственности за все, что не случилось, за грыжи, воспаления, неправильные положения при родах.

Однако ему снится его прежний участок, стоны больных, и он задумывается о том, кто же сейчас на его месте, в злополучном, захолустном участке?! Однажды во время дежурства сиделка приносит Бомгарду письмо.

Судя по штемпелю, письмо оказывается из прежнего участка Бомгарда. Автор письма – коллега и бывший сокурсник Бомгарда – Поляков, просит срочно приехать Я тяжело и нехорошо заболел.

Помочь мне некому, да и я не хочу не у кого искать помощи, кроме Вас.

Бомгард решает ехать, даже отпрашивается у главного врача, ложась спать, мучается сомнениями, чем же болен Петров: рак? Сифилис? Всю ночь Бомгард не спит, а на утро… привозят тело застрелившегося доктора Полякова.

В предсмертной записке, которую находят, Поляков пишет, что не будет дожидаться Бомгарда, он раздумал лечиться. В письме – записке он предостерегает прочих: Будьте осторожны с белыми, растворимыми в воде кристаллами.

Рядом с письмом находят общую тетрадь, которая оказывается дневником. Бомгард читает дневник Полякова, о чем М. Булгаков повествует далее.

Из дневника Полякова читатель узнает, что Поляков поехал в глухой участок оттого, что ему опротивели все люди, а больше других – его жена Амнерис, оперная певица, бросившая его после года совместной жизни.

Люди, окружающие доктора Полякова и в участке, тоже, абсолютно не вызывают его симпатий, он постоянно хмур и молчалив.

На следующий день боль повторяется, и Поляков решается вновь впрыснуть себе остаток морфия. Потом, как только его начинает мучить досада по поводу поступка его жены, он вновь обращается к морфию. Вскоре Анна Константиновна становится тайной женой Полякова.

Поляков начинает привыкать к морфию, а Анну успокаивает тем, что говорит, будто у него очень сильная воля.

Но Анна отказывается разводить доктору морфий – он же сам этого делать не умеет; она прячет от него ключи от кладовой, где хранятся наркотические вещества, но Поляков выманивает ключи.

Доза морфия увеличивается с каждым днем. Количество инъекций тоже. Причем сам Поляков убежден, что способен бросить это в любую минуту. Вес его падает, он становится бледным, а в периоды между дозами Поляков невыносимо зол, ненавидит всех и все.

Стоит только принять морфий, как наступает блаженство и покой. Поляков боится одного: узнают остальные врачи по трясущимся рукам и расширенным зрачкам. Но это неизбежно происходит.

Его отправляют в лечебницу, из которой он сбегает, предварительно украв из незапертого шкафа несколько склянок с морфием, возвращается в участок, продолжает колоть морфий. К этому времени доктора начинают посещать галлюцинации: слышатся голоса, мерещатся тени, а однажды он видит летающую старушку в желтой юбке. В тоже время он все больше осознает, как врач, что излечиться не в силах.

Предпоследняя запись в дневнике гласит: Люди! Кто-нибудь поможет мне? А в последней записи Поляков сам себе признается: Позорно было бы хоть минуту длить свою жизнь.

Источник: https://studentguide.ru/kratkie-soderzhaniya/morfij-mixail-bulgakov.html

Михаил Булгаков — дневник морфиста, тайны жизни великого писателя и записки юного врача | Нарконон-Стандарт

Содержание

Говоря о Михаиле Булгакове, сразу вспоминаются такие необычные произведения как «Мастер и Маргарита», «Собачье сердце».  Возможно, кто-то вспомнит его «Белую Гвардию», а кто-то даже читал рассказ «Морфий». 

Это талантливый писатель, который в силу своей второй профессии (врач) познакомился с морфием и стал очевидцем того, как наркотик разрушает человека, его тело и душу.

 

Почему Булгаков начал принимать морфий

До 30-х годов прошлого столетия морфий активно использовался в медицине, и по статистике 40% докторов и даже их жены (10%) были зависимыми.

При этом большой процент пациентов также становилось морфинистами (зависимыми). Морфий свободно продавался аптеках как обезболивающее и снотворное.

Там же продавался и героин — средство против легочных болезней и депрессий. Булгаков застал конец этого периода. 

В 1916 году молодой Михаил по распределению попал работать в больницу в далекое село Никольское. Впервые он попробовал морфий случайно — его вынудила необходимость. 

При лечении больного ребенка ему показалось, что вирус передался ему при одной из процедур.

