Не отпускай меня — краткое содержание романа исигуро

В Британии, в альтернативной реальности, люди победили все болезни, а средняя продолжительность жизни достигла ста лет. Секрет — в клонах, которых выращивают в специальных заведениях. Они — идеальные доноры органов. То, что у клонов есть душа и они тоже люди, общество отрицает: неприятно смотреть в глаза корове, бифштекс из которой собираешься съесть.

Кэти, Рут и Томми — выпускники школы Хэйлшем, воспитанные, приятные молодые люди, но прежде всего они — мясо. Когда питомцы Хэйлшема дорастают лет до двадцати пяти, из них начинают вынимать органы.

Органы будут пересажены людям, а о донорах никто заботиться не станет: они — клоны, специально выращенные на убой.

Роман Кадзуо Исигуро «Не отпускай меня» вышел в 2005. Забавно, что в том же году вышел фильм Майкла Бэя «Остров» /Island, The/ (2005): герои тоже были клонами, их выращивали в закрытом пространстве, но скрывали, что готовят на разделку. Как только до них это доходило, начинался боевик со взрывами и погонями: клоны хотели обрести свободу и тупо выжить. А как же иначе?

Но у Исигуро героев даже не держат под замком, а они не думают о бунте или бегстве. Мальчики-зайчики и девочки-белочки из Хэйлшема узнают о своей судьбе довольно рано — и не протестуют. «Вы никогда не поедете в Америку, не станете работать в супермаркете, не доживете до старости!» — глотая слезы, говорит им в фильме учительница.

В классе ни у кого не случается истерики: это все равно как если бы им сказали, что они никогда не взлетят, как птицы, или что когда-нибудь (вообще когда-нибудь) умрут. Те, кто работают в супермаркете, обычно ведь не устраивают бунт против своей смертности? Вот и клоны не устраивают. Они должны умереть раньше, чтобы спасти жизнь тем, кто должен жить дольше.

Это их путь. Они смиренны.

Марк Романек — один из лучших клипмейкеров 90-х и автор грустного триллера «Фото за час» с Робином Уильямсом.

У Исигуро годами вертелась в голове идея романа про студентов 70-х, которые где-то болтаются и над которыми висит что-то мрачное. Идея оформилась внезапно, когда он услышал передачу про клонирование органов.

При этом клонирование, альтернативная реальность и даже рутинная жестокость общества по отношению к второсортным людям в романе — не главное. Его юные герои гуляют по пирсам, улицам, лесам и больничным коридорам, любят друг друга и нежно, безупречно грустят. От смерти не уйдешь, ее не отсрочат ни любовь, ни искусство.

Постепенно отберут все счастье, все, чему ты веришь (даже на базовом уровне сердца и печени). И никому из окружающих не будет дела до твоей участи.

Мастерство Исигуро заключалось в том, чтобы превратить эти терзания в мелодию — и Марк Романек идеально ее подхватывает: его фильм — прежде всего погружение в расплавленную прозрачную печаль.

В глаза великолепных Киры Найтли, Эндрю Гарфилда и Кэри Маллиган. В покорность тому, от чего не уйти, что никогда не отпустит.

В последнем случае каждый додумает для себя: смерть смертью, но и у жизни есть множество вариантов, не предусматривающих ни бунт, ни побег.

Источник: https://www.film.ru/articles/bezuslovno-prigodnye

“Не отпускай меня”, Кадзуо Исигуро

Автор романа Кадзуо Исигуро, британский писатель японского происхождения. Роман «Не отпускай меня» (2005) включен в список 100 лучших английских романов всех времен по версии журнала «Тайм».

Это роман-антиутопия. Показано не будещее, а вариант альтернативного настоящего. И настоящее в книге выглядит так:
в послевоенные годы произошел научный прорыв, был сделан ряд открытий и в том числе клонирование. И здесь отличие от нашей реальности, клонирование на людях не запретили.

Наоборот, именно с помощью него была навсегда решена проблема с донорскими органами… «Внезапно открылась масса новых возможностей; многие болезни, с которыми врачи до тех пор не могли бороться, стали излечимыми. Это было первое, что мир увидел, первое, чего он хотел.

И люди долго предпочитали думать, что все эти человеческие органы являются ниоткуда — ну, в лучшем случае выращиваются в каком-то вакууме. «

На самом для этого в специальных Домах выращивались дети-клоны, цель их жизни — донорство, когда они вырастут, у них будут производится выемки органов.

Жизнь клонов строго предопределена: детство и юность они проводят в школах, затем пару лет адаптируются к внешнему миру, живя в не очень-то обустроенных поселениях, потом все они становятся помощниками.

Здесь решаются две задачи, с одной стороны — ведь кто-то должен помогать и ухаживать за донорами, и с другой стороны — помощники видят сами что такое донорство по-настоящему и морально готовятся к нему.

Далее каждому, кому-то раньше, кому-то позже, приходит уведомление, когда состоится их первая выемка. Они становятся донорами. 1- 4 выемки, кто сколько выдержит…
И наконец, они завершаются…

В этом мире, к моменту начала повествования, так обстоит дело с донорами уже давно, все отработано и почти никому не кажется ужасным. Ни людям, ни клонам. Люди вообще предпочитали не думать о клонах, как им живется… Их просто не считали людьми, а раз они не люди…

Школы, где росли эти дети были разными. Главные герои книги воспитывались в необычной школе, В Хейлшеме. Здесь царила атмосфера чуть ли не привилегированной школы закрытого типа. Там детей не просто выращивали, а по-настоящему воспитывали их.

