Как известно, после того как Финляндия отказала Сталину в намерении присоединить территорию и вернуть целостность, которая существовала между странами при Российской империи, Сталин объявил войну, которую довольно невзрачно завершил практически ничем.
Эти действия перед Второй мировой не часто подробно рассматриваются в истории и в самом Союзе тщательно замалчивались и замыливались, чтобы не создавать негативный образ государства, которое ради собственных глупых амбиций ввязалось в нелепую авантюру, из которой вышло в совершенно плачевном положении.
Тем не менее, поэты и представители творческой интеллигенции не забыли эти никчемные выходки империи, возомнившей себя всесильным вершителем судеб.
Хотя, как подобает всякому русскому интеллигенту Твардовский в своих стихах не говорил много о политике, он обращал внимание на судьбу отдельных людей, в частности на нелепую гибель, тех самых юных парней, которых отправляли снега под пули снайперов из Финляндии, гораздо более опытных и умелых.
В Двух строчках поэт, вероятно, вспоминает свои подлинные записи об увиденном когда-то молодом солдате, который остался лежать в снегах на льду, безвестный и забытый.
Поэт представляет себя самого этим солдатом «как будто это я лежу» говорит он, как бы объединяя собственную судьбу с судьбой своего народа.
Твардовский подчеркивает суть всего того действа словами «на той войне незнаменитой», то есть он указывает как эти, по сути, отвратительные действия государства, которые ради в итоге ради ничего погубили молодых людей, остались неизвестными многим людям. Он не может поверить в увиденное, ему кажется будто этот молодой человек не лежит, но до сих пор бежит.
Стихотворение написано в период Второй мировой, более крупной и масштабной войны, которая многим казалось праведной и определялась как освободительная, ответная.
Тем не менее, поэт вспоминает тут судьбу того мальчишки неспроста, он, возможно, имеет в себе мысли о нелепости войны как таковой, какой бы не была такая деятельность.
Всегда на полях остаются молодые мальчишки, застывшие в собственном беге, такие, которых лед как бы придерживает за полу и оставляет на земле.
В действительности Твардовский просто грустит, он не может понять почему ему так тоскливо, так печально от всплывшего воспоминания этого молодого человека, лежащего на льду, хотя в действительности эта печаль вполне объяснима. Все эти эпитеты о том как тело лежит неумело, как тело выглядит по-детски маленьким, они указывают на ощущение невероятной глупости подобного исхода. Невероятной глупости и тоски, ведь лежать так забытым может каждый.
Анализ стихотворения Две строчки по плану
Источник: https://sochinite.ru/analiz-stihotvoreniya/tvardovskij/stih-dve-strochki
«Две строчки» А. Твардовский
- «Две строчки» Александр Твардовский
- Из записной потертой книжки
Две строчки о бойце-парнишке,
Что был в сороковом году - Убит в Финляндии на льду.
Лежало как-то неумело
По-детски маленькое тело.
Шинель ко льду мороз прижал,
Далеко шапка отлетела.
Казалось, мальчик не лежал,
А все еще бегом бежал
- Да лед за полу придержал…
- Среди большой войны жестокой,
С чего — ума не приложу,
Мне жалко той судьбы далекой,
Как будто мертвый, одинокий,
Как будто это я лежу,
Примерзший, маленький, убитый
На той войне незнаменитой, - Забытый, маленький, лежу.
Александр Твардовский принимал участие в нескольких войнах, отправившись на фронт в 1938 году в качестве военного корреспондента одной из московских газет.
Поэтому к 1943 году, когда было написано стихотворение «Две строчки», личный архив Твардовского насчитывал несколько десятков блокнотов, исписанных бисерным почерком, в которых автор делал пометки о том, что увидел на войне.
Впоследствии эти записи легли не только в основу многочисленных фронтовых репортажей, но и послужили сюжетами для стихов военной тематики, которые принесли Александру Твардовскому заслуженную славу.