Врач попросил сделать ему инъекцию сыворотки против этого вируса, после чего у него начался сильный зуд, нестерпимые боли, лицо распухло и тело покрылось сыпью.

Тогда то он и получил укол морфия, после которого состояние улучшилось и он заснул. А проснувшись, он попросил еще морфия — на всякий случай.

 Как возникла зависимость

Привычка возникает быстро — достаточно 2-3 раз. Сначала на употребление толкает желание «почувствовать себя в раю». Наркоманы (и даже пациенты, получающие терапевтические дозы препарата) видят приятные грезы и ощущают легкость, оживают фантазии, заостряются восприятия. 

Постепенно дозу приходится увеличивать, и вот уже не желание побыть в раю руководит человеком, а ужас перед сильными страданиями без наркотика. И все потому, что даже небольшая задержка в принятии дозы вызывает нестерпимые боли во всем теле, рвоту, кровавый понос, нарушения дыхания и кошмарные видения.

Зависимость не обошла стороной и Михаила. Уколы ему делала жена. И она же описывала его состояние как «очень спокойное». Он мог работать и писать. 

Как морфий повлиял на жизнь и творчество Булгакова

Читая строки романа «Морфий» становится очевидным, что это не просто догадки наблюдателя или писательская фантазия, настолько тонко и точно он передает правду об этом наркотике. 

Страдания, связанные с употреблением наркотика, легли в основу рассказа «Морфий». И еще писатель делает морфинистом героя романа «Мастер и Маргарита» Ивана Бездомного, и описывает его видения под действием наркотика.

Около трех лет ушло у писателя на то, чтобы перестать употреблять. Помогла его жена, отчим, а также тяга к творчеству и осознание того, как зависимость губит его жизнь. 

Серия рассказов «Записки юного врача»

Это семь или восемь рассказов. Исследователи разошлись во мнениях, является ли частью этой серии рассказ «Морфий». Эти произведения основаны на реальных событиях, происходивших с автором. Сюжет изменен, но в основе своей они отражают то, что происходило в действительности.

В рассказах Булгаков писал об успешных операциях, красочно и живо описывал быт и нравы жителей того села, где он жил и работал. 

В рассказе «Морфий» он описывает, как молодой врач пристрастился к наркотику, что он переживал, что ощущал, и как пытался вырваться из этой ловушки. Он ярко и правдиво описывает трагедию, произошедшую с талантливым человеком. Да, морфий может сломать любого, даже самого сильного из нас.

О дальнейшей судьбе писателя

После жизни в селе Булгаков переехал в столицу и занимался писательской деятельностью, работал режиссером. Последним его романом был «Мастер и Маргарита». Перед смертью он страдал от заболевания почек и был вынужден снова принимать прописанный ему морфий, чтобы снять боль.

В заключение можно сказать следующее. С одной стороны, благодаря наркотику мир получил необычный рассказ. А с другой стороны, страдания и горе не стоят написанных строк. Это миф, что наркотики способствуют творчеству. Без них человек гораздо сильнее и способнее. 

Поможем мотивировать человека, чтобы у него появилось желание избавиться от зависимости. Дадим рекомендации, как общаться с наркозависимым.

8-800-555-10-22

Звонок по России бесплатный. Круглосуточно.

Источник: https://www.narconon-standard.ru/stati/znamenitosti-i-narkotiki/mixail-bulgakov-tajny-zhizni-velikogo-pisatelya-i-zapiski-yunogo-vracha

Михаил Булгаков: гениальный писатель или несчастный морфинист?

Многих людей до сих пор интересует биография Михаила Булгакова. Ведь он был незаурядным человеком. Писатель в непростое время переворотов и репрессий сумел остаться верным своим принципам и взглядам, продолжая творить. Существует версия, что пережить этот период ему помогал морфий. Так ли это?

По статистике Булгаков входит в десятку любимых авторов россиян. Читателей привлекает его легкий слог, острая сатира и мистические сюжеты.

Где же великий писатель черпал вдохновение? Во многих источниках упоминается, что музами Михаила Афанасьевича были любимые женщины.

А может необычные сюжеты у него рождались под воздействием морфия? Так кем же был Булгаков: гением пера или несчастным наркоманом?

Путь к творчеству

Будущий писатель родился в интеллигентной семье. Его отец был богословом и историком церкви, а мать – преподавала французский язык. Биографы отмечают, что литературный талант мог передаться Булгакову от матери.