Они получали хорошее образование, там развивали их творческое начало, занимались спортом, играми… Дети знали кто они, для чего они предназначены… Но в силу своего возраста они не осознавали это всерьез. Информация до них доводилась очень постепенно.. Все контакты с внешним миром были запрещены.

Некоторое время существовала и другая точка зрения, более гуманная. Энтузиасты, приверженцы этой идеи и открыли такие школы как Хейлшем на деньги спонсоров. Развивая в воспитанниках творческое начало, они не пытались заглянуть им в душу, как думали главные герои книги, воспитанники этой школы.

Они пытались понять , есть ли у них душа вообще…
Но все изменилось, программа по развитию детей была свернута. И такие центры развития закрыли, «они были стерты с лица земли». Мир не хотел больше напоминаний о том, как в действительности работает программа выращивания доноров. Люди не хотели больше думать о таких, как они, в каких условиях они находятся.

Иными словами, доноров хотели снова упрятать как можно дальше.

«Как потребовать от мира, уже привыкшего считать рак излечимым, чтобы он отказался от этого лечения и добровольно вернулся к старым мрачным временам? Нет, назад пути не было.

Как бы ни было людям совестно из-за вас, главное, о чем они думали, — чтобы их дети, супруги, родители, друзья не умирали от рака, заболеваний двигательных нейронов, сердечных заболеваний. Поэтому вас постарались упрятать подальше, и люди долго делали все возможное, чтобы поменьше о вас думать.

А если все-таки думали, то пытались убедить себя, что вы не такие, как мы. Что вы не люди, а раз так, ваша судьба не слишком важна.»

Повествование ведется от лица девушки, Кэти, воспитанницы Хейлшема, в настоящем помощницы, очень хорошей помощницы. Она живет и вспоминает… Вспоминает детство, юность, все что произошло в жизни с ней и двумя другими главными героями книги, Томми и Рут.

Ее воспоминания переплетаются затем с реальными событиями полными драматизма.

Тут есть и настоящая любовь, и призрачные несбыточные надежды и горькое разочарование…
Да и может ли быть по-другому, если речь идет о донорах того мира, чья жизнь предопределена и завершается так быстро…

Перед тем как прочитать книгу я посмотрела одноименный фильм. Он перевернул во мне все, тронул меня до слез… Мне немедленно захотелось прочитать этот роман…
Фильм отлично передает драматичность истории, актеры прекрасно отразили книжных персонажей, но фильм не дает ответы на многие вопросы… Зато это очень хорошо делает книга.

Источник: https://interesnyeknigi.ru/recenzii/ne-otpuskaj-menya-kadzuo-isiguro-2/

О книге кадзуо исигуро "не отпускай меня"

Благодаря появлению блютуз гарнитуры, мне стало удобно слушать аудиокниги где-нибудь в дороге или пока я вышиваю. В другое время или при других занятиях мне не удобно сосредотачиваться на содержании книги.  Среди моих книг на литресе была только одна аудиокнига – “Не отпускай меня” Кадзуо Исигуро.

Об авторе

Кадзуо Исигуро родом из Японии. Он родился 8 ноября 1954, в 1960 вся семья перебралась в Великобританию.

• 1981 — Введение 7: Рассказы новых писателей (один из участников)
• 1982 — Там, где в дымке холмы (A Pale View of Hills)
• 1986 — Художник зыбкого мира (An Artist of the Floating World)
• 1989 — Остаток дня (The Remains of the Day)
• 1990 — Семейный ужин (A Family Supper, рассказ, опубликованный в журнале Esquire)
• 1995 — Безутешные ( The Unconsoled)
• 2000 — Когда мы были сиротами (When We Were Orphans)
• 2005 — Не отпускай меня (Never Let Me Go)
• 2009 — Ноктюрны: пять историй о музыке и сумерках ( Nocturnes: Five Stories of Music and Nightfall)
• 2015 — Погребённый великан (The Buried Giant)

Мои впечатления

Чувствуются нотки японского стиля. В чем? наверно в том, что много намеков, что смысл где то между строк. Что текст спокойный, размеренный, смиренный.

10 часов 37 минут заняло прослушивание аудиокниги в исполнении Игоря Князева. Чтец хороший, мелодии (для отбивки глав) хорошо подобраны. Настроение передано очень удачно.

По этой книге снят одноименный фильм. И хочу заметить, что это не единственное произведение автора, которое обрело свое отражение на кинопленке. Произведение вошло в 100 лучших английских произведений по версии журнала Time.

Я не жалею, что мне попалась эта книга. Она действительно дает повод задуматься о нравственности и этике. Это антиутопия, в которой есть место чувствам, жестокости мира, технологиям будущего.

Почему я говорю, что жалею или не жалею, что попалась эта книга. Потому что чтение растягивается на более долгие интервалы, чем раньше. Список книг, которые мне хочется прочитать растет. Как следствие, меня расстраивают книги, которые не находят во мне какой-либо отклик.

Но эта книга ставит на одну чашу весов технологии, позволяющие победить тяжелые болезни, а на другую чашу – нравственность, которая должна была остановить людей от умерщвления клонов, у которых есть душа, подобная человеческой. И лишь маленькая группа людей пыталась доказать не то какие у клонов души, а что у них есть души.