В основе произведения «Две строчки» также лежат реальные события финской военной кампании 1939 года, в которой из-за неподготовленности и отсутствия боевого опыта погибли десятки тысяч советских военнослужащих.
Причем, рассчитывая присоединить Финляндию к СССР в рекордно короткие сроки, советское правительство отправляло на фронт молодых ребят, считая, что они прекрасно справятся с поставленными задачами. Чем это обернулось, Александр Твардовский знал не понаслышке.
И один из наиболее ярких образов, связанных у поэта с этой бессмысленной и жестокой войной – молодой боец, «что был в сороковом году убит в Финляндии на льду».
Запись о нем автор нашел в своем походном репортерском блокноте, и тут же память услужливо подсказала ему все подробности того странного дня, очевидцем которого поэту довелось быть.
Он отмечает, что «лежало как-то неумело по-детски маленькое тело», холод уже успел приморозить полы шинели юного солдата ко льду Финского залива, а отлетевшая далеко шапка обнажила коротко стриженую голову воина, который больше был похож на беззащитного ребенка. Описывая свои ощущения от увиденного, Твардовский отмечает, что ему до последнего момента казалось, будто бы солдат все еще продолжает бежать, просто случайно споткнулся и упал. Что вот сейчас он встанет, отряхнется от налипшего снега и продолжит свой путь.
Однако вскоре пришло осознание, что этого никогда не произойдет. Но Твардовского поразило не это, а тот факт, что среди тысяч смертей он так ярко запомнил именно эту. И не просто запомнил, а словно бы примерил ее к себе.
Поэтому спустя несколько лет автору все еще кажется, что это он, а не тот неизвестный мальчишка, лежит на финском льду «примерзший, маленький, убитый», и никому нет дела до очередной гибели солдата, нелепой, жестокой и никому не нужной.
Источник: https://pishi-stihi.ru/dve-strochki-tvardovskij.html
Анализ стихотворения Две строчки (Твардовский А. Т.)
Стихотворение написано в 1943 году. Твардовский касается темы исторической памяти. Произведение навеяно фактом корреспондентской биографии поэта: строки из записной книжки напомнили ему о бойце, которого в войне с Финляндией, он видел убитым.
Лирический герой детально помнит то, как выглядел убитый парень, как будто этот образ стоит у него перед глазами: неестественное, слишком маленькое для взрослого человека тело, примерзшее ко льду.
Боец все еще кажется лирическому герою живым, настолько он не желает верить в эту смерть (“казалось,
мальчик не лежал, а все еще бегом бежал…”). Нужно учитывать, что это не просто описание частного случая. Автор, используя рассказ об этом парнишке, таким образом, передает нам трагедию каждой войны.
Он описывает обычного человека, который не совершал подвига, да и может быть вообще ничем не выделялся среди других. И война эта незнаменита. Однако, мы понимаем, что жизнь всякого человека бесценна.
Возникает острое чувство необратимости этой потери (“как будто это я лежу”).
Все стихотворение пронизывает образ льда и холода. Твардовский применяет олицетворение: “шинель ко льду мороз прижал”, “лед за полу придержал”. Мы можем допустить, что так автор передает свое личное чувство войны. Для него это неведомая неукротимая стихия, перед которой жизнь оцепеневает, останавливается.
Она все замораживает. Образ льда это черствость людей к существованию и судьбам друг друга, их безучастие.
Таким образом, Твардовский, обрисовав гибель одного человека, передал всю бессмысленность и глупость войны, эти никому ненужные жертвы, оставленных людей, забытых всеми. Поэт пробует по-философски увидеть человеческую судьбу в этой общенародной трагедии.
Анализ подготовила для Вас Strange
(No Ratings Yet) Loading… Анализ стихотворения Две строчки (Твардовский А. Т.)
