В окопах сталинграда — краткое содержание повести виктора некрасова

• «Бог
  ты мой, как трудно быть русским писателем.
• Как
  трудно жить по совести…»
• Виктор Некрасов

Виктор Некрасов родился  17 июня 1911 года в г. Киеве в семье врача.

До
1914 года жил вместе с матерью за границей (Швейцария, Франция), где мать
сначала училась (Лозанский университет), затем работала в госпитале (Париж). С
1917 года вернулся в Киев.

После окончания средней школы поступает
на архитектурный факультет Киевского строительного института, который
оканчивает в 1936 г. Одновременно учился в театральной студии при театре
русской драмы. Работал актёром и театральным художником в театрах Киева,
Владивостока, Кирова и Ростова-на-Дону.

С началом Отечественной войны В. Некрасов
отказывается от брони, уходит на фронт, пройдя путь от Ростова до Сталинграда. В
автобиографии, написанной за несколько месяцев до смерти, В. Некрасов очень
кратко рассказал о своих военных годах: «С
августа 1941 года – в армии. Воевал в Сталинграде, на Украине, в Польше. После
второго ранения в 1944 году демобилизовался в звании капитана. Награды – медаль
«За отвагу» и орден «Красной Звезды». В.Некрасов был на фронте полковым инженером и заместителем командира
сапёрного батальона.

В 1945-1947 работал журналистом в
киевской газете «Советское искусство». После войны, в 1946 г., в журнале
«Знамя» появилось первое художественное произведение Некрасова «В окопах Сталинграда».

Эта повесть
была одной из первых книг о войне, написанных объективно и правдиво, и принесла
писателю подлинную славу. А.

Твардовский писал об этой повести: «Это правдивый рассказ о великой победе,
складывавшейся из тысяч маленьких…».

Повесть В. Некрасова «В окопах
Сталинграда» считается первым литературным произведением «лейтенантской прозы».
Один из современников писателя остроумно заметил: «Из «Окопов» Некрасова, как из «Шинели» Гоголя, вышла вся наша честная
военная проза».

Некрасов вспоминал: «По непонятным мне причинам Александр Фадеев не очень благосклонно отнёсся
к этой повести.

Это уже потом мне рассказывал Всеволод Вишневский, который был
редактором журнала «Знамя» и опубликовал, и, нужно сказать, без всяких поправок
и изменений, повесть.

Но дальше, когда случилось совершенно неожиданное для
меня событие – она получила Сталинскую премию, – Всеволод Витальевич вызвал
меня, закрыл все двери, по-моему, даже выключил телефон и сказал: «Виктор
Платонович, вы знаете, какая странная вещь произошла?» (Он сам был членом
Комитета по Сталинским премиям). Ведь вчера ночью, на последнем заседании
Комитета, Фадеев вашу повесть вычеркнул, а сегодня она появилась». За одну ночь
только один человек мог бы вставить повесть в список. Вот этот человек и
вставил».

Повесть принесла Некрасову подлинную
славу; она переиздана общим тиражом в несколько миллионов экземпляров и
переведена на 36 языков. За эту книгу после её прочтения Иосифом Сталиным
Виктор Некрасов получил в 1947 году Сталинскую премию. Имя Сталина упоминается
в повести только один раз.

Повесть В.П. Некрасова – одно из лучших
произведений о войне, впечатляющий рассказ о том, что ему довелось пережить на
фронте. После поражения наших войск под Харьковом и отступления полк лейтенанта
Керженцева оказывается в Сталинграде, где в сентябре-ноябре 1942 года
происходят решающие события в битве за город.

В послесловии к повести «В окопах
Сталинграда», написанной через тридцать пять лет после её выхода в свет, он в
свойственной ему иронической манере рассказал, как она возникла:

«Второе
ранение – в Польше, в Люблине. Киевский окружной госпиталь. Правая рука
парализована, пуля задела нерв.

–
Вам надо пальцы правой руки приучать к мелким движениям, сказал мне лечащий
врач по фамилии Шпак. – Есть у вас любимая девушка? Вот и пишите ей письма
ежедневно. Только не левой, а правой рукой. Хорошее упражнение.

Любимой
девушки у меня не было, и я, примостившись где-то на склонах спускавшегося из
госпиталя к Красному стадиону парка, стал писать о Сталинграде – всё ещё было
свежо».

В 1958 г. на Московском международном
кинофестивале картина получила третью премию за режиссуру. Сам писатель
Некрасов, до войны игравший в театре, появился в этой сцене на несколько
секунд, сыграв роль пленного  солдата.

В.П. Некрасов в роли пленного  на съёмках фильма «Солдаты», 1956

Картину редко «крутили» в кинотеатрах, а
после вынужденной эмиграции писателя и «антисоветчика» Некрасова в 1974 г. во
Францию и вовсе «положили на полку». Фильм «Солдаты» вновь появился на большом
экране только 9 мая 1991 года.

В 1959 г. Виктор Некрасов пишет повесть «Кира Георгиевна» и выступает в
«Литературной газете» с рядом статей о необходимости увековечить память
советских людей, расстрелянных фашистами в 1941 г. в Бабьем Яре. Некрасова
стали обвинять в организации «массовых
сионистских сборищ». И всё-таки памятник в Бабьем Яре был установлен, и в
этом немалая заслуга писателя.

В 60-е гг. XX
столетия
писатель путешествует в Италии, Америки и Франции, впечатления от поездок
описаны в серии очерков: «Первое
знакомство», «По обе стороны океана», «Месяц во Франции».

После резких выпадов Никиты Хрущева в
адрес писателя, в печати появились статьи, обвиняющие Некрасова в «низкопоклонстве» перед Западом. В
киевской квартире писателя был произведён обыск, изъяты все печатные материалы,
журналы, фотоматериалы и т.д.

В 1974 г. писатель эмигрировал в Париж,
после того как был лишён советского гражданства. Имя его стало запретным для
печати, а его книги, в том числе «В окопах Сталинграда», изъяты из библиотек.
Переиздаваться произведения Некрасова стали лишь в начале 90-х гг.

За границей Виктор Некрасов писал для
газет и журналов, для радио, читал лекции о русской литературе. Регулярно вёл
передачи на радио «Свобода». Продолжал творческую работу, написал роман «Сталинград» (1981), «Как я стал шевалье» (1986). Последнее
произведение Виктора Некрасова – «Маленькая
печальная повесть». Умер Виктор Некрасов 3 сентября 1987 в Париже.

Интересно:

Будучи автором лучшей книги о войне «В
окопах Сталинграда», после переименования города (это произошло при Хрущёве),
Виктор Некрасов, подходил к коллегам в Доме творчества и вызывающе вопрошал: «Вы не читали, случайно, роман «В окопах
Волгограда»? – Получив отрицательный ответ, кивал удовлетворенно: –  И я не читал…».

В 2013 году повесть была включёна в
список «100 книг» по истории, культуре и литературе народов Российской Федерации, рекомендуемых школьникам Министерством образования и науки РФ для самостоятельного чтения.