Насколько эгоистично окажется общество, чтобы такой ценой продлить свою жизнь. Тема, конечно же более глобальна. Можно провести аналогии с нынешними защитниками природы или помощниками коренных, малочисленных народов, людей в сложной ситуации. Насколько циничны могут быть люди, где пределы в том, что одни ставят себя выше других.

О чем книга

Роман является воспоминаниями Кэти Х. (Kathy H.), молодой женщины около 30 лет, о её детстве в школе-интернате и последующей взрослой жизни. Действие происходит в антиутопической Великобритании конца XX века, в которой люди клонируются для создания живых доноров органов для пересадки, что началось в 1950-х.

Кэти и её друзья по интернату как раз такие доноры. До того, как стать донорами, все они в течение более или менее продолжительного времени работают «помощниками», заботясь и поддерживая тех, кто уже стал донорами.

Как и в других работах Исигуро, правда становится ясной далеко не сразу и раскрывается постепенно, через намёки.

По общему мнению, они выставляются в некой Галерее. Необычность Хейлшема дополнительно раскрывается через частые медосмотры, почти параноидальную заботу о здоровье воспитанников и изоляцию от внешнего мира, в том числе через полное отсутствие родителей и вообще любых родственников воспитанников.

Тем не менее, они сами не видят какой-либо необычности интерната.

Почти все значимые герои романа выросли в Хейлшеме. Здесь образовался своеобразный треугольник из Кэти, достаточно скромной и романтичной натуры, Томми, не слишком хорошо вписывающегося в коллектив воспитанников, особенно в детстве, и Рут — экстраверта и лидера своей компании.

Во второй части воспитанники, теперь уже юноши и девушки, покидают Хейлшем и попадают в различные заведения. Главные герои книги вместе отправляются в Коттеджи, где начинают знакомиться с внешним миром и получают практически полную свободу делать всё, что захочется.

В третьей части Кэти становится помощницей, а Томми и Рут — донорами, пробыв помощниками лишь недолго. Через некоторое время Кэти (которой позволено иногда выбирать доноров) становится помощницей Рут, а после того, как та завершила (то есть умерла после выемок органов), заботится о Томми.

Следуя последним признаниям и пожеланиям Рут, они становятся любовниками и находят и посещают Мадам. Здесь они наконец-то узнают, почему творчеству придавалось такое значение в Хейлшеме: опекуны хотели доказать, что у клонов тоже есть душа.

Кэти и Томми понимают, что Хейлшем был экспериментом с целью улучшить положение клонов, и, возможно, изменить отношение общества к ним как к бездушным источникам медицинского материала.

Однако из-за изменения политической обстановки эксперимент провалился, Хейлшем закрылся, а клоны не получили каких-либо прав, и все они опять «выращиваются» в тяжёлых условиях. Роман заканчивается смертью Томми и принятием Кэти своей судьбы как будущего донора и, в конце концов, ранней смерти.

Название романа совпадает с названием песни Джуди Бриджуотер, американской певицы, кассета с записью которой в Хейлшеме попадает к Кэти.

Цитаты

Больше всего на свете хотела превратить случившееся в неслучившееся.

Так пусть этот АД будет нашим РАЕМ.

Я видела стремительно возникающий новый мир. Да, более технологичный, да, более эффективный. Новые способы лечения старых болезней. Очень хорошо. Но мир при этом жесткий, безжалостный. И я видела девочку с зажмуренными глазами, прижимавшую к груди старый мир, более добрый, о котором она знала в глубине сердца, что он не может остаться, и она держала его, держала и просила не отпускать ее.

Мне все чудится река, течение быстрое-быстрое. И двое в воде, ухватились друг за друга, держатся изо всех сил, не хотят отпускать — но в конце концов приходится, такое там течение. Их растаскивает, и все.

Та самая песня Джуди Бриджуотер с той самой обложкой

Источник: https://maryone.ru/o-knige-kadzuo-isiguro-ne-otpuskay-menya/

Книга Не отпускай меня — читать онлайн. Исигуро Кадзуо. Книги читать онлайн бесплатно без регистрации

Кадзуо Исигуро

Не отпускай меня

Посвящается Лорне и Наоми

Англия, конец 1990-х

Часть первая

Глава 1

Меня зовут Кэти Ш. Мне тридцать один, и я вот уже одиннадцать с лишним лет как помогаю донорам. Долго, конечно, но мне было сказано, чтобы я проработала еще восемь месяцев — до конца года. Получится почти двенадцать лет.

Теперь я понимаю, что меня, может быть, совсем не потому держат столько времени, что считают мои успехи фантастическими. Бывали отличные помощники, которым приходилось поставить точку всего через два-три года.

С другой стороны, я знала одного, у которого это длилось полных четырнадцать лет, хотя он был настоящее пустое место. Так что я не ради хвастовства говорю. Но все-таки я точно знаю, что они довольны моей работой, и я сама в целом тоже довольна. Состояние моих доноров чаще всего бывало гораздо лучше ожидаемого.

У меня развилось какое-то внутреннее чутье по отношению к ним. Я знаю, когда надо подбодрить, побыть рядом, когда лучше оставить одного; когда терпеливо выслушать, что он говорит, когда просто отмахнуться и сказать, чтобы переменил пластинку.

Так или иначе, я не считаю себя чем-то особенным. Я знаю помощников, они и сейчас работают, которые выполняют свои обязанности не хуже меня, но далеко не так ценятся. Можно понять, если кто-нибудь из них и завидует — моей однокомнатной квартире, моей машине, но в первую очередь тому, что мне позволяют самой решать, о ком я буду заботиться.