Источник: https://lit.ukrtvory.ru/analiz-stixotvoreniya-dve-strochki-tvardovskij-a-t/
"Две строчки" (Твардовский): анализ стихотворения
Остановимся на образце, который сейчас общепризнан как одна из вершин всей лирики Твардовского, всей лирики военных лет и всей нашей советской русской лирики. В нем наметились и черты перехода от поэтики военного времени к поэтике последующих этапов нашей лирики. Это — «Две строчки» (Твардовский). Анализ его представлен в данной статье.
Пафос человеческой общности здесь доведен до предела, переходит в слияние двух человеческих судеб самых, казалось бы, далеких, случайно соприкоснувшихся.
И соединяется с еще одним мотивом, возникшим уже в ходе войны и особенно характерным именно для Твардовского, — мотивом памяти войны о самой себе, и в этой памяти — удвоения человеческой общности, через дистанцию воспоминания.
Так получила дальнейшее развитие поэтика памяти в лирике 30-х годов, совмещение прошлого и настоящего в лирическом настоящем.
Один из наиболее глубоких вариантов этой поэтики мы уже видели в «Песне» Твардовского.
Здесь поэтика памяти расширена тематически и углублена мотивом общности поэта не только с каким-то ранее близким ему человеком или человеком сейчас с ним соприкасающимся, но с неведомым погибшим «парнишкой»; слияние с ним переходит в самоописание с кратким самоанализом.
Как в классической медитативной элегии, начиная с Пушкина, но в новой, гораздо более напряженной ситуации и в новой форме психологической конкретности, сопрягающей человека с этой ситуацией, с разными ее формами, временами, персонажами.
Лирическое настоящее время, его лирическая концентрация доведена до совмещения в одном миге как бы случайного воспоминания по поводу пересмотренной старой записки с другим отрезком времени, тоже очень кратким, почти мигом, но представляющим собой целое самостоятельное событие и связанное с ним тогдашнее впечатление («казалось») лирического «я». Этот прошлый миг также содержит в себе дополнительное прошедшее время, время бега мертвого мальчика, — время, продолжающее время его бега при жизни, время его жизни. И очерковая точность записи неожиданно превращается в нечто несколько фантастическое: мертвый мальчик может все еще бежать, а другое фантастическое существо, которым становится окружающий его лед, может в этом беге его остановить, полу придержать. Так совмещены три разных времени — два реальных и одно воображаемое — в одном «теперь», которое тоже разделяется на реальное и подразумеваемое. И «как будто» само «я» вселяется в тело убитого.
Еще одна фантастическая реальность сливается с подлинностью реального переживания, чувства ответственности живого за мертвого. Это «как будто» перекликается с тем «казалось» — и звучанием, и симметричным положением в начале строки; так самой структурой и звучанием стиха скрепляется связь времен, связь двух людей и связь реальности с воображаемым.
Все это осуществляется с помощью детали, внешне никакого отношения к изображаемому не имеющей. Ее значение, однако, подчеркнуто тем, что она вынесена в заглавие стихотворения. Вспомним детали — «сигналы» — поэтики 30-х годов. Но теперь — с трагическим содержанием всплывшей в сознании картины. Усилена и связь времен, прошлого и настоящего.
Увеличивается активная роль лирического «я».
Движение стихотворения построено на движении воспоминания — его, а не другого человека (как это было в «Песне»), и его отношения к вспоминаемому, к связанной с ним трагедии «войны незаметной», и его отношения к самому себе как участнику обеих войн, фронтовой общности.
Более того, возникает как особый, хотя и второстепенный, мотив сам процесс вспоминания, как движение некоего потока сознания автора, встревоженного, сдвинутого случайной записью в старой записной книжке.
Это слияние активности поэтической рефлексии, отражения человеком себя в себе, с точным и вместе с тем расширенно-ассоциативным отражением больших событий, их трагического смысла, отражением с лирической концентрацией и однократностью лирического времени, — вот это слияние было новым для лирики Твардовского.
И сочетание бытовой реальности с неким двойным «чудом». И в самую тематику памяти внесен гораздо более широкий мотив. Возникает взаимное превращение смерти в жизнь и жизни в смерть. Силой «жалости» типичные для Твардовского поведенческие детали получают второй и многозначный план.