Она с удовольствием сочиняла поучительные и веселые сказки для своих семерых детей. Как говорится, яблоко от яблони недалеко падает. В 7 лет юный Михаил написал свой первый рассказ.

Позже талантливый мальчик участвовал в спектаклях, писал стихи, играл на рояле и даже рисовал карикатуры.

Невзирая на тягу к искусству, подросший Булгаков выбрал для себя серьезную профессию. В 1916 году он окончил Киевский университет и получил диплом врача с отличием. Уже во время учебы Михаил стал практиковать. Он совмещал профессии гинеколога, хирурга и венеролога. В годы Первой мировой и Гражданской войны будущий писатель трудился в лазаретах и прифронтовых госпиталях.

В 1920 году Булгаков оказался на лечении во Владикавказе и стал активно сочинять пьесы. В этот период он понял, что его призвание – это писать. В 1921 году Михаил переехал в Москву. Здесь писатель подрабатывал фельетонистом и репортером. А через несколько лет свет увидели его знаменитые произведения «Роковые яйца», «Дьяволиада» и «Собачье сердце».

В дурмане

За годы своей творческой деятельности Булгаков написал 13 романов и повестей, 17 пьес и более сотни рассказов. В его жизни были взлеты и падения, признание и травля. В какой же момент жизни гениальный писатель стал наркоманом?

Булгаков впервые «подсел» на морфий в 1917 году. Он, спасая больного дифтеритом ребенка, сделал себе прививку от этой болезни. Она вызвала аллергическую реакцию и сильные боли. Чтобы не мучиться, Михаил стал употреблять морфий. Вскоре врач превратился в законченного наркомана.

Интеллигентный Булгаков бросался на жену с пистолетом и кидался в нее примусом, требуя очередной дозы. Он был уже на волоске от своего печального конца. Писателя спасли его жена и отчим профессор Воскресенский. Они стали подменять ампулы с морфием на воду. Невероятно, но Михаилу удалось избавиться от страшной пагубной привычки.

Михаил не стеснялся своего «нездорового» прошлого. В 1927 году он опубликовал рассказ «Морфий», в котором описал будни морфиниста. Писатель стремился предупредить людей, что наркотики могут завести в могилу. К сожалению, в конце жизни Булгаков вновь столкнулся с морфием.

Он страдал от тяжелой наследственной болезни почек, поэтому с 1939 года был вынужден принимать обезболивающее. Именно поэтому на рукописи последней версии знаменитого романа «Мастер и Маргарита» были найдены следы морфия.

Однако к этому времени произведение было уже написано и требовало лишь отшлифовки.

Булгаков несколько лет страдал от пагубной зависимости, и в этот период его действительно можно было назвать несчастным наркоманом.

Однако он сумел вернуться к нормальной жизни, благодаря чему мир «получил» гениальнейшие произведения литературы. Стоит отметить, что Михаил пристрастился к морфию не от скуки или в поисках вдохновения.

Он всего лишь хотел облегчить боль. И, в конце концов, такому гениальному человеку можно простить и минуты слабости!

Если вам понравилась эта публикация, ставьте лайк ( ???? — палец вверх), делитесь этой статьей в соцсетях с друзьями. Поддержите наш проект, подписывайтесь на наш Яндекс.Дзен-канал «История» (https://zen.yandex.ru/history_world) и мы будем писать больше интересных и познавательных статей для Вас.

Источник: https://zen.yandex.ru/media/id/595a0de5e86a9e0b9a96c5ed/5c043234c7e972041d97ad50

МорфийТекст

Давно уже отмечено умными людьми, что счастье – как здоровье: когда оно налицо, его не замечаешь. Но когда пройдут годы, – как вспоминаешь о счастье, о, как вспоминаешь!

Что касается меня, то я, как выяснилось это теперь, был счастлив в 1917 году, зимой. Незабываемый, вьюжный, стремительный год!

Начавшаяся вьюга подхватила меня, как клочок изорванной газеты, и перенесла с глухого участка в уездный город.

Уютнейшая вещь керосиновая лампа, но я за электричество!

И вот я увидел их вновь наконец, обольстительные электрические лампочки! Главная улица городка, хорошо укатанная крестьянскими санями, улица, на которой, чаруя взор, висели – вывеска с сапогами, золотой крендель, красные флаги, изображение молодого человека со свиными и наглыми глазками и с абсолютно неестественной прической, означавшей, что за стеклянными дверями помещается местный Базиль, за тридцать копеек бравшийся вас брить во всякое время, за исключением дней праздничных, коими изобилует отечество мое.