Ко всему, я еще и воспитанница Хейлшема — одного этого иногда хватает, чтобы на меня посмотрели косо. Эта Кэти Ш., говорят они, может выбирать кого захочет и выбирает только своих — воспитанников Хейлшема или какого-нибудь другого привилегированного заведения. Само собой, она на хорошем счету.

Я наслушалась такого достаточно, а вы наверняка еще куда больше, и, может быть, своя правда тут имеется. С другой стороны, я не первая, у кого есть право выбора, и, думаю, не последняя.

Как бы то ни было, разве я не отработала свое с донорами из всевозможных других мест? Не забывайте, что к тому времени, как я кончу, за плечами у меня будет двенадцать лет, и только последние шесть из них мне разрешают помогать кому сама захочу.

И правильно делают, по-моему. Помощники ведь не автоматы. С каждым донором стараешься изо всех сил, и под конец это может вымотать. Запас терпения и энергии истощается.

Поэтому когда есть выбор, разумеется, выбираешь своих — это естественно.

Разве я продержалась бы так долго без общности с донорами, без сочувствия к ним от начала до конца? И, безусловно, не могла бы выбирать — не сблизилась бы снова, спустя годы, с Томми и Рут.

Рут, между прочим, была только третьим или четвертым донором, которого мне разрешили выбрать. К ней уже была до этого приставлена помощница, и мне, помню, пришлось добиваться, чтобы Рут передали мне.

Но в конце концов я это устроила, и едва я ее вновь увидела — в центре реабилитации в Дувре, — все, что нас разделяло, не то чтобы исчезло, но стало куда менее важным, чем другое — например, то, что мы вместе выросли в Хейлшеме, то, что мы знали и помнили такое, чего не знал и не помнил больше никто.

Бывало за эти годы и так, что я пыталась оставить Хейлшем позади, говорила себе, что не надо все время оглядываться. Но потом всякий раз наступал момент, когда я переставала сопротивляться.

К этому имеет отношение один донор, который был у меня на третьем году работы в качестве помощницы. Точнее, его реакция, когда он узнал от меня, что я из Хейлшема. Он только что перенес третью выемку — перенес тяжело и, должно быть, знал, что не вытянет.

Он едва дышал, но посмотрел на меня и сказал: «Хейлшем. Там, наверно, было замечательно».

На следующее утро, когда я разговаривала с ним, чтобы его отвлечь, и спросила, где вырос он сам, он назвал какое-то место в Дорсете и его лицо, покрытое пятнами, сложилось в какую-то совсем новую гримасу. Я поняла, как ему не хочется таких напоминаний. Вместо этого он хотел слышать о Хейлшеме.

Об опекунах, о личных сундучках для коллекций у каждого из нас под кроватью, о футболе, о раундерз,[1] о тропинке, которая шла в обход главного корпуса и всех укромных мест, о пруде для домашних уток, о питании, о виде на поля туманным утром из окон комнаты творчества.

Иногда он заставлял меня повторять снова и снова: об услышанном вчера спрашивал так, словно я ни разу еще про это не рассказывала. «А павильон[2] у вас был?.. А кто был твой любимый опекун?» Вначале я объясняла это медикаментами, но потом поняла, что голова у него достаточно ясная.

Он хотел не просто слушать про Хейлшем, но вспоминать его, точно свое собственное детство.

Он знал, что близок к завершению, вот и требовал от меня, чтобы я все ему описывала, — хотел днем усвоить как следует, чтобы бессонной ночью среди всех этих изнурительных мук, когда обезболивающие не помогают, у него стиралась граница между моими и его воспоминаниями. Тогда-то я и поняла, по-настоящему поняла, как нам повезло — Томми, Рут, мне и всем остальным, кто с нами был.

То, что я встречаю на пути в своих разъездах, и теперь иногда напоминает мне Хейлшем. Скажем, поле, над которым стоит туман. Или, съезжая с холма, вижу вдалеке угол большого здания.

Или даже просто взгляд падает на тополиную рощицу на взгорье — и думаю: «Неужели здесь? Нашла! Ведь правда же — Хейлшем!» Потом соображаю — нет, ошибка, невозможно — и еду дальше, мысли переходят на другое. Павильоны — вот что чаще всего привлекает внимание, я повсюду их замечаю.

У дальней стороны спортивного поля — маленькое белое типовое строение, окошки в ряд необычно высоко, почти под самой крышей. Я думаю, таких очень много настроили в пятидесятые и шестидесятые — тогда же, вероятно, появился и наш.

Мы любили наш павильон — может быть, потому, что он напоминал нам милые маленькие семейные коттеджи на картинках в детских книжках.

Помню, в младших классах мы упрашивали опекунов провести очередной урок не там, где обычно, а в павильоне.

А ко второму старшему — нам тогда было двенадцать, шел тринадцатый — павильон стал местом, где можно было уединиться с лучшими друзьями, когда хотелось побыть подальше от остальных.

В павильоне спокойно помещались две компании и не мешали друг другу, а летом на веранде могла расположиться и третья. Но в идеале тебе с друзьями или подружками хотелось занять весь павильон, и часто из-за этого начинались разные маневры и споры.

Опекуны то и дело напоминали нам, что решать эти вопросы надо цивилизованно, но на практике, чтобы твоя компания получила павильон на перемену или на свободное время, в ее составе должны были быть сильные личности.

Я сама была не робкого десятка, но думаю, что мы так часто занимали павильон благодаря Рут.