Цитата
из повести Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда»:

«…Есть
детали, которые запоминаются на всю жизнь. И не только запоминаются. Маленькие,
как будто незначительные, они въедаются, впитываются как-то в тебя, начинают
прорастать, вырастают во что-то большое, значительное, вбирают в себя всю
сущность происходящего, становятся как бы символом.

Я
помню одного убитого бойца. Он лежал на спине, раскинув руки, и к губе его
прилип окурок. Маленький, ещё дымившийся окурок. И это было страшней всего, что
я видел до и после на войне. Страшнее разрушенных городов, распоротых животов,
оторванных рук и ног. Раскинутые руки и окурок на губе. Минуту назад была ещё
жизнь, мысли, желания. Сейчас – смерть…».

1.  Сайт памяти писателя Виктора Некрасова

2. В фонде СКБСС имеются книги Виктора Некрасова, в
   том числе и в адаптированных форматах:

3. Книги
   рельефно-точечного шрифта

Некрасов, В. П. В окопах Сталинграда
[Шрифт Брайля] : повесть / В. П. Некрасов. – М. : «Репро», 1994. – 4 кн. – С
изд.: М.: Правда,1989.

Некрасов, В. П. В окопах Сталинграда
[Шрифт Брайля] : повесть / В. П. Некрасов. – СПб. : «Чтение» ВОС, 2007. – 5 кн.
С изд.: М.: Эксмо, 2005.

«Говорящие»
книги на кассетах

Некрасов, В. П. В окопах Сталинграда
[Звукозапись] : повесть, рассказы / В. П. Некрасов ; читает В. Антонов. – М. : «Логос»
ВОС, 2015. – 4 мфк., (14 час.48 мин.) : 2,38 см/с, 4 доp. – С изд.: М.: Худож.
литература, 1990.

Аудиокниги
на флеш-картах

Повести из Записок Лопатина:
повести ; Глазами человека моего поколения: Размышления о И.В. Сталине / К. М.
Симонов ; читают Л. Деркач, А. Борисов. Дневник военных лет / Л. И. Тимофеев ;
читает И. Прудовский. – Ставрополь : Ставроп. краев.

б-ка для слепых и
слабовидящих им. В. Маяковского, 2011. – 1 фк., (55 час.45 мин.). – С изд.: БД
СКБСС.

Плоскопечатные
издания

Великая Отечественная война в русской
литературе: Быков В., Воробьёв К., Некрасов В. [Текст]. – М. : Аст, 2003. – 461
с.

Некрасов, В. П. В окопах Сталинграда
[Текст] / В. Некрасов. – М. : «Логос» ВОС, 2010. – 467 с. – (Круг чтения.
Издание для слабовидящих).

Некрасов, В. П. Маленькая печальная
повесть [Текст] : рассказы / В. П. Некрасов. – М. : Известия, 1991. – 512 с. –
(Библиотека «Дружбы народов»).

Источник: https://stavropollibblind.blogspot.com/2015/08/blog-post_14.html

Виктор Некрасов — В окопах Сталинграда

Здесь можно купить и скачать «Виктор Некрасов — В окопах Сталинграда» в формате fb2, epub, txt, doc, pdf. Жанр: О войне, издательство «Русская книга», год 1995. Так же Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги на сайте LibFox.

Ru (ЛибФокс) или прочесть описание и ознакомиться с отзывами.

На Facebook
В Твиттере
В Instagram
В Одноклассниках
Мы Вконтакте

Описание и краткое содержание «В окопах Сталинграда» читать бесплатно онлайн.

В книгу известного писателя, фронтовика, Виктора Платоновича Некрасова (1911–1987) вошли одна из правдивейших повестей о Великой Отечественной войне «В окопах Сталинграда», получившая в 1947 г. Сталинскую премию, а затем внесенная в «черные списки», изъятая из библиотек и ставшая библиографической редкостью.

Приказ об отступлении приходит совершенно неожиданно. Только вчера из штаба дивизии прислали развернутый план оборонительных работ — вторые рубежи, ремонт дорог, мостики. Затребовали у меня трех саперов для оборудования дивизионного клуба.

Утром звонили из штаба дивизии приготовиться к встрече фронтового ансамбля песни и пляски.

Что может быть спокойнее? Мы с Игорем специально даже побрились, постриглись, вымыли головы, заодно постирали трусы и майки и в ожидании, когда они просохнут, лежали на берегу полувысохшей речушки и наблюдали за моими саперами, мастерившими плотики для разведчиков.

Тут-то и является связной штаба Лазаренко. Я еще издали замечаю его. Придерживая рукой хлопающую по спине винтовку, он рысцой бежит через огороды, и по этой рыси я сразу понимаю, что не концертом сейчас пахнет. Опять, должно быть, какой-нибудь поверяющий из армии или фронта… Опять тащись на передовую, показывай оборону, выслушивай замечания. Пропала ночь. И за все инженер отдувайся.

Четвертый приказывает совсем их срыть — демаскируют, мол. Вот и угоди им всем. А дивизионный инженер и бровью не поводит. За две недели один раз только был, и то галопом по передовой пробежал, ни черта толком не сказал.

А я каждый раз заново начинай и выслушивай — руки по швам — нотации командира полка: «Когда же вы, уважаемый товарищ инженер, научитесь по-человечески окопы рыть?..»

Лазаренко перепрыгивает через забор.

— Ну? В чем дело?

— Начальник штаба до себя кличуть, — сияет он белозубым ртом, вытирая пилоткой взмокший лоб.

— Кого? Меня?

— I вас, i начхiма. Щоб чрез пять минут були, сказав. Нет, значит, не поверяющий.

— А в чем дело, не знаешь?

— А бiс його знае. — Лазаренко пожимает пропотевшими плечами. — Хiба зрозумiеш… Всiх связних розiгнали. Капiтан як раз спати лягли, а тут офiцер связi…

Приходится натягивать на себя мокрые еще трусы и майку и идти в штаб. Командиров взводов тоже вызывают.

Максимова — начальника штаба — нет. Он у командира полка. У штабной землянки командиры спецподразделений, штабники. Из комбатов только Сергиенко — командир третьего батальона. Никто ничего толком не знает. Офицер связи, долговязый лейтенант Зверев, возится с седлом. Сопит, чертыхается, никак не может затянуть подпругу.

• — Штадив грузится. Вот и все…
• Больше он ничего не знает.
• Сергиенко лежит на животе, стругает какую-то щепочку, как всегда, ворчит:

— Только дезокамеру наладили, а тут срывайся, к дьяволу. Жизнь солдатская, будь она проклята! Скребутся бойцы до крови. Никак не выведешь…

Белобрысый, с водянистыми глазами Самусев — командир ПТР[1] презрительно улыбается:

— Что дезокамера… У меня половина людей с такими вот спинами лежит. После прививки. Чуть не по стакану всадили чего-то. Кряхтят, охают…

Сергиенко вздыхает:

— А может, на переформировку, а?

— Ага… — криво улыбается Гоглидзе, разведчик. — Позавчера Севастополь сдали, а он формироваться собрался… Ждут тебя в Ташкенте не дождутся.

Никто ничего не отвечает. На севере все грохочет. Над горизонтом далеко-далеко, прерывисто урча, все туда же, на север, медленно плывут немецкие бомбардировщики.