До сих пор с дрожью вспоминаю салфетки Базиля, салфетки, заставлявшие неотступно представлять себе ту страницу в германском учебнике кожных болезней, на которой с убедительной ясностью изображен твердый шанкр на подбородке у какого-то гражданина.

Но и салфетки эти все же не омрачат моих воспоминаний!

На перекрестке стоял живой милиционер, в запыленной витрине смутно виднелись железные листы с тесными рядами пирожных с рыжим кремом, сено устилало площадь, и шли, и ехали, и разговаривали, в будке торговали вчерашними московскими газетами, содержащими в себе потрясающие известия, невдалеке призывно пересвистывались московские поезда. Словом, это была цивилизация, Вавилон, Невский проспект.

О больнице и говорить не приходится. В ней было хирургическое отделение, терапевтическое, заразное, акушерское.

В больнице была операционная, в ней сиял автоклав, серебрились краны, столы раскрывали свои хитрые лапы, зубья, винты.

В больнице был старший врач, три ординатора (кроме меня), фельдшера, акушерки, сиделки, аптека и лаборатория. Лаборатория, подумать только! С цейсовским микроскопом, прекрасным запасом красок.

Я вздрагивал и холодел, меня давили впечатления. Немало дней прошло, пока я не привык к тому, что одноэтажные корпуса больницы в декабрьские сумерки, словно по команде, загорались электрическим светом.

Он слепил меня. В ваннах бушевала и гремела вода, и деревянные измызганные термометры ныряли и плавали в них. В детском заразном отделении весь день вспыхивали стоны, слышался тонкий жалостливый плач, хриплое бульканье…

Сиделки бегали, носились…

Я не был виноват в ущемленной грыже и не вздрагивал, когда приезжали сани и привозили женщину с поперечным положением, меня не касались гнойные плевриты, требовавшие операции… Я почувствовал себя впервые человеком, объем ответственности которого ограничен какими-то рамками. Роды? Пожалуйста, вон – низенький корпус, вон – крайнее окно, завешенное белой марлей.

Там врач-акушер, симпатичный и толстый, с рыженькими усиками и лысоватый. Это его дело. Сани, поворачивайте к окну с марлей! Осложненный перелом – главный врач-хирург. Воспаление легких? В терапевтическое отделение к Павлу Владимировичу.

О, величественная машина большой больницы на налаженном, точно смазанном ходу! Как новый винт по заранее взятой мерке, и я вошел в аппарат и принял детское отделение. И дифтерит и скарлатина поглотили меня, взяли мои дни. Но только дни.

Я стал спать по ночам, потому что не слышалось более под моими окнами зловещего ночного стука, который мог поднять меня и увлечь в тьму на опасность и неизбежность.

По вечерам я стал читать (про дифтерит и скарлатину, конечно, в первую голову и затем почему-то со странным интересом Фенимора Купера) и оценил вполне и лампу над столом, и седые угольки на подносе самовара, и стынущий чай, и сон, после бессонных полутора лет…

Так я был счастлив в 17-м году зимой, получив перевод в уездный город с глухого вьюжного участка.

Глава 2

Пролетел месяц, за ним второй и третий, 17-й год отошел и полетел февраль 18-го. Я привык к своему новому положению и мало-помалу свой дальний участок стал забывать.

В памяти стерлась зеленая лампа с шипящим керосином, одиночество, сугробы… Неблагодарный! Я забыл свой боевой пост, где я один без всякой поддержки боролся с болезнями, своими силами, подобно герою Фенимора Купера выбираясь из самых диковинных положений.

Изредка, правда, когда я ложился в постель с приятной мыслью о том, как сейчас я усну, какие-то обрывки проносились в темнеющем уже сознании. Зеленый огонек, мигающий фонарь… скрип саней… короткий стон, потом тьма, глухой вой метели в полях… Потом все это боком кувыркалось и проваливалось…

«Интересно, кто там сидит сейчас на моем месте?.. Кто-нибудь да сидит… Молодой врач вроде меня… Ну, что же, я свое высидел. Февраль, март, апрель… ну, и, скажем, май – и конец моему стажу.

Значит, в конце мая я расстанусь с моим блистательным городом и вернусь в Москву.

Так думал я.

«…А все-таки хорошо, что я пробыл на участке… Я стал отважным человеком… Я не боюсь… Чего я только не лечил?! В самом деле? А?.. Психических болезней не лечил… Ведь… верно, нет.