Источник: https://izdaiknigu.ru/bookread-12601

О прочитанном: кадзуо исигуро "не отпускай меня"

(«Never Let Me Go», 2005)

Книга с таким романтичным названием на самом деле не о любви. Это — история обреченности.

Неторопливый стиль повествования, который не меняется с самых первых страниц, обыденность страшного, пронзительность и ощущение безысходности.

(дальше будет спойлер, и, хотя ситуация проясняется довольно быстро, но лучше сперва прочитайте книгу — советую)

Речь идет об искусственных людях, выращенных в «приютах», чтобы стать донорами. Идея схожа с фильмом «Остров», но здесь клоны — не собственность тех, с кого скопированы. Они — собственность человечества. Человечества, которое, наконец, победило рак и другие болезни, считавшиеся неизлечимыми.

А то и вообще предпочитает забыть о них, представляя, что донорские органы берутся из ниоткуда, сами по себе.

Здесь нет экшена и, если так можно сказать, спецэффектов. Повествование ведется от лица одной из «воспитанниц», будущего донора Кэти Ш., и чем-то напоминает рассказ о школьных годах Джейн Эйр с той разницей, что у Кэти было счастливое детство с друзьями и заботой опекунов.

Воспитанники приюта Хейлшем, лучшего из заведений для будущих доноров, получают прекрасное образование, занимаются разными видами искусства.

Но есть нюанс, и это, пожалуй, самое страшное в книге: детей постепенно готовят к их роли, судьбе, которую они должны принять, к их «особенности» и предназначению, и делают это так тонко и точно, что у подопечных в приюте нет шока от осознания правды, а есть лишь полное принятие ее как объективной реальности.

Донорство воспитанниками Хейлшема и других подобных приютов понимается естественным и единственным их предназначением. Они могут желать отсрочки, огорчаться, что кто-то рано «завершил» — после второй выемки, например, а не после четвертой. Но ни у кого из них не закрадывается мысль о неправильности происходящего, о возможности самому выбрать судьбу.

Они не бунтуют, не пытаются сбежать, исчезнуть, хотя спрятаться им, пожалуй, было бы не сложно — от других людей они внешне не отличаются. Многие принимают свою участь как избавление, ведь каждому будущему донору какое-то время приходится поработать «помощником» тех, кто стал донором раньше, по сути — провожать на тот свет своих товарищей, одного за другим.

Мы видим полное подчинение системе и принятие навязанных правил «благодаря» воспитанию и нужной подаче информации. То, что нам, читателям, кажется ужасным, для рассказчицы Кэти выглядит обыденностью и преподнесено соответственно.

Источник: https://litnet.com/ru/blogs/post/12215

О романе кадзуо исигуро «не отпускай меня»

Кадзуо Исигуро родился в 1954 году в японском городе Нагасаки, городе пережившем атомную бомбардировку. В возрасте 6 лет вместе с родителями он переехал в город Гилфорд, Англия, куда пригласили на работу его отца.

Роман «Не отпускай меня» (отнесен к 100 лучшим книгам на английском языке за столетие) был седьмой книгой писателя, написан в 2005 году, когда почти все главные, на сегодняшний день, награды Исигуро уже были получены.

Впереди была только Нобелевская премия, присужденная ему в 2017 году.

В начале романа рассказывается о престижной английской школе Хейлшем для мальчиков и девочек, называемых здесь воспитанниками. Какие-то страшные тайны окружают эту школу, ее систему воспитания, полную тайн, недомолвок и подспудных угроз.

Рассказ ведется от имени уже взрослой, тридцатилетней Кэти, бывшей одной из воспитанниц этого учебного заведения. Она вспоминает свое детство, обучение в этой школе, свою дружбу с другими воспитанниками, главным образом со своей подругой Рут и своим другом Томми.

Для другого романа, это могла бы быть история с классическим любовным треугольником, но не для этого.

Каждый из этих трех главных героев имеет свой человеческий характер. Кэти – очень рассудительная, Рут – можно сказать лидер команды, но в системе отношений часто «тянет одеяло на себя», у Томми характер неустойчивый, им легко управлять.

Роман состоит из трех частей. В каждой из этих частей, помимо общего, довольно ровно и спокойно развивающегося сюжета, можно выделить несколько особых эпизодов, словно бросающих свет на главные жизненные проблемы героев. В первой части, рассказывающей собственно и именно об обучении и воспитании в школе  Хейшлем, можно выделить три таких эпизода.

Второй эпизод связан с нашей главной героиней Кэти. Ей нравилась запись песни «Не отпускай меня», записанной на кассете и исполнявшейся американской певицей Джуди Бриджуотер. Она часто прослушивала эту песню на магнитофоне, стоявшем в ее спальне.

Она представляла себе женщину, которая качает своего ребенка, прижимая его к себе. «Не отпускай меня», — поет эта женщина своему ребенку. Однажды за этим прослушиванием застает Кэти одна из руководительниц школы, именуемая в романе Мадам. Кэти заметила, что в глазах у Мадам появились слезы.

Мадам сразу ушла, но загадка этих слез долго будоражила Кэти.

Наконец третий, выбранный мной эпизод первой части, рассказывает о Томми, у которого вначале не было особых художественных дарований. Он сильно расстраивался из-за этого до тех пор, пока одна из опекунш не сказала ему, что это собственно и не так обязательно. После этого он успокоился, его поведение стало более ровным.