— На Валуйки прут, сволочи. — Самусев в сердцах сплевывает. — Шестнадцать штук…

1. — Накрылись, говорят, уже Валуйки, — заявляет Гоглидзе: он всегда все знает.
2. — Кто это — «говорят».
3. — В восемьсот пятьдесят втором вчера слышал.
4. — Много они знают…
5. — Много или мало, а говорят…
6. Самусев вздыхает и переворачивается на спину.

— А в общем, зря землянку ты себе рыл, разведчик. Фрицу на память оставишь.

Гоглидзе смеется.

— Верная примета. Точно. Как вырою, так, значит, в поход. Третий уже раз рою, и ни разу переночевать даже не удавалось.

Из майоровой землянки вылезает Максимов. Прямыми, точно на параде, шагами подходит к нам. По этой походке его можно узнать за километр. Он явно не в духе. У Игоря, оказывается, расстегнуты гимнастерка и карман. У Гоглидзе не хватает одного кубика. Сколько раз нужно об этом напоминать! Спрашивает, кого не хватает. Нет двух комбатов и начальника связи — вызвали еще вчера в штадив.

Ничего больше не говорит, садится на край траншеи. Подтянутый, сухой, как всегда застегнутый на все пуговицы. Попыхивает трубкой с головой Мефистофеля. На нас не смотрит.

С его приходом все умолкают. Чтобы не казаться праздным — инстинктивное желание в присутствии начальника штаба выглядеть занятым, — копошатся в планшетках, что-то ищут в карманах.

Над горизонтом проплывает вторая партия немецких бомбардировщиков.

Оба козыряют: Каппель по-граждански — полусогнутой ладонью вперед, Ширяев с особым кадрово-фронтовым фасоном — разворачивая пальцы кулака у самой пилотки с последними словами доклада.

Максимов встает. Мы тоже.

— Карты у всех есть? — Голос у него резкий, неприятный. Трубка погасла. Но он продолжает машинально посасывать. — Попрошу вынуть.

Мы вынимаем. Максимов разворачивает свою мягкую, замусоленную пальцами пятиверстку. Жирная красная линия ползет через всю карту слева направо, с запада на восток.

— Записывайте маршрут.

Записываем. Маршрут большой — километров на сто. Конечный пункт Ново-Беленькая. Там должны сосредоточиться через шестьдесят часов, то есть через двое с половиной суток.

• Максимов выбивает о каблук трубку, ковыряет в ней веточкой, опять набивает табаком.
• — Ясна картина?
• Никто не отвечает.

— По-моему, ясна. Выступаем в двадцать три ноль-ноль. Первый переход тридцать шесть километров. Дневка в Верхней Дуванке. Идти будем походной колонной. С дозорами и охранением, конечно. Порядок движения узнаете через десять минут у Корсакова. Он сейчас составляет.

Слова у Максимова отточены. В каждом слове звучит каждая буква. Он был бы неплохим диктором.

— Первый батальон останется на месте. Понятно? Будет прикрывать. Предупреждаю — поднять надо все. И чтоб никаких отстающих. Переход большой. Просмотрите обувь, портянки…

Тонкими пальцами придерживая трубку, он выпускает короткие, энергичные струйки дыма. Прищурившись, смотрит на Ширяева.

— У тебя что есть, комбат?

Ширяев встает, одергивает гимнастерку.

— Активных штыков двадцать семь. А всего с ездовыми и больными человек сорок пять.

— Вооружение?

— Два «максима». «Дегтярева» — три. Минометов восьмидесяти двух — три.

1. — А мин?
2. — Штук сто.
3. — А пятидесяти?

— Ни одной. И патронов не очень. По две ленты на станковый и дисков по пять-шесть на ручной.

Ширяев говорит спокойно, не торопясь. Чувствуется, что он волнуется, но старается не показать волнения. На него приятно смотреть. Подтянутый ремень. Плечи развернуты. Крепкие икры. Руки по швам, слегка сжаты в кулаки. Из-за расстегнутого воротника выглядывает голубой треугольник майки. Странно, что Максимов не делает ему замечания.

— Та-ак… — Старательно сложив, Максимов прячет карту в планшетку. Ясно… С тобой останется Керженцев, инженер. Понятно? Продержитесь два дня. Восьмого с наступлением темноты начнете отход.

— По тому же маршруту? — сдержанно спрашивает Ширяев. Он не сводит глаз с Максимова.

— По тому же. Если нас не застанете… Ну, сам знаешь, что тогда… Все…

Ширяев понимающе наклоняет голову. Все молчат. Кто-то, кажется Каппель, прерывисто вздыхает.

— Я сказал все! — круто поворачивается в его сторону Максимов. — По местам!

— Людей сейчас снимать? — тихо спрашивает близорукий, похожий на ученого комбат-три.

Лицо Максимова сразу из бледного становится красным.

— Вы на фронте или где? Хотите, чтобы всех людей перебило? Нужно же в конце концов голову иметь на плечах…

Все встают, отряхивая песок и траву.

— А вы ко мне зайдите. — Это относится ко мне и Ширяеву.

В блиндаже тесно и сыро, пахнет землей. На столе лежат схемы нашей обороны — моя работа. Все утро я их делал, торопился с отправкой в штадив. Срок был к двадцати ноль-ноль.

Конец ознакомительного отрывка

ПОНРАВИЛАСЬ КНИГА?

Эта книга стоит меньше чем чашка кофе! УЗНАТЬ ЦЕНУ

Источник: https://www.libfox.ru/459323-viktor-nekrasov-v-okopah-stalingrada.html

Их личное дело

Октябрь 1942 года. Разгар боев за Сталинград… или то, что было городом.

«Все, что осталось на этом берегу, — размышляет о клочке земли, который обороняет наша армия, лейтенант Керженцев (герой повести Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда»). — Пять или шесть километров на полтора.

И полтора — это еще в самом широком месте… Временами не понимаю, почему еще держусь, — с каждым днем людей становится все меньше и меньше».

Несколько месяцев спустя он прочтет в «грязном обрывке немецкой газеты» ликующую речь Гитлера: «Сталинград наш! В нескольких домах еще сидят русские. Ну и пусть сидят. Это их личное дело».

Кто бы надоумил торопливо торжествующего победу фюрера, что пренебрежительно употребленный глагол — «сидят еще» — в русской традиции таит и кое-что неожиданное: «Сесть и оставаться в том же положении», — сказано в знаменитом словаре Владимира Даля, а в пояснение приведена фраза: «Войско наше сидело в Севастополе насмерть».

Позади у некрасовских героев горечь долгого отступления («Спят. А завтра проснутся и увидят немцев»), неимоверными трудами подготовленные рубежи («Все, что вчера еще было живым, стреляющим, ощетинившимся пулеметами и винтовками, на что было потрачено тринадцать дней и ночей, вырытое, перекрытое в три или четыре наката, старательно замаскированное…»).