В соответствии с этим интонация стихотворения «Две строчки», оставаясь предельно разговорной, получает новые, принципиально осложняющие ее оттенки, субинтонации. Разговорность — как всегда у Твардовского — предельная, и, как всегда, без резко выделенных прозаизмов или поэтизмов.
Набор изобразительных деталей становится еще более сжатым, экономичным, сосредоточенным в сущности в одной, второй, строфе. И в этот набор включено «поведенческое» сравнение, причем несколько неожиданное, даже на первый взгляд странное: «лежало как-то неумело».
Что это значит? Как может не уметь лежать мертвое тело? Однако в этом эпитете проявились глубина и зоркость поэта. Неумело потому, что мальчик лежал в необычном, неожиданном положении, ибо мальчик был убит на каком-то ходу.
Неумело и потому, что этим эпитетом подчеркивается общее впечатление судьбы именно мальчика, вероятно малоприспособленного к суровой обстановке войны, — впечатление беспомощности и незавершенности его судьбы. Эпитет не только рисует положение самого тела, но и отношение к судьбе мальчика исполненного жалости взрослого человека.
Отсюда и добавление — «по-детски». Отсюда и подчеркивание — «маленький… маленький». Это перекликается с широко распространенным в военной поэзии мотивом особого трагизма судьбы детей на войне, он подчеркнут и последующими словами — «среди большой войны жестокой».
Большой, а он-то ведь был еще маленьким, этот парнишка! Силой своего не только пристального воспоминания, но и глубокого сопереживания, «жалости» в него перевоплощается и даже делает его для нас живым взрослый человек и большой поэт, уже прошедший через массовую гибель людей — и не потерявший в этом пути чувства самоценности каждого отдельного человека, чувства глубочайшей близости с каждым отдельным человеком.
В таком контрасте выступает не только жестокость большой войны, но и сила большой человечности, большой жизни на земле, сила человеческого сострадания как со-страдания, как со-бытия людей даже после смерти, сила гуманности.
Почти галлюцинаторная реальность воображаемого слияния прошлого и настоящего, того мертвого тела и этого живого человека, личного и коллективного — не как абстрактного «мы», а как живой общности любых двух людей, объединенных участием в борьбе с нелюдьми, — высказана в стихотворении «Две строчки» Твардовского с поразительной контрастностью и целостностью, свободой лирического движения. Движения интонации — на первый взгляд отрывочной, как бы незавершенной, даже как бы случайной записи, со случайным ее началом и без определенного заключения, только с постановкой некоего вопроса самому себе.
Естественность речи в этой записи продолжала естественность поэтической речи Твардовского 30-х годов, но и какая разница! Еще большая непринужденность, внешняя даже неправильность, как будто без установленного заранее порядка.
Вместо симметричных куплетных строфических схем, которых строго держался Твардовский 30-х годов, — 19 строк, то есть заведомо несимметричное строение. И сложная в своей кажущейся простоте композиция.
Четыре части (строфы) разного строения и размерности.
В первой строфе только деловое сообщение о собственной работе поэта, и тут же краткая информация о записанном событии — Финляндия, 1940 год, боец-парнишка, убит на льду. И сам факт всплывшего воспоминания. Все это — парной рифмовкой по схеме (aabb), внешне спокойно описательной фразой.
И первая пара строк — главное предложение, но без сказуемого, с подразумеваемым его пропуском, с женскими рифмами. Вторая пара — придаточное предложение — с главной информацией и началом конкретного рассказа, выделенное и мужскими рифмами.
Общей «точкой отсчета» становится самый процесс вспоминания и установления связей между двумя строчками записной книжки и гибелью человека, потрясшей теперь заново поэта.
Вторая строфа концентрирует и конкретизирует то, что было сообщено в придаточном предложении, и делает его главным текстом. Вспоминаемое приближается к глазам (сравните это с «Зеркалом» Шефнера). И происходит переселение лирического «я» в прошлое как свидетеля.