Вторая часть книги рассказывает о выпускниках школы Хейшлем. Кэти и Рут переехали в так называемые Коттеджи. Томми – в другое место. Всем троим уже стало вполне ясно и их настоящее, и их будущее. Они не настоящие люди, а всего лишь клоны людей, но людей конкретных, не абстрактных. Все это время, которое они учились в школе, их готовили к «выемкам», к донорству органами своего тела.

В Коттеджах выпускники имели довольно свободный распорядок дня, но вот, что удивительно: им дали какие-то творческие задания, они должны писать какие-то сочинения. То есть школьный обман по существу продолжался. В Коттеджах вместе с нашими героями жили выпускники школ прежних лет.

Оказывается таких школ или  школ с теми же целями в стране, где происходит действие романа (Англии) было много.

Выпускники прежних лет вели более свободный образ жизни, выезжали в ближайший от Коттеджей городок, наблюдали за его жизнью. Однажды они вернулись в Коттеджи возбужденными. Оказывается, они видели в городке женщину – «возможное я» для Рут, то есть женщину, клоном которой, возможно, стала Рут. Рут очень захотелось тоже поехать в городок и посмотреть на эту женщину.

Некоторое время они шли за ней, потом она оторвалась от них, а наша пятерка стала обсуждать ситуацию. Итог, довольно суровый, попыталась подвести Рут: «…это дело безнадежное. Они никогда, никогда  не берут таких, как эта женщина….Мы все это знаем. Мы скопированы с отбросов. С наркоманов, проституток, пьяниц, бродяг. Кое-кто, может быть, с заключенных – с тех, которые не психи.

Вот, от кого мы произошли. Мы все это понимаем, так почему прямо не сказать?».

В третьей части рассказывается о времени, когда у некоторых выпускников (Рут, Томми) уже начались «выемки», а другие, например, Кэти – стали на первых порах, только на первых порах, выхаживать своих товарищей после операций.

Рут последовательно подверглась двум выемкам, она уже чувствовала свое «завершение». Так в романе назван уход клонированных людей из жизни, если можно так выразиться. Рут, уходя, «завещала» Томми Кэти. Томми перенес одну выемку и готовился ко второй.

За Томми стала ухаживать, помогать ему пережить болезненные времена, Кэти. Но это не все. Выпускники прежних лет распустили слух, что пары «мальчик и девушка», которые любят друг друга, могут попытаться добиться отсрочки на несколько лет.

Здесь мы приближаемся к завершению романа и одновременно, на мой взгляд, к его смысловому центру, ставящему все «точки над «и». Кэти и Томми едут к своим бывшим опекунам с попыткой получить такую отсрочку или хотя бы, по крайней мере, получить разъяснения.

 Сцена разговора Кэти и Томми со своими бывшими опекунами стоит в моем блоге    https://blogs.7iskusstv.com/?p=62575 и  https://blogs.7iskusstv.com/?p=62578. Конечно, ничего путного из этого разговора не получилось. Рут и Томми «завершили».

Роман имеет полуоткрытый финал, который, впрочем, предсказуемо ясен.

Пока же Кэти продолжает помогать донорам и писать свои воспоминания: «Один мой донор, с которым я говорила несколько дней назад, жаловался, что воспоминания, даже самые дорогие, тускнеют у него удивительно быстро.

Роман задумывался автором, по его собственному признанию, как метафора человеческой жизни. «Воспоминания главной героини состоят из тех же радостей, забот, надежд, которые наполняют жизнь обычного человека. Персонажи вынуждены в ускоренном темпе задавать и отвечать сами себе на вопросы, являющиеся универсальными для любого человека», — пишет Википедия.

 Таким образом, жизнь героев представлена в романе как обыкновенная жизнь обыкновенных людей, сокращенная до полного исполнения ими (героями) своих обязанностей, своего долга, но не более.

Однако читатели вправе трактовать его и как протест против социального неравенства и даже, хотя ни один из героев не предпринимает никаких попыток к глобальному изменению своей судьбы, как призыв к переменам, к изменениям к лучшему миру.

«Это роман-притча. Это история любви, дружбы и памяти. Это предельное овеществление метафоры «служить всей жизнью», — пишется в аннотации к книге.

Источник: https://blogs.7iskusstv.com/?p=62655

rrulibs.com

От урожденного японца, выпускника литературного семинара Малькольма Брэдбери, лауреата Букеровской премии за “Остаток дня” – самый поразительный английский роман 2005 года. Тридцатилетняя Кэти вспоминает свое детство в привилегированной школе Хейлшем, полное странных недомолвок, половинчатых откровений и подспудной угрозы. Это роман-притча, это история любви, дружбы и памяти, это предельное овеществление метафоры “служить всей жизнью”.

Меня зовут Кэти Ш. Мне тридцать один, и я вот уже одиннадцать с лишним лет как помогаю донорам. Долго, конечно, но мне было сказано, чтобы я проработала еще восемь месяцев – до конца года. Получится почти двенадцать лет.

Теперь я понимаю, что меня, может быть, совсем не потому держат столько времени, что считают мои успехи фантастическими. Бывали отличные помощники, которым приходилось поставить точку всего через два-три года.

С другой стороны, я знала одного, у которого это длилось полных четырнадцать лет, хотя он был настоящее пустое место. Так что я не ради хвастовства говорю. Но все-таки я точно знаю, что они довольны моей работой, и я сама в целом тоже довольна. Состояние моих доноров чаще всего бывало гораздо лучше ожидаемого.