И — мучительная память о еще недавно бывших рядом товарищах: «Немецким танком раздавило. Не отошел от пулемета. Так и раздавило их вместе». Или о другом: «Недавно, по-видимому, из училища… Тоненькая шейка. Широченные, болтающиеся на ногах сапоги… Смотрит вопросительными, невыносимо голубыми глазами». Смотрел…

Дни — не отличимы друг от друга: «Если не бомбят, так лезут в атаку, если не лезут в атаку — бомбят!» Каково тут «оставаться в том же положении» — намертво вгрызаться в волжский откос («Метрострой настоящий, — горделиво посмеивается командир саперов Лисагор. — Пятый день долбаем»), не дрогнуть, не попятиться. А если все же потеснят — упрямо подниматься в контратаку, да еще и планы строить: «Ох, и насолили бы мы фрицам, забрав тот горбок» (и ведь насолят, возьмут высотку!).

«Это правдивый рассказ о великой победе, складывающейся из тысяч маленьких неприметных приобретений боевого опыта…» — писал, одним из первых прочитав рукопись, Александр Твардовский.

Герои обретают и новый, углубленный взгляд на жизнь и себя самих. «Не одного поля ягоды», порой даже недолюбливающие один другого, как «царь и бог» севастопольской шпаны Чумак — «фраера» Керженцева («Морды били таким… субчикам»), начинают по достоинству оценивать и уважать непохожего на тебя. «Ведь вы же, оказывается…» — мнется лихой матрос, обычно за словом в карман не лезший.

Стояли во время первомайских парадов на тротуаре, ручки в брючки и смотрели… Ах, как здорово, ах, какая мощь!»

Когда же Керженцев говорит Фарберу: «Вы склонны к самокритике», тот отвечает: «Возможно. Думаю, что и вы этим занимаетесь, только не говорите». И попадает в точку: еще в дни отступления Керженцев каялся: «Бабы спрашивают, где же немцы и куда мы идем.

Что я им отвечу? На воротничке у меня два кубика, на боку пистолет.

Почему же я… трясусь на этой скрипучей подводе и на все вопросы только рукой отмахиваюсь?» А Лисагор не только сутками «долбает» крутой волжский обрыв, но думает, взвешивает, оценивает, предупреждая Керженцева насчет начальника штаба полка: «…опасный парень. Людей не жалеет».

Как в воду глядел ветеран Хасангола и финской «войны незнаменитой»! «Залежались! — гонит Абросимов с пистолетом в руках бойцов под вражеские пулеметы, отмахиваясь от предлагавших атаковать «по-умному». —…И в лоб возьмем, если по ямкам не будем прятаться… немцы штыка боятся».

Рядом же с трагической картиной этого боя — «жизнь солдатская, будь она проклята», как в сердцах выпалил один из офицеров, узнав о неожиданном отступлении: «Только дезкамеру наладили, а тут срывайся к дьяволу… Скребутся бойцы до крови. А никак не выведешь!» И Чумак мечтает кровожадно: «Вот кончится война, посадим Гитлера в бочку со вшами и руки свяжем, чтобы чесаться не мог…»

Мимолетно, но беспощадно зло запечатлены в повести и другие «насекомые», вроде «помощника по тылу» Калужского, пролазы и хапуги, озабоченного тем, чтобы «себя сохранить» (загодя с кителя кубики спорол и гражданской одеждой обзавелся).

Зато как внимательно, с каким интересом вглядывается Керженцев-Некрасов в соседей по окопам, в коллег-лейтенантов, в Чумака с его «вечной историей о покоренной госпитальной сестре» и сказанными в страшную минуту «сухими совсем белыми губами»: «Не уйдем, лейтенант?», в своего ординарца Валегу, своей неизменной ворчливой заботливостью заставляющего вспомнить пушкинского Савельича!

«А помнишь, как долбали нас в сентябре? — говорит в конце книги Чумак. — И все-таки не вышло. Почему? Почему не спихнули нас в Волгу?»

• В поисках ответа припомним пренебрежительно брошенные Гитлером слова о безнадежно, по его убеждению, защищавших «несколько домов» на волжском берегу: «Это их личное дело».
• Да ведь и впрямь эта оборона и, в сущности, судьба войны, судьба страны стала для них глубоко личным делом.
• Долгие недели проведший тогда в Сталинграде Василий Гроссман тоже писал об одном из своих героев, что тот «ощутил, что здесь… в его солдатские руки попадает ключ от родной земли, ключ к родному дому, ко всему святому и дорогому для человека».
• Андрей Турков — специально для «Новой»

Источник: https://novayagazeta.ru/articles/2016/09/09/69809-ih-lichnoe-delo

Краткое содержание «В окопах Сталинграда» Некрасова

Во время отступления под Осколом полк бросает свежие окопы. Для обороны остается первый батальон, которым командует Ширяев и его помощник – лейтенант Керженцев. Спустя два дня батальон уходит и по дороге герои узнают, что полк разбит.

По пути батальон останавливается в сараях, где приходится держать оборону от немцев и нести потери. Батальон уходит. Его остаются прикрывать Керженцев, Валера, Игорь и Лазаренко. Потеряв Лазаренко, остальные бойцы пытаются догнать батальон.

На дороге, среди множества отступающих, оставшиеся в живых сослуживцы не могут найти «своих».

Они приходят в Сталинград, где ведут мирную жизнь в доме семьи бывшего боевого товарища Игоря: пьют чай, читают, гуляют, купаются в Волге.

Игорь представляется сапером. Так с Юрой Керженцевым они попадают в специальную группу, где готовят к взрывам городские промышленные объекты. Немцы подходят к Сталинграду. Саперы работают на заводе. Там Игорь полемизирует с Георгием Акимовичем.

Инженер-электрик ТЭЦ по профессии он досадует, что русские не подготовлены к войне и победу им может обеспечить только чудо.

Керженцев вспоминает разговор солдат о родной земле и понимает, что эта согревающая сердце любовь к Родине сильнее всех танков.

Юрий Керженцев участвует в бою со своим первым батальоном и, после гибели комбата, принимает командование на себя. На заводе, где располагается их позиция, бойцы задерживаются до октября. Батальон перебрасывают в район активных боевых действий. Несмотря на немногочисленность, солдаты ведут работы, как полноценный батальон. Керженцев работает совместно с сапером Лисагором.

Но работы завершить не удается. Приходит приказ и Керженцев ведет батальон в атаку. После взятия сопки бойцы оказываются отрезанными от батальона. Приходит приказ о новой атаке, которая не удается. Погибших много. Надежды на спасение почти нет, но подкрепление прорывается. Керженцев передает командование батальоном и отправляется к Лисагору.

Они встречаются с боевыми товарищами, ведут беседы.

Двенадцатого ноября, в день своих именин, Керженцеву приходится отложить праздник из-за приказа о наступлении. Из-за недальновидно спланированной капитаном Абросимовым атаки, который не прислушался к доводам командира батальона Ширяева, погибает много людей. Ширяев ранен. Командование батальоном принимает Фабер, который ранее командовал ротой.

Будучи интеллигентным человеком, Фабер не владеет в совершенстве приемами командования, но чувствует себя глубоко ответственным за все, что происходит с его солдатами. Абросимова судят. Его обвиняют в превышении власти, что привело к гибели солдат. Свою вину он сваливает на людей, которые, по его мнению, недобросовестно отнеслись к атаке, струсили. Фабер защищает погибших.