Свидетель всматривается в то, что видит, с последовательным уменьшением размерности видимых деталей: сначала он видит только общий контур тела, его позу, затем шинель и лед, затем отлетевшую далеко шапку. Эта совсем малая деталь, однако, подготавливает более глубокое вглядывание в судьбу мальчика в следующей строфе. Показывает, что убит он был в каком-то быстром движении, на бегу.
Приближение к глазам происходит, в отличие от «Зеркала» Шефнера, и сейчас, и в воспоминании, — как истории этого приближения. Точный набор деталей сопровождается неожиданной ассоциацией — сравнением («как-то неумело») и олицетворением — мороз выступает как действующее лицо. Соответственно меняется система рифмовки, по схеме ccdc.
Лирическое «я» в этой строфе только соприсутствует, но все-таки сдержанно проявляет свое отношение выражением «как-то», с оттенком, как отметила Е. Ермилова, «полувопроса».
Третья строфа продолжает описание-воспоминание, но совсем в другой форме. Возникает неожиданный образ продолжающего бежать мертвого мальчика, придержанного на бегу льдом.
Образ подготовлен в предыдущей строфе этой далеко отлетевшей шапкой, и так неожиданно возникшее фантастическое представление получает некоторое обоснование зрительным впечатлением. А лед становится вторым олицетворением. К этой строфе приурочено и третье, воображаемое, время.
Время в одномоментной картине мертвого тела мальчика является прошедшим, переходящим в настоящее и продолжающим длиться («все еще»). Эта метаморфоза осуществлена с добросовестной оговоркой, отделяющей воображаемое от существующего; оговорка перекликается с «как-то» второй строфы.
Непринужденность записи свидетеля усилена заменой союза «но» союзом «да». Но резко меняются и размер строфы — всего три строчки, и система рифмовки — сквозная тройная рифма, перекликающаяся через строчку с окончанием третьей строки в предыдущей строфе. Таким образом, рифмовка этой строфы по схеме ddd соединяется с предыдущей по схеме dcddd.
Получается продолжение единого описания, несмотря на превращение мертвого тела в продолжающего бежать мальчика. Три глагольные, но богатые рифмы подряд вносят в интонацию звуковой и смысловой напор, нагнетание. Это акцентирует кульминацию всего рассказанного события. И тут воспоминание вдруг обрывается. Многоточие.
И затем происходит переход к прямому разговору, комментарию от имени лирического «я», и вместе с мим переход от прошлого к настоящему, от того мальчика к самому себе.
Этим комментарием занята вся четвертая, самая большая по размеру, строфа — одной, сложно построенной фразой, периодом, с внутренним синтаксическим переходом: первые три строки — предложение без существительного в именительном падеже, с вводным предложением, содержащее оценку-вопрос о собственном переживании, затем — пять строк развернутого сравнения с «я» как подлежащим, с возвратом к исходному образу того мальчика, его судьбы, и с отождествлением себя с ним. Все это выражено еще одной системой чередования рифм, более сложной и еще более отклоняющейся от традиционных схем — ebeebaab. В этой системе появляются новые конечные ударные гласные — [о], выделяющие важные новые ключевые слова: «жестокой … далекой», и возвращаются конечные ударные гласные первой строфы — начала описания события, без точного совпадения сопутствующих согласных и с другим характером чередования. Еще один пример сложного диссимметричного строения!
В интонации этой строфы, как отмечала Е. В. Ермилова, есть тоже как бы неуверенность, замедленное вглядывание в самого себя. Поэт «возвращается снова и снова к тревожащим напоминаниям, выходя за рамки стихотворения». Это верно. Но есть и не менее важное другое.
Не только как бы замедляется прощание с воспоминанием и образом парнишки, но и происходит полное слияние, отождествление себя с ним. И этим завершается кажущаяся незавершенность стихотворения.