Реабилитация шла быстро, и почти никому не писали «возбужден» – даже перед четвертой выемкой. Согласна, сейчас уже, наверно, хвастаюсь. Но это очень много для меня значит – ощущение, что я хорошо делаю свое дело, особенно ту его часть, что должна помочь донору оставаться в категории «спокойных».

У меня развилось какое-то внутреннее чутье по отношению к ним. Я знаю, когда надо подбодрить, побыть рядом, когда лучше оставить одного; когда терпеливо выслушать, что он говорит, когда просто отмахнуться и сказать, чтобы переменил пластинку.

Так или иначе, я не считаю себя чем-то особенным. Я знаю помощников, они и сейчас работают, которые выполняют свои обязанности не хуже меня, но далеко не так ценятся. Можно понять, если кто-нибудь из них и завидует – моей однокомнатной квартире, моей машине, но в первую очередь тому, что мне позволяют самой решать, о ком я буду заботиться.

Я наслушалась такого достаточно, а вы наверняка еще куда больше, и, может быть, своя правда тут имеется. С другой стороны, я не первая, у кого есть право выбора, и, думаю, не последняя.

Как бы то ни было, разве я не отработала свое с донорами из всевозможных других мест? Не забывайте, что к тому времени, как я кончу, за плечами у меня будет двенадцать лет, и только последние шесть из них мне разрешают помогать кому сама захочу.

И правильно делают, по-моему. Помощники ведь не автоматы. С каждым донором стараешься изо всех сил, и под конец это может вымотать. Запас терпения и энергии истощается.

Поэтому когда есть выбор, разумеется, выбираешь своих – это естественно.

Разве я продержалась бы так долго без общности с донорами, без сочувствия к ним от начала до конца? И, безусловно, не могла бы выбирать – не сблизилась бы снова, спустя годы, с Томми и Рут.

Рут, между прочим, была только третьим или четвертым донором, которого мне разрешили выбрать. К ней уже была до этого приставлена помощница, и мне, помню, пришлось добиваться, чтобы Рут передали мне.

Но в конце концов я это устроила, и едва я ее вновь увидела – в центре реабилитации в Дувре, – все, что нас разделяло, не то чтобы исчезло, но стало куда менее важным, чем другое – например, то, что мы вместе выросли в Хейлшеме, то, что мы знали и помнили такое, чего не знал и не помнил больше никто.

Бывало за эти годы и так, что я пыталась оставить Хейлшем позади, говорила себе, что не надо все время оглядываться. Но потом всякий раз наступал момент, когда я переставала сопротивляться.

К этому имеет отношение один донор, который был у меня на третьем году работы в качестве помощницы. Точнее, его реакция, когда он узнал от меня, что я из Хейлшема. Он только что перенес третью выемку – перенес тяжело и, должно быть, знал, что не вытянет.

Он едва дышал, но посмотрел на меня и сказал: «Хейлшем. Там, наверно, было замечательно».

На следующее утро, когда я разговаривала с ним, чтобы его отвлечь, и спросила, где вырос он сам, он назвал какое-то место в Дорсете и его лицо, покрытое пятнами, сложилось в какую-то совсем новую гримасу. Я поняла, как ему не хочется таких напоминаний. Вместо этого он хотел слышать о Хейлшеме.

Так что я дней пять или шесть рассказывала ему все, о чем ему хотелось узнать, и у него на лице, хоть он и лежал весь скрюченный, проступала кроткая улыбка. Он расспрашивал обо всем – о большом и малом.

Об опекунах, о личных сундучках для коллекций у каждого из нас под кроватью, о футболе, о раундерз,[1] о тропинке, которая шла в обход главного корпуса и всех укромных мест, о пруде для домашних уток, о питании, о виде на поля туманным утром из окон комнаты творчества.

Иногда он заставлял меня повторять снова и снова: об услышанном вчера спрашивал так, словно я ни разу еще про это не рассказывала. «А павильон[2] у вас был?.. А кто был твой любимый опекун?» Вначале я объясняла это медикаментами, но потом поняла, что голова у него достаточно ясная.

Он знал, что близок к завершению, вот и требовал от меня, чтобы я все ему описывала, – хотел днем усвоить как следует, чтобы бессонной ночью среди всех этих изнурительных мук, когда обезболивающие не помогают, у него стиралась граница между моими и его воспоминаниями. Тогда-то я и поняла, по-настоящему поняла, как нам повезло – Томми, Рут, мне и всем остальным, кто с нами был.

То, что я встречаю на пути в своих разъездах, и теперь иногда напоминает мне Хейлшем. Скажем, поле, над которым стоит туман. Или, съезжая с холма, вижу вдалеке угол большого здания.

Или даже просто взгляд падает на тополиную рощицу на взгорье – и думаю: «Неужели здесь? Нашла! Ведь правда же – Хейлшем!» Потом соображаю – нет, ошибка, невозможно – и еду дальше, мысли переходят на другое. Павильоны – вот что чаще всего привлекает внимание, я повсюду их замечаю.

У дальней стороны спортивного поля – маленькое белое типовое строение, окошки в ряд необычно высоко, почти под самой крышей. Я думаю, таких очень много настроили в пятидесятые и шестидесятые – тогда же, вероятно, появился и наш.

Когда попадается такой павильон, я смотрю на него и смотрю, пока можно, и однажды, наверно, дело кончится автокатастрофой – но все равно смотрю. Недавно дорога шла по пустой местности в Вустершире, и у крикетного поля стоял павильон, который был так похож на наш, что я развернулась и проехала немного назад, чтобы посмотреть еще раз.