Таких потерь можно было избежать, если не бросать людей под огонь противника, а использовать разумные методы, как предлагал Ширяев. Абросимова отсылают в штрафную роту. На помощь солдатам приходят старенькие долгожданные танки. Снова бой. Керженцев получает ранение. После выздоровления он возвращается под Сталинград, в надежде увидеть своих боевых товарищей.

Но планы прерывает подготовка к очередному наступлению.

(1

Источник: https://schoolessay.ru/kratkoe-soderzhanie-v-okopax-stalingrada-nekrasova/

Виктор Некрасов: В окопах Сталинграда

Приказ об отступлении приходит совершенно неожиданно. Только вчера из штаба дивизии прислали развернутый план оборонительных работ — вторые рубежи, ремонт дорог, мостики. Затребовали у меня трех саперов для оборудования дивизионного клуба.

Утром звонили из штаба дивизии приготовиться к встрече фронтового ансамбля песни и пляски.

Что может быть спокойнее? Мы с Игорем специально даже побрились, постриглись, вымыли головы, заодно постирали трусы и майки и в ожидании, когда они просохнут, лежали на берегу полувысохшей речушки и наблюдали за моими саперами, мастерившими плотики для разведчиков.

Тут-то и является связной штаба Лазаренко. Я еще издали замечаю его. Придерживая рукой хлопающую по спине винтовку, он рысцой бежит через огороды, и по этой рыси я сразу понимаю, что не концертом сейчас пахнет. Опять, должно быть, какой-нибудь поверяющий из армии или фронта… Опять тащись на передовую, показывай оборону, выслушивай замечания. Пропала ночь. И за все инженер отдувайся.

Четвертый приказывает совсем их срыть — демаскируют, мол. Вот и угоди им всем. А дивизионный инженер и бровью не поводит. За две недели один раз только был, и то галопом по передовой пробежал, ни черта толком не сказал.

А я каждый раз заново начинай и выслушивай — руки по швам — нотации командира полка: «Когда же вы, уважаемый товарищ инженер, научитесь по-человечески окопы рыть?..»

Лазаренко перепрыгивает через забор.

— Ну? В чем дело?

— Начальник штаба до себя кличуть, — сияет он белозубым ртом, вытирая пилоткой взмокший лоб.

— Кого? Меня?

— I вас, i начхiма. Щоб чрез пять минут були, сказав. Нет, значит, не поверяющий.

— А в чем дело, не знаешь?

— А бiс його знае. — Лазаренко пожимает пропотевшими плечами. — Хiба зрозумiеш… Всiх связних розiгнали. Капiтан як раз спати лягли, а тут офiцер связi…

Приходится натягивать на себя мокрые еще трусы и майку и идти в штаб. Командиров взводов тоже вызывают.

Максимова — начальника штаба — нет. Он у командира полка. У штабной землянки командиры спецподразделений, штабники. Из комбатов только Сергиенко — командир третьего батальона. Никто ничего толком не знает. Офицер связи, долговязый лейтенант Зверев, возится с седлом. Сопит, чертыхается, никак не может затянуть подпругу.

• — Штадив грузится. Вот и все…
• Больше он ничего не знает.
• Сергиенко лежит на животе, стругает какую-то щепочку, как всегда, ворчит:

— Только дезокамеру наладили, а тут срывайся, к дьяволу. Жизнь солдатская, будь она проклята! Скребутся бойцы до крови. Никак не выведешь…

Белобрысый, с водянистыми глазами Самусев — командир ПТР[1] презрительно улыбается:

— Что дезокамера… У меня половина людей с такими вот спинами лежит. После прививки. Чуть не по стакану всадили чего-то. Кряхтят, охают…

Сергиенко вздыхает:

— А может, на переформировку, а?

— Ага… — криво улыбается Гоглидзе, разведчик. — Позавчера Севастополь сдали, а он формироваться собрался… Ждут тебя в Ташкенте не дождутся.

Никто ничего не отвечает. На севере все грохочет. Над горизонтом далеко-далеко, прерывисто урча, все туда же, на север, медленно плывут немецкие бомбардировщики.

— На Валуйки прут, сволочи. — Самусев в сердцах сплевывает. — Шестнадцать штук…

1. — Накрылись, говорят, уже Валуйки, — заявляет Гоглидзе: он всегда все знает.
2. — Кто это — «говорят».
3. — В восемьсот пятьдесят втором вчера слышал.
4. — Много они знают…
5. — Много или мало, а говорят…
6. Самусев вздыхает и переворачивается на спину.

— А в общем, зря землянку ты себе рыл, разведчик. Фрицу на память оставишь.

Гоглидзе смеется.

— Верная примета. Точно. Как вырою, так, значит, в поход. Третий уже раз рою, и ни разу переночевать даже не удавалось.

Читать дальше

Источник: https://libcat.ru/knigi/proza/prose-military/164164-viktor-nekrasov-v-okopah-stalingrada.html

“В окопах Сталинграда” Некрасова в кратком содержании

Действие начинается в июле 1942 г. с отступления под Осколом. Немцы подошли к Воронежу, и от только что вырытых оборонительных укреплений полк отходит без единого выстрела, а первый батальон во главе с комбатом Ширяевым остается для прикрытия. В помощь комбату остается и главный герой повествования лейтенант Керженцев. Отлежав положенные два дня, снимается и первый батальон.

По дороге они неожиданно встречают связного штаба и друга Керженцева химика Игоря Свидерского с известием о том, что полк разбит, надо менять маршрут и идти на соединение с ним, а немцы всего в десяти километрах. Они идут еще день, пока не располагаются в полуразрушенных сараях. Там и застают их немцы.

Батальон занимает оборону. Много потерь. Ширяев с четырнадцатью бойцами уходит, а Керженцев с ординарцем Валегой, Игорь, Седых и связной штаба Лазаренко остаются прикрывать их.

Так они доходят до Сталинграда.

В Сталинграде они останавливаются у Марьи Кузьминичны, сестры бывшего Игоревого командира роты в запасном полку, и заживают давно забытой мирной жизнью.

Разговоры с хозяйкой и ее мужем Николаем Николаевичем, чай с вареньем, прогулки с соседской девушкой Люсей, которая напоминает Юрию Керженцеву о его любимой, тоже Люсе, купание в Волге, библиотека – все это настоящая мирная жизнь.

Игорь выдает себя за сапера и вместе с Керженцевым попадает в резерв, в группу особого назначения. Их работа – подготовить к взрыву промышленные объекты города.

Но мирная жизнь неожиданно прерывается воздушной тревогой и двухчасовой бомбежкой – немец начал наступление на Сталинград.

Саперов отправляют на тракторный завод под Сталинград. Там идет долгая, кропотливая подготовка завода к взрыву. По нескольку раз в день приходится чинить цепь, порванную при очередном обстреле.

В промежутках между дежурствами Игорь ведет споры с Георгием Акимовичем, инженером-электриком ТЭЦ.

Георгий Акимович возмущен неумением русских воевать: “Немцы от самого Берлина до Сталинграда на автомашинах доехали, а мы вот в пиджаках и спецовках в окопах лежим с трехлинейкой образца девяносто первого года”.