Ибо происходит завершение движения человеческой общности, преодолевающей силу смерти.
И таким образом, стихотворение нельзя назвать только незамкнутым, только выходящим за свои пределы. Оно достигает и особой художественной замкнутости. Образцом такой замкнутости являются некоторые стихотворения-фрагменты Пушкина.
И напоминание о неповторимой ценности каждой человеческой личности и ее равноценности «моей» личности, о котором верно говорила Ермилова и все последующие исследователи этого стихотворения, не ограничивается только напоминанием.
Таких напоминаний было много в лирике и до этого стихотворения.
А здесь оно, с одной стороны, доходит до предела, до полного перевоплощения одного человека в другого, а с другой стороны, все же сохраняет предельное чувство жалости к другому, как к другому, то есть чувство различия судеб двух людей, и чувство своеобразной ответственности за это различие, стремление его преодолеть, его сохраняя.
Вот в этой соединимости, казалось бы, несоединимого в одном и том же образе, в одном и том же высказывании, даже в одной и той же стихотворной фразе и заключается особая глубина лиризма «Двух строчек» Твардовского.
Последняя строфа, таким образом, завершает движение еще двух глубинных слоев лирического события: борьба гуманности, нормального человеческого сострадания, жалости (в том широком понимании этого слова, которое характерно для русского фольклора, народной речи) с жестокостью и — борьба жизни со смертью. Это сочетается с движением и памяти и вспоминаемого события.
В целом интонацию стихотворения можно определить как интонацию задушевной и углубленной беседы-размышления наедине с собой и с войной, с потоком жизни и памяти. Скорбного раздумья, просветленного чувством общности, возведенной в как, бы фантастическую реальность.
Увеличение свободы лирического времени, сюжета (внешнего и внутреннего) психологического движения, непринужденности разговора, включая звуковую организацию, — вложено в твердые рамки традиционнейшего четырехстопного ямба.
И рамки гибкой, но вполне замкнутой структуры, всех элементов смысла и звуковой организации.
Звуковая система, включая указанные системы повторов, рифм, анафор, создает еще один вариант скрытой музыки того душевного, вдумчивого и внимательного разговора с незримым или явным собеседником, который характерен для всей поэтики Твардовского.
В стихотворении «Две строчки» он ясно связан, кроме того, с системой ассоциаций, сопряженных с ключевыми словами и общими звуковыми впечатлениями от войны, в частности впечатлением от воющих и унылых звучаний, что выразилось здесь в особой роли [у], и, с другой стороны, с настроением и системой ключевых слов сердечного сопереживания, жалости, и отсюда — особая роль фонем[л+л].
Суть поэтического открытия, сделанного в «Двух строчках» Твардовского, состоит не в прямом отпечатке поэтической мысли и не в выходе вперед личного начала. Это все было и раньше. И не в доведении до музыки того, что могло быть предметом прозаической зарисовки. Это тоже бывало раньше.
Вспомним хотя бы пушкинское «Когда за городом задумчив я брожу…» или некрасовское «Вчерашний день, часу в шестом…». Действительная новизна поэтики «Двух строчек» — в новом совмещении того, что раньше не совмещалось в рамках лирики.
Совмещении активности личного начала и его слияния с судьбой другого человека, доведенного до полноты самоотождествления при сохранении различия. Слияние объективной картины и раздумья над ней, раздумья над самим собой и над самим этим раздумьем.
Слияние прозаизации стиха с ее преодолением, создание лирической, а не прозаической зарисовки, в которой совмещены очерковая точность и «сказочная», хотя с условностью, метафоричность. Слияние в новых соотношениях разных времен прошедшего и настоящего в лирическом «я», лирическом событии, лирическом высказывании.
И слияние всех этих слияний. Все это было достигнуто маленьким стихотворением, все это можно определить как новую ступень развития лирической свободы и ее необходимости. Порожденную человеческой общностью небывалой силы, со-бытия жизни в этом Событии.