Позвольте… А агроном допился тогда до чертей… И я его лечил, и довольно неудачно… Белая горячка… Чем не психическая болезнь? Почитать надо бы психиатрию… Да ну ее… Как-нибудь впоследствии в Москве… А сейчас, в первую очередь, детские болезни… и еще детские болезни… и в особенности эта каторжная детская рецептура… Фу, черт… Если ребенку десять лет, то, скажем, сколько пирамидону ему можно дать на прием? 0,1 или 0,15?.. Забыл. А если три года?.. Только детские болезни… и ничего больше… довольно умопомрачительных случайностей! Прощай, мой участок!.. И почему мне этот участок так настойчиво сегодня вечером лезет в голову?.. Зеленый огонь… Ведь я покончил с ним расчеты на всю жизнь… Ну и довольно… Спать…»

– Вот письмо. С оказией привезли.

– Давайте сюда.

Сиделка стояла у меня в передней. Пальто с облезшим воротником было накинуто поверх белого халата с клеймом. На синем дешевом конверте таял снег.

– Вы сегодня дежурите в приемном покое? – спросил я, зевая.

• – Я.
• – Никого нет?
• – Нет, пусто.
• – Ешли… – зевота раздирала мне рот, и от этого слова я произносил неряшливо, – кого-нибудь привежут… вы дайте мне знать шюда… Я лягу спать…

– Хорошо. Можно иттить?

– Да, да. Идите.

Она ушла. Дверь визгнула, а я зашлепал туфлями в спальню, по дороге безобразно и криво раздирая пальцами конверт.

1. В нем оказался продолговатый смятый бланк с синим штемпелем моего участка, моей больницы… Незабываемый бланк…
2. Я усмехнулся.
3. «Вот интересно… весь вечер думал об участке, и вот он явился сам напомнить о себе… Предчувствие…»
4. Под штемпелем химическим карандашом был начертан рецепт. Латинские слова, неразборчивые, перечеркнутые…

– Ничего не понимаю… Путаный рецепт… – пробормотал я и уставился на слово «morphini…». «Что, бишь, тут необычайного, в этом рецепте?.. Ах, да… Четырехпроцентный раствор! Кто же выписывает четырехпроцентный раствор морфия?.. Зачем?!»

Я перевернул листок, и зевота моя прошла. На обороте листка чернилами, вялым и разгонистым почерком было написано:

«11 февраля 1918 года. Милый collega! Извините, что пишу на клочке. Нет под руками бумаги. Я очень тяжко и нехорошо заболел. Помочь мне некому, да я и не хочу искать помощи ни у кого, кроме Вас.

Второй месяц я сижу на бывшем Вашем участке, знаю, что Вы в городе и сравнительно недалеко от меня.

Во имя нашей дружбы и университетских лет прошу Вас приехать ко мне поскорее. Хоть на день. Хоть на час. И если Вы скажете, что я безнадежен, я Вам поверю… А может быть, можно спастись?.. Да, может быть, еще можно спастись?.. Надежда блеснет для меня? Никому, прошу Вас, не сообщайте о содержании этого письма».

– Марья! Сходите сейчас же в приемный покой и вызовите ко мне дежурную сиделку… Как ее зовут?.. Ну, забыл… Одним словом, дежурную, которая мне письмо принесла сейчас. Поскорее.

• – Счас.
• Через несколько минут сиделка стояла передо мной, и снег таял на облезшей кошке, послужившей материалом для воротника.
• – Кто привез письмо?

– А не знаю я. С бородой. Кооператор он. В город ехал, говорит.

– Гм… ну, ступайте. Нет, постойте. Вот я сейчас записку напишу главному врачу, отнесите, пожалуйста, и ответ мне верните.

– Хорошо.

Моя записка главному врачу:

«13 февраля 1918 года.

Уважаемый Павел Илларионович. Я сейчас получил письмо от моего товарища по университету доктора Полякова. Он сидит на Гореловском моем бывшем участке в полном одиночестве. Заболел, по-видимому, тяжело. Считаю своим долгом съездить к нему. Если разрешите, я завтра сдам на один день отделение доктору Родовичу и съезжу к Полякову. Человек беспомощен.

Уважающий Вас д-р Бомгард».