Толстой называл это “скрытой теплотой патриотизма”. “Возможно, это и есть то чудо, которого так ждет Георгий Акимович, чудо более сильное, чем немецкая организованность и танки с черными крестами”.

Город бомбят уже десять дней, наверное, от него уже ничего не осталось, а приказа о взрыве все нет. Так и не дождавшись приказа о взрыве, саперы резервного отправляются на новое назначение – в штаб фронта, в инженерный отдел, на ту сторону Волги. В штабе они получают назначения, и Керженцеву приходится расстаться с Игорем.

Его направляют в 184-ю дивизию. Он встречает свой первый батальон и переправляется с ним на тот берег. Берег весь охвачен пламенем.

Батальон сразу же ввязывается в бой. Комбат гибнет, и Керженцев принимает командование батальоном. В его распоряжении четвертая и пятая роты и взвод пеших разведчиков под командованием старшины Чумака. Его позиции – завод “Метиз”. Здесь они задерживаются надолго.

День начинается с утренней канонады. Потом “сабантуй” или атака. Проходит сентябрь, начинается октябрь.

Батальон перебрасывают на более простреливаемые позиции между “Метизом” и концом оврага на Мамаевом. Командир полка майор Бородин привлекает Керженцева для саперных работ и строительства землянки в помощь своему саперу лейтенанту Лисагору.

В батальоне всего тридцать шесть человек вместо положенных четырехсот, и участок, небольшой для нормального батальона, представляет серьезную проблему. Бойцы начинают рыть окопы, саперы устанавливают мины.

Но тут же оказывается, что позиции надо менять: на КП приходит полковник, комдив, и приказывает занять сопку, где располагаются пулеметы противника.

В помощь дадут разведчиков, а Чуйков обещал “кукурузники”. Время перед атакой тянется медленно. Керженцев выставляет с КП пришедших с проверкой политотдельщиков и неожиданно для себя сам отправляется в атаку.

Они сидят в немецком блиндаже с комроты Карнауховым и командиром разведчиков Чумаком, недавним противником Керженцева, и обсуждают бой. Но тут оказывается, что они отрезаны от батальона. Они занимают круговую оборону.

Неожиданно в блиндаже появляется ординарец Керженцева Валега, остававшийся на КП, так как за три дня до атаки он подвернул ногу.

Он приносит тушенку и записку от старшего адъютанта Харламова: атака должна быть в 4.00.

Атака не удается. Все больше людей умирает – от ран и прямого попадания. Надежды выжить нет, но свои все-таки прорываются к ним.

На Керженцева налетает Ширяев, который получил назначение комбата вместо Керженцева. Керженцев сдает батальон и перебирается к Лисагору. Первое время они бездельничают, ходят в гости к Чумаку, Ширяеву, Карнаухову.

Впервые за полтора месяца знакомства Керженцев разговаривает о жизни с комроты его бывшего батальона Фарбером. Это тип интеллигента на войне, интеллигента, который не очень хорошо умеет командовать доверенной ему ротой, но чувствует свою ответственность за все, что он не научился делать вовремя.

Девятнадцатого ноября у Керженцева именины. Намечается праздник, но срывается из-за общего наступления по всему фронту.

Ширяев придумал, как взять ходы сообщения, и майор согласен с военной хитростью, которая сбережет людей. Но начштаба капитан Абросимов настаивает на атаке “в лоб”.

Он является на КП Ширяева следом за Керженцевым и отправляет батальон в атаку, не слушая доводов.

Керженцев идет в атаку вместе с солдатами. Они сразу попадают под пули и залегают в воронках. После девяти часов, проведенных в воронке, Керженцеву удается добраться до своих.

Батальон потерял двадцать шесть человек, почти половину. Погиб Карнаухов. Раненный, попадает в медсанбат Ширяев.

Командование батальоном принимает Фарбер. Он единственный из командиров не принимал участия в атаке. Абросимов оставил его при себе.

На следующий день состоялся суд над Абросимовым. Майор Бородин говорит на суде, что доверял своему начальнику штаба, но тот обманул командира полка, “он превысил власть, а люди погибли”. Потом говорят еще несколько человек.

Абросимов считает, что был прав, только массированной атакой можно было взять баки. “Комбаты берегут людей, поэтому не любят атак. Баки можно было только атакой взять. И он не виноват, что люди недобросовестно к этому отнеслись, струсили”.

Придуманный Ширяевым прием сберег бы людей, а сейчас их нет…

Абросимова разжаловали в штрафной батальон, и он уходит, ни с кем не прощаясь. А за Фарбера Керженцев теперь спокоен. Ночью приходят долгожданные танки.

Керженцев пытается наверстать упущенные именины, но опять наступление. Прибегает вырвавшийся из медсанбата Ширяев, теперь начштаба, начинается бой. В этом бою Керженцева ранят, и он попадает в медсанбат.

Из медсанбата он возвращается под Сталинград, “домой”, встречает Седых, узнает, что Игорь жив, собирается к нему вечером и опять не успевает: их перебрасывают для боев с Северной группировкой. Идет наступление.

Источник: https://goldsoch.info/v-okopax-stalingrada-nekrasova-v-kratkom-soderzhanii/

Произведения о войне (повесть «В окопах Сталинграда» Виктора Платоновича Некрасова)

Тема: Тема войны (XX век)

Основной темой советской литературы в послевоенные годы бы­ло осмысление подвига народа в борьбе с фашистскими оккупанта­ми. Писатели-фронтовики не могли не поделиться своими воспо­минаниями о трагических событиях в жизни страны и советского народа. Одним из первых правдивых произведений о Великой Оте­чественной войне стала повесть В. Некрасова «В окопах Сталин­града».

Некрасов Виктор Платонович (1911-1987) в августе 1941 г. был мобилизован, прошел всю войну. В памяти Некрасова было множество типов и образов, связанных с самыми трагическим стра­ницами истории страны.

Сразу же после окончания войны им была написана книга «В окопах Сталинграда». Повесть появилась в ав­густе 1946 г. в журнале «Знамя». В следующем году писатель был награжден Сталинской премией.

Однако в печати стали появлять­ся статьи, обвиняющие автора в излишней правдивости.

Правду о войне Некрасов нес и в следующих военных рассказах: «Рядовой Лю­тиков» (1948), «Сенька» (1956), «Судак» (1958), «Посвящается Хемин­гуэю» (1959), «Вторая ночь» (1960), «Новичок» (1963). В 1974 г. В.П. Некрасов эмигрировал в Швейцарию, а затем в Париж. Книга «В окопах Сталинграда» долгие годы не издавалась.

Произведение Некрасова посвящено одному из трагических мо­ментов Великой Отечественной войны — Сталинградской битве. Именно она явилась началом перелома в ходе войны.

Повесть задумывалась Некрасовым как автобиографическая. Писатель хотел поделиться своими воспоминаниями и впечатле­ниями о бытности его полковым инженером, строителем укрепле­ний. Повествование идет от первого лица. Одним из главных геро­ев книги является лейтенант Игорь Керженцев.

Повесть «В окопах Сталинграда» производит впечатление фоторе­портажа, в котором четко зафиксированы реальные события.