Эта новизна была продолжением традиций лирики от Пушкина и Некрасова до Блока, Мандельштама, Ахматовой, продолжением как обновлением. Дальнейшее развитие поэтики Твардовского и всей поэтики послевоенного времени в значительной мере уже намечено этим маленьким стихотворением.
Источник: Македонов А. Свершения и кануны: Монография. — Л.: Сов. писатель, 1985
Источник: https://classlit.ru/publ/literatura_20_veka/tvardovskij_a_t/dve_strochki_tvardovskij_analiz_stikhotvorenija/15-1-0-984
Александр Твардовский — Две строчки: читать стих, текст стихотворения поэта классика на РуСтих
Из записной потертой книжки Две строчки о бойце-парнишке, Что был в сороковом году
Убит в Финляндии на льду.
Лежало как-то неумело По-детски маленькое тело. Шинель ко льду мороз прижал, Далеко шапка отлетела. Казалось, мальчик не лежал, А все еще бегом бежал
- Да лед за полу придержал…
- Среди большой войны жестокой, С чего — ума не приложу, Мне жалко той судьбы далекой, Как будто мертвый, одинокий, Как будто это я лежу, Примерзший, маленький, убитый На той войне незнаменитой,
- Забытый, маленький, лежу.
Анализ стихотворения «Две строчки» Твардовского
Александр Твардовский был на фронте в качестве военного корреспондента. Поэтому в его стихотворении «Две строчки» описаны события войны. Поэт смог передать всю жестокость битвы.
В стихотворении все основано на биографический данных Твардовского. Строчки, записанные в его блокноте, напомнили о мужчине, которого поэт видел мертвым. Этот боец был убит на войне с Финляндией. Главный герой произведения с точностью и в деталях помнил образ погибшего воина. Ему запомнился именно этот случай.
Мертвое тело примерзло ко льду, было слишком маленького размера для взрослого человека и лежало в неестественной позе. Его шапка лежала на достаточно большом расстоянии, обнажая коротко стриженную голову. Это, словно, стоит перед глазами автора. Лирический герой не хочет верить в то, что такой молодой парень мертв.
Он ему кажется живым, как будто, юноша просто упал, запнувшись и скоро встанет и продолжит путь. Потом все же пришло осознание, что этого никогда не произойдёт. Также стоит обратить внимание на то, что это не просто описание ужасной гибели. В стихотворении заложен более глубокий смысл. Твардовский с помощью рассказа об юном бойце хочет передать всю горечь потерь в каждой войне.
Говорится о простом человеке, несовершавшего никаких подвигов. Возможно, что он совсем не отличается от других людей. Также это военное событие не пользуется популярностью. Но становится понятно то, что жизнь каждого человека очень значима и бесценна. Главный герой понимает, что этого молодого бойца уже не вернуть и ему кажется, что он лежит на том месте, а не юноша.
В течении всего стихотворение чувствуется особая холодность, все пронизано льдом и морозом. С помощью льда показывается безразличие народа к судьбе окружающих людей. Александр Твардовский использует такое средство выразительности, как олицетворение: лёд за полу придержал, шинель ко льду мороз прижал. Так автором передаёт своё ощущение военного времени.
Для него это является неопознанная и сильная стихия, из-за которой жизнь останавливается. Описав смерть одного человека, поэт смог передать всю жестокость. Подобные смерти быстро забываются, поэтому война бессмысленна и приносит только вред и жертвы.
В стихотворении «Две строчки» Твардовский хочет показать военное время. Оно очень жестоко и бесполезно и не щадит никого. Автор рассказывает о погибшем бойце. Его образ навсегда остался в памяти.
Читать стих поэта Александр Твардовский — Две строчки на сайте РуСтих: лучшие, красивые стихотворения русских и зарубежных поэтов классиков о любви, природе, жизни, Родине для детей и взрослых.
Источник: https://rustih.ru/aleksandr-tvardovskij-dve-strochki/
Загрузка...