Ответная записка главного врача:

Источник: https://www.litres.ru/mihail-bulgakov/morfiy/chitat-onlayn/

“Морфий”, рассказ

Подробности Родительская категория: Энциклопедия

“МОРФИЙ”, рассказ, некоторыми исследователями булгаковеского творчества называемый также повестью. Опубликован: Медицинский работник, М., 1927 г., №.№ 45-47. М.

примыкает к циклу “Записки юного врача”, имеет, как и рассказы этого цикла, автобиографическую основу, связанную с работой Булгакова земским врачом в селе Никольское Сычевского уезда Смоленской губернии с сентября 1916 г. по сентябрь. 1917 г., а также в уездном городе Вязьме той же губернии с сентября 1917 г. по январь 1918 г.

Однако большинство исследователей не включает М. в “Записки юного врача”, поскольку он появился на год позднее рассказов этого цикла и не имеет никаких прямых указаний на принадлежность к “Запискам юного врача”. Вероятно, в момент публикации М.

замысел отдельного издания книги “Записки юного врача” был уже оставлен (отметим, что рассказ “Звездная сыпь” также не имел при публикации указаний на принадлежность к циклу, хотя появившийся несколько позднее рассказ “Пропавший глаз” был снабжен примечанием: “Записки юного врача”).

В М.

отразился морфинизм Булгакова, пристрастившегося к наркотику после заражения дифтеритными пленками в ходе трахеотомии, описанной в рассказе “Стальное горло”. Это случилось в марте 1917 г., вскоре после его поездки в Москву и Киев, пришедшейся на дни Февральской революции. Т. Н.

Лаппа, первая жена Булгакова, позднее следующим образом характеризовала его состояние после приема наркотика: “Очень такое спокойное. Спокойное состояние. Не то чтобы сонное. Ничего подобного. Он даже пробовал писать в этом состоянии”. Ощущение наркомана Булгаков передал в дневниковой записи главного героя М.

доктора Полякова (основная часть рассказа – это дневник Полякова, который читает его друг доктор Бомгард уже после самоубийства сельского врача, а от лица Бомгарда ведется обрамляющее повествование): “Первая минута: ощущение прикосновения к шее. Это прикосновение становится теплым и расширяется.

Во вторую минуту внезапно проходит холодная волна под ложечкой, а вслед за этим начинается необыкновенное прояснение мыслей и взрыв работоспособности. Абсолютно все неприятные ощущения прекращаются. Это высшая точка проявления духовной силы человека.

В последнем булгаковском романе “Мастер и Маргарита” морфинистом в эпилоге становится поэт Иван Бездомный, оставивший поэзию и превратившийся в профессора литературы Ивана Николаевича Понырева. Только после укола наркотика он видит во сне как наяву то, о чем рассказывается в романе Мастера о Понтии Пилате и Иешуа Га-Ноцри.

Булгаков страдал морфинизмом и после перевода в Вяземскую городскую земскую больницу в сентябре 1917 г. Как вспоминала Т. Н. Лаппа, одной из причин отъезда в Вязьму стало то, что окружающие уже заметили болезнь: “Потом он сам уже начал доставать (морфий. – Б. С.), ездить куда-то. И остальные уже заметили. Он видит, здесь (в Никольском. – Б. С.) уже больше оставаться нельзя.

Надо сматываться отсюда. Он пошел – его не отпускают. Он говорит: “Я не могу там больше, я болен”, – и все такое. А тут как раз в Вязьме врач требовался, и его перевели туда”. Очевидно, морфинизм Булгакова не был только следствием несчастного случая с трахеотомией, но и проистекал из общей унылой атмосферы жизни в Никольском.

Молодой врач, привыкший к городским развлечениям и удобствам, тяжело и болезненно переносил вынужденный сельский быт. Наркотик давал забвение и даже ощущение творческого подъема, рождал сладкие грезы, создавал иллюзию отключения от действительности. С Вязьмой связывались надежды на перемену образа жизни, однако это оказался, по определению Т. Н. Лаппа, “такой захолустный город”.

По воспоминаниям первой жены Булгакова, сразу после переезда, “как только проснулись – “иди, ищи аптеку”. Я пошла, нашла аптеку, приношу ему. Кончилось это – опять надо. Очень быстро он его использовал (по свидетельству Т. Н. Лаппа, Булгаков кололся дважды в день. – Б. С.). Ну, печать у него есть – “иди в другую аптеку, ищи”.