Особенное место в повести занимает вопрос о той цене, которую русский народ заплатил в этой войне. Были ошибки в командова­нии, за это судили, но люди все равно погибали.

«Храбрость не в том, чтобы с голой грудью на пулемет лезть… Не атаковать, а овла­девать». Действительно, нужно беречь людей, чтобы было кому вое­вать. Но сохранить людей удавалось далеко не всегда.

Там, где не хватало оружия, брали массой, заведомо посылая солдат на смерть. И все-таки победили. Материал с сайта //iEssay.ru

Повесть В. Некрасова «В окопах Сталинграда» стала настоящей правдой о войне, написанной человеком, который сам воевал, сидел в окопах, командовал ротой. В. Некрасов был одним из первых пи­сателей, кто не испугался написать о неумном командовании, рав­но признать ошибки и победы, «дегероизировать» само понятие подвига, показав, что подвиг заключается в самой будничной жиз­ни солдата.

Повесть «В окопах Сталинграда» имела принципиальное значе­ние для дальнейшего развития военной темы в советской литера­туре. Она стояла у истоков столь заметно заявившей о себе на ру­беже пятидесятых и шестидесятых годов литературы фронтового поколения, которую потом называли «лейтенантской прозой». В. Некрасов был признанным ее лидером.

На этой странице материал по темам:

• в некрасов сенька краткое содержание
• некрасов рассказы о войне
• подвиг сеньки рассказе некрасова
• некрасов посвящается хемингуэю сочинение
• В. Некрасов. В окопах сталинграда. Г. Белль

Источник: https://iessay.ru/ru/writers/other/literatura-xx-veka/stati/tema-vojny-xx-vek/proizvedeniya-o-vojne-povest-v-okopah-stalingrada-viktora-platonovicha-nekrasova

Краткое содержание «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова

В произведении описан самый разгар Второй мировой войны. Идет лето 1942 года и вражеская армия уже успела добраться до Воронежа оставляя на своем пути только смерть и разруху. Война меняет судьбы и заставляет принимать порой не легкие решения командиров боевых взводов. Главным героем всей книги будит молодой лейтенант Юра по фамилии Керженцев.

Начинается повествования с отступления Советской армии, враг подобрался слишком близко и бойцы вынуждены подойти к окрестностям Сталинграда.

После серии атак противника многие из батальона Керженцева погибают, ему удается спастись в компании с Игорем Свидерским, ординарцем Валегой и Седым.

Все они благополучно добираются до мирного города, где у каждого появляется возможность отдохнуть и набраться сил.

Юра вместе с Игорем поступают на службу в группу по особым назначениям. Их первое задание заминировать крупный тракторный завод, который в случае захвата близлежащей территории врагом должен быть взорван.

В помощь им отправляют инженера Георгия Акимова, который любит вести философские разговоры на тему плохой подготовки русских военных, по сравнению с немцами. Но на его слова мало кто обращает внимание работа идет сложная и кропотливая, а в их группе собрались одни патриоты готовые стоять за свою родину до конца.

Уже десятый день город живет под пулями. Солдат особого назначения отправляют на новое боевое задание отменив приказ о взрыве тракторного завода. Юрий прощается со своими товарищами и отправляется на новую службу в свой старый отряд 184-й дивизии. Его ждет другой берег широководной Волги откуда доносятся боевые взрывы и виднеются языки пламени.

Не теряя ни минуты драгоценного времени по прибытии на место, все солдаты с боевым кличем бросаются в бой.

В один момент погибает командующий батальона и, так как Юрий Керженцев старший по званию к нему в распоряжение попадают сразу две роты разведчиков.

Бои ведутся долгие и жестокие противники с двух стороне не дают друг другу расслабиться, заняв позиции на территории завода «Метиз» для батальонов под командованием главного героя, здесь проходят первые месяцы осени.

Атакуя противника раз за разом русские солдаты вынуждены работать за троих, так как бойцов катастрофически не хватает. Переходя с одной позиции на другую устанавливая, мини и копая окопы команда Юрия Керженцева, чудом умудряется работать в полном боевом составе.

В атаку отправляются все без разбора и вот по истечении пару совсем несложных часов ребята, сидят в блиндаже фашистов поедая тушенку и, весело рассказывают шуточки.

В этот момент стираются границы между командирами и подчиненными, забываются обиды и становятся союзниками соперники. Но это всего мгновенья тишины новая атака будет за пару часов до рассвета.

Следующее боевое наступление русским солдатам не удается, много раненных и убитых. Руководство решает, что виноват во всем Керженце и приказывают ему передать свое командование Ширяеву.

Командир роты Чумаков берет Юрия к себе, пользуясь временным затишьем на фронте, они ведут душевные разговори о жизни без войны.

Главный герой понимает насколько комроты переживает за жизнь каждого своего солдата, ему явно интеллигентному человеку, тяжело нести на себе такой груз ответственности.

Наступает ноябрь и в день рождение Юрия Керженцева 19 числа планируется крупное наступление на важные позиции немецких захватчиков. Эта атака стала главным спором между комбатами и штабом, желая спасти как можно больше людей Абросимов, идет против приказа руководства и теряет в бою много людей.

Участвует в бою и Юрий он, чудом спасается проведя несколько дней в овраге под пулями. Встречается он с оставшимися в живых товарищами своего батальона уже в медицинском штабе. Спустя пару дней за неподчинения приказам судят Абросимова, на его защиту выступают многие, но уже ничего нельзя поделать и бывший командир разжалован в штрафной батальон.

Перейдя в себя и отлежавшись пару дней, уставшего солдата отправляют домой под Сталинград. Здесь он пробудет недолго, успев узнать, что его товарищи Игорь и Седой живы, Юрий отправляется в новое наступление в составе северной группы.

Источник: https://school-essay.ru/kratkoe-soderzhanie-v-okopax-stalingrada-viktora-nekrasova.html

Читать

Виктор Некрасов

В окопах Сталинграда

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

– 1 —

Приказ об отступлении приходит совершенно неожиданно. Только вчера из штаба дивизии прислали развернутый план оборонительных работ – вторые рубежи, ремонт дорог, мостики. Затребовали у меня трех саперов для оборудования дивизионного клуба.

Утром звонили из штаба дивизии приготовиться к встрече фронтового ансамбля песни и пляски.

Что может быть спокойнее? Мы с Игорем специально даже побрились, постриглись, вымыли головы, заодно постирали трусы и майки и в ожидании, когда они просохнут, лежали на берегу полувысохшей речушки и наблюдали за моими саперами, мастерившими плотики для разведчиков.

Тут-то и является связной штаба Лазаренко. Я еще издали замечаю его. Придерживая рукой хлопающую по спине винтовку, он рысцой бежит через огороды, и по этой рыси я сразу понимаю, что не концертом сейчас пахнет. Опять, должно быть, какой-нибудь поверяющий из армии или фронта… Опять тащись на передовую, показывай оборону, выслушивай замечания. Пропала ночь. И за все инженер отдувайся.