И вот я в Вязьме там искала, где-то на краю города еще аптека какая-то. Чуть ли не три часа ходила. А он прямо на улице стоит меня ждет. Он тогда такой страшный был… Вот, помните его снимок перед смертью? Вот такое у него лицо. Такой он был жалкий, такой несчастный. И одно меня просил: “Ты только не отдавай меня в больницу”.

Господи, сколько я его уговаривала, увещевала, развлекала… Хотела все бросить и уехать. Но как посмотрю на него, какой он – как же я его оставлю? Кому он нужен? Да, это ужасная полоса была”. В М. роль, которую в реальности исполняла Т. Н. Лаппа, во многом передана медсестре Анне – любовнице Полякова, делающей ему уколы морфия.

А он: “А мне тут нравится”. Я ему говорю: “Сообщат из аптеки, отнимут у тебя печать, что ты тогда будешь делать?” В общем, скандалили, скандалили, он поехал, похлопотал, и его освободили по болезни, сказали: “Хорошо, поезжайте в Киев”. И в феврале (1918 г. – Б. С.) мы уехали”. В М.

портрет Полякова – “худ, бледен восковой бледностью” напоминает о том, как выглядел сам писатель, когда злоупотреблял наркотиком. Эпизод же с Анной повторяет скандал с женой, вызвавший отъезд в Киев: “Анна приехала. Она желта, больна. Доконал я ее. Доконал. Да, на моей совести большой грех. Дал ей клятву, что уезжаю в середине февраля”.

После приезда в Киев автору М. удалось избавиться от морфинизма. Муж В. М. Булгаковой И. П. Воскресенский (около 1879 – 1966) посоветовал Т. Н. Лаппа постепенно уменьшать дозы наркотика в растворе, в конце концов полностью заменив его дистиллированной водой. В результате Булгаков отвык от морфия.

В М.

автор как бы воспроизвел тот вариант своей судьбы, который реализовался бы, останься он в Никольском или Вязьме (вероятно, мысли о самоубийстве приходили тогда Булгакову на ум, ведь он даже угрожал жене пистолетом, когда она отказалась давать ему морфий, а однажды чуть не убил, запустив в нее зажженной керосинкой). Скорее всего, в Киеве автор М. был спасен не только врачебным опытом И. П. Воскресенского, но и атмосферой родного города, после революции еще не успевшего потерять свое очарование, спасен встречей с родными и друзьями. В М. самоубийство доктора Полякова происходит 14 февраля 1918 г., как раз накануне булгаковского отъезда из Вязьмы. Дневник Полякова, который читает доктор Бомгард, не заставший друга в живых, это своего рода “записки покойника” – форма, использованная позднее в “Театральном романе”, где главного героя, покончившего с собой драматурга Максудова, зовут Сергеем, как и доктора Полякова в М. Показательно, что герой “Театрального романа” сводит счеты с жизнью в Киеве, бросившись с Цепного моста, т. е. в городе, куда смог вырваться Булгаков из Вязьмы и тем самым спастись от морфия и стремления к самоубийству. А вот герой М. до Киева так и не добрался.

В отличие от рассказов цикла “Записки юного врача”, в М. есть обрамляющий рассказ от первого лица, а сама исповедь жертвы морфинизма доктора Полякова запечатлена в виде дневника. Дневник ведет и главный герой “Необыкновенных приключений доктора”.

В обоих случаях эта форма использована для большей дистанцированности героев от автора рассказов, поскольку и в “Необыкновенных приключениях доктора”, и в М.

фигурируют вещи, которые могли компрометировать Булгакова в глазах недружественных читателей: наркомания и служба у красных, а потом у белых, причем не вполне понятно, как герой попал из одной армии в другую.

также просил среди других черновиков в Киеве сохранить этот набросок, указывая, что “сейчас я пишу большой роман по канве “Недуга””. В последующем черновик М. вместе с другими рукописями был передан Н. А. Булгаковой писателю, который их все уничтожил.

Скорее всего, под “Недугом” подразумевался морфинизм главного героя, а первоначально задуманный роман вылился в большой рассказ (или небольшую повесть) М.

Источник: https://www.Bulgak.ru/encyclopaedia/56-m/356-morfij-rasskaz.html

Система повествователей в повести Михаила Булгакова «Морфий»

Повесть М. Булгакова «Морфий» входит в сборник рассказов «Записки юного врача». Этот сборник во многом автобиографичен и важен в вопросе рассмотрения особенностей творческой натуры самого писателя.

В повести «Морфий» писатель через восприятие врача раскрывает перед нами мир больного человека, увлекшегося наркотиками. Физические и психологические ощущения наркомана описаны так ярко, что многие современники стали подозревать самого Булгакова в употреблении морфия.