Хуже нет – лежать в обороне. Каждую ночь поверяющий. И у каждого свой вкус. Это уж обязательно. Тому окопы слишком узки, раненых трудно выносить и пулеметы таскать. Тому – слишком широки, осколком заденет. Третьему брустверы низки: надо ноль сорок, а у вас, видите, и двадцати нет.

Четвертый приказывает совсем их срыть – демаскируют, мол. Вот и угоди им всем. А дивизионный инженер и бровью не поводит. За две недели один раз только был, и то галопом по передовой пробежал, ни черта толком не сказал.

«Когда же вы, уважаемый товарищ инженер, научитесь по-человечески окопы рыть?…»

Лазаренко перепрыгивает через забор.

– Ну? В чем дело?

– Начальник штаба до себя кличуть, – сияет он белозубым ртом, вытирая пилоткой взмокший лоб.

– Кого? Меня?

– I вас, i начхiма. Щоб чрез пять минут були, сказав. Нет, значит, не поверяющий.

– А в чем дело, не знаешь?

– А бiс його знае. – Лазаренко пожимает пропотевшими плечами. – Хiба зрозумiеш… Всiх связних розiгнали. Капiтан як раз спати лягли, а тут офiцер связi…

Приходится натягивать на себя мокрые еще трусы и майку и идти в штаб. Командиров взводов тоже вызывают.

Максимова – начальника штаба – нет. Он у командира полка. У штабной землянки командиры спецподразделений, штабники. Из комбатов только Сергиенко – командир третьего батальона. Никто ничего толком не знает. Офицер связи, долговязый лейтенант Зверев, возится с седлом. Сопит, чертыхается, никак не может затянуть подпругу.

• – Штадив грузится. Вот и все…
• Больше он ничего не знает.
• Сергиенко лежит на животе, стругает какую-то щепочку, как всегда, ворчит:

– Только дезокамеру наладили, а тут срывайся, к дьяволу. Жизнь солдатская, будь она проклята! Скребутся бойцы до крови. Никак не выведешь…

Белобрысый, с водянистыми глазами Самусев – командир ПТР [противотанковое ружье] презрительно улыбается:

– Что дезокамера… У меня половина людей с такими вот спинами лежит. После прививки. Чуть не по стакану всадили чего-то. Кряхтят, охают…

Сергиенко вздыхает:

– А может, на переформировку, а?

– Ага… – криво улыбается Гоглидзе, разведчик. – Позавчера Севастополь сдали, а он формироваться собрался… Ждут тебя в Ташкенте не дождутся.

Никто ничего не отвечает. На севере все грохочет. Над горизонтом далеко– далеко, прерывисто урча, все туда же, на север, медленно плывут немецкие бомбардировщики.

– На Валуйки прут, сволочи. – Самусев в сердцах сплевывает. – Шестнадцать штук…

1. – Накрылись, говорят, уже Валуйки, – заявляет Гоглидзе: он всегда все знает.
2. – Кто это – «говорят».
3. – В восемьсот пятьдесят втором вчера слышал.
4. – Много они знают…
5. – Много или мало, а говорят…
6. Самусев вздыхает и переворачивается на спину.

– А в общем, зря землянку ты себе рыл, разведчик. Фрицу на память оставишь.

Гоглидзе смеется.

– Верная примета. Точно. Как вырою, так, значит, в поход. Третий уже раз рою, и ни разу переночевать даже не удавалось.

Из майоровой землянки вылезает Максимов. Прямыми, точно на параде, шагами подходит к нам. По этой походке его можно узнать за километр. Он явно не в духе. У Игоря, оказывается, расстегнуты гимнастерка и карман. У Гоглидзе не хватает одного кубика. Сколько раз нужно об этом напоминать! Спрашивает, кого не хватает. Нет двух комбатов и начальника связи – вызвали еще вчера в штадив.

Ничего больше не говорит, садится на край траншеи. Подтянутый, сухой, как всегда застегнутый на все пуговицы. Попыхивает трубкой с головой Мефистофеля. На нас не смотрит.

С его приходом все умолкают. Чтобы не казаться праздным – инстинктивное желание в присутствии начальника штаба выглядеть занятым, – копошатся в планшетках, что-то ищут в карманах.

Над горизонтом проплывает вторая партия немецких бомбардировщиков.

Приходят комбаты: коренастый, похожий на породистого бульдога, немолодой уже Каппель – комбат– два, и лихой, с золотым чубом и в залихватски сдвинутой на левую бровь пилотке командир первого батальона Ширяев. В полку у нас его называют Кузьма Крючков.

Оба козыряют: Каппель по– граждански – полусогнутой ладонью вперед, Ширяев с особым кадрово– фронтовым фасоном – разворачивая пальцы кулака у самой пилотки с последними словами доклада.

Максимов встает. Мы тоже.

– Карты у всех есть? – Голос у него резкий, неприятный. Трубка погасла. Но он продолжает машинально посасывать. – Попрошу вынуть.

Мы вынимаем. Максимов разворачивает свою мягкую, замусоленную пальцами пятиверстку. Жирная красная линия ползет через всю карту слева направо, с запада на восток.

– Записывайте маршрут.

Записываем. Маршрут большой – километров на сто. Конечный пункт Ново– Беленькая. Там должны сосредоточиться через шестьдесят часов, то есть через двое с половиной суток.

• Максимов выбивает о каблук трубку, ковыряет в ней веточкой, опять набивает табаком.
• – Ясна картина?
• Никто не отвечает.

– По– моему, ясна. Выступаем в двадцать три ноль– ноль. Первый переход тридцать шесть километров. Дневка в Верхней Дуванке. Идти будем походной колонной. С дозорами и охранением, конечно. Порядок движения узнаете через десять минут у Корсакова. Он сейчас составляет.

Слова у Максимова отточены. В каждом слове звучит каждая буква. Он был бы неплохим диктором.

– Первый батальон останется на месте. Понятно? Будет прикрывать. Предупреждаю – поднять надо все. И чтоб никаких отстающих. Переход большой. Просмотрите обувь, портянки…

Тонкими пальцами придерживая трубку, он выпускает короткие, энергичные струйки дыма. Прищурившись, смотрит на Ширяева.

– У тебя что есть, комбат?

Ширяев встает, одергивает гимнастерку.

– Активных штыков двадцать семь. А всего с ездовыми и больными человек сорок пять.

– Вооружение?

– Два «максима». «Дегтярева» – три. Минометов восьмидесяти двух – три.

1. – А мин?
2. – Штук сто.
3. – А пятидесяти?

– Ни одной. И патронов не очень. По две ленты на станковый и дисков по пять– шесть на ручной.

Ширяев говорит спокойно, не торопясь. Чувствуется, что он волнуется, но старается не показать волнения. На него приятно смотреть. Подтянутый ремень. Плечи развернуты. Крепкие икры. Руки по швам, слегка сжаты в кулаки. Из– за расстегнутого воротника выглядывает голубой треугольник майки. Странно, что Максимов не делает ему замечания.

– Та– ак… – Старательно сложив, Максимов прячет карту в планшетку. Ясно… С тобой останется Керженцев, инженер. Понятно? Продержитесь два дня. Восьмого с наступлением темноты начнете отход.

Источник: https://www.litmir.me/br/?b=20596&p=1