История русской литературы уже знает подобный пример, когда автора произведения обвиняли в тех грехах, которые совершали его герои.

Так было с романами Достоевского «Игрок» и «Преступление и наказание».

Это происходило оттого, что откровенность и достоверность повествования не оставляли никаких сомнений в том, что произошедшее пережито самим писателем. Это же касается и повести Булгакова «Морфий».

Повесть по форме представляет собой рассказ в рассказе. Отсюда кольцевая композиция и прием ретроспекции, примененный автором для обрисовки произошедшего с одним из главных героев.

В «Морфии» сложная и интересная система повествователей, с помощью которой Булгаков достигает наивысшей точки исповедальности своих главных героев. А этих героев два — Бомгард, врач, и его коллега, друг Сергей Поляков.

Причем действуют эти персонажи не одновременно, а как бы сменяя друг друга, перевоплощаясь один в другого.

Но, с другой стороны, исповедальность мыслей и чувств, которую нельзя не заметить в рассказе, не создают у читателя впечатления, что сведений о герое мало: «Начавшаяся вьюга подхватила меня, как клочок изорванной газеты, и перенесла с глухого участка в уездный город.

Велика штука, подумаешь, уездный город? Но если кто-нибудь подобно мне просидел в снегу зимой, в строгих и бедных лесах летом, полтора года, не отлучаясь ни на один день, если кто-нибудь разрывал бандероль на газете от прошлой недели с таким сердечным биением, точно счастливый любовник голубой конверт… тот, надо полагать, поймет меня».

Краткий рассказ Бомгарда о предыдущем месте работы и о прелестях цивилизации на настоящем месте как бы предваряют появление на сцене следующего героя. Главное в словах доктора – это то, что «зеленый огонек, мигающий фонарь…

скрип саней… короткий стон, потом тьма, глухой вой метели в полях…» кого угодно могут свести с ума или, по крайней мере, довести до отчаянных поступков. Ведь даже по прошествии времени ему снятся сны, в которых он все еще там.

Интересно также и синтаксическое оформление этой части рассказа. Повествователь нередко как бы сам себя цитирует, полностью перенося этим самым читателя в далёкий февраль 1918 года.

А ведь известно, что сама повесть напечатана через десять лет после описываемых событий: «На рассвете 14-го февраля 1916 года в далеком маленьком городке я прочитал эти записки Сергея Полякова. И здесь они полностью, без всяких каких бы то ни было изменений.

Теперь, когда прошло десять лет, — жалость и страх, вырванные записями, ушли…» И так получается, что повествователь раздваивается, представляя одновременно и прошлое, и настоящее.

В своем дневнике он с поразительной достоверность рассказывает об истории своей болезни – морфинизме: «Не «тоскливое состояние», а смерть медленная овладевает морфинистом, лишь только вы на час или два лишите его морфия. Воздух не сытный, его глотать нельзя… в теле нет клеточки, которая бы не жаждала…

Чего? Этого нельзя ни определить, ни объяснить. Словом, человека нет. Он выключен. Движется, тоскует, страдает труп. Он ничего не хочет, ни о чем не мыслит, кроме морфия. Морфия!»

Сама форма дневника, к которой прибегает автор, подразумевает исповедальность. Это автоматически сближает рассказ Бомгарда и Полякова по тематике. Но нельзя не заметить и похожий стиль языка и изложения.

Это наводит на мысль о сильном влиянии автора на персонажей. И действительно, правомерно будет говорить и о третьем действующем лице всего рассказа – самом Булгакове.

Как уже было сказано, этот рассказ автобиографичен, так как сам писатель страдал той самой болезнью, которая послужила темой для произведения, он сам был земским врачом.

В таком случае Поляков и Бомгард – это две стороны одной медали, два пути развития одного характера.

Таким образом, в повести «Морфий» три повествователя: доктор Бомгард, подготовивший читателя к истории болезни морфиниста, давший независимую оценку и второму герою произведения и обстоятельствам, в которые тот попал; доктор Сергей Поляков – морфинист, дневник которого посмертно публикуется Бомгардом; сам автор, который невидимо действует за сценой, связывая все повествование в одну трагическую историю.

Источник: https://reshebnik5-11.ru/sochineniya/bulgakov-m-a/raznoe/1337-sistema-povestvovatelej-v-povesti-mikhaila-bulgakova-morfij