Мы любили наш павильон – может быть, потому, что он напоминал нам милые маленькие семейные коттеджи на картинках в детских книжках.

Помню, в младших классах мы упрашивали опекунов провести очередной урок не там, где обычно, а в павильоне.

В павильоне спокойно помещались две компании и не мешали друг другу, а летом на веранде могла расположиться и третья. Но в идеале тебе с друзьями или подружками хотелось занять весь павильон, и часто из-за этого начинались разные маневры и споры.

Опекуны то и дело напоминали нам, что решать эти вопросы надо цивилизованно, но на практике, чтобы твоя компания получила павильон на перемену или на свободное время, в ее составе должны были быть сильные личности.

Я сама была не робкого десятка, но думаю, что мы так часто занимали павильон благодаря Рут.

Обычно мы рассаживались на стульях и скамейках – нас было пятеро, а если подключалась Дженни Б., то шестеро, – и давали волю языкам.

Такие разговоры только там, в уединении, и могли происходить: мы делились всякими волнениями и заботами, задушевная беседа вполне могла кончиться взрывом хохота или яростной перепалкой.

Прежде всего это был способ немного расслабиться, выпустить пар в дружеском обществе.

В тот день, который я сейчас вспоминаю, мы стояли на табуретках и скамейках и глядели в окошки под потолком. Оттуда хорошо было видно северное игровое поле, где собралось для игры в футбол десять-двенадцать мальчишек из второго старшего, как мы, и из третьего. Светило яркое солнце, но утром, наверно, прошел дождь: я помню, как на траве блестела грязь.

Услышав это, я бросила на нее взгляд – хотела увидеть, нет ли на ее лице следа неодобрения по поводу того, как ребята собираются поступить с Томми. Но секунду спустя Рут усмехнулась и сказала: «Идиот!»

И я поняла, что в глазах Рут и всей нашей компании замыслы мальчиков были чем-то довольно далеким от нас, одобрять или нет – такого вопроса не возникало.

Мы не потому собрались у окон, что хотели порадоваться новому унижению Томми, а просто потому, что слыхали про сегодняшнюю затею и нам было немного любопытно, что из всего этого выйдет.

Не думаю, что в то время мальчишеские дела занимали нас сильнее. Для Рут и девочек это были вещи, в общем, чужие, и для меня, скорее всего, тоже.

Или, может быть, я ошибаюсь. Может быть, уже тогда при виде Томми, который носился по полю, давая волю радости из-за того, что его опять берут в игру, что он опять покажет свой высокий класс, я почувствовала легкий укол боли.

Точно помню, я заметила, что на Томми голубая тенниска, которую он приобрел в прошлом месяце на Распродаже и которой очень гордился. Помню, подумала: «Он и правда дурак, что пошел в ней играть. Бедная тенниска.

И каково ему потом будет?» Вслух я сказала, не обращаясь ни к кому конкретно: «На Томми та самая тенниска. Его любимая».

Другие ребята кружили по полю в разминочном темпе, все их движения были нарочито расслабленными, а вот Томми взыграл не на шутку и носился во весь дух. Я сказала – теперь погромче: «Горе у него будет, если тенниска придет в негодность».

На этот раз Рут услышала, но, кажется, решила, что и мне захотелось над ним поиздеваться: она вяло усмехнулась и произнесла на его счет что-то свое, ядовитое.

Потом мальчики перестали катать друг другу мяч и, спокойно, мерно дыша, встали кучкой на грязной траве – ждали разбора игроков по командам. Капитаны вышли вперед – оба из третьего старшего, хотя всем было известно, что Томми играет лучше любого из них. Кинули монетку, кто будет выбирать первым, и капитан, которому повезло, поднял глаза на ребят.

– Гляньте-ка на него, – сказала одна из девчонок у меня за спиной. – Он совершенно уверен, что его возьмут в первую очередь. Только поглядите!

Что-то смешное в нем в тот момент действительно было, и думалось: да, если он и правда такой идиот, он заслужил то, что сейчас произойдет.

Другие ребята делали вид, что им плевать на капитанский выбор, что им все равно, какими по счету они окажутся. Одни тихо переговаривались, другие перевязывали шнурки, третьи просто разглядывали свои бутсы, вязнущие в грязи.

Но Томми смотрел на старшего мальчика с таким энтузиазмом, словно его уже выкликнули.

Лора, пока шло распределение игроков, все время гримасничала – повторяла сменяющие друг друга выражения лица Томми: вначале радостный пыл, потом, когда выбрали четверых, а его еще нет, тревога и озадаченность и, наконец, когда он начал понимать, к чему идет дело, боль и отчаяние. Я, впрочем, смотрела на Томми и на Лору не оборачивалась. О том, чем она занята, я догадывалась по общему смеху и подзадоривающим репликам девочек. Потом, когда Томми остался один и мальчишки начали ухмыляться, я услышала голос Рут:

– Начинается. Внимание. Семь секунд, шесть, пять…

Томми сделал несколько шагов за ними – не знаю почему: то ли инстинкт подстрекал его погнаться и поквитаться, то ли он впал в панику из-за того, что его бросили одного. Так или иначе, он сразу остановился.

Стоит, лицо багровое, смотрит им вслед. Потом раздались его вопли – бессмысленная смесь похабной ругани и угроз.

Припадков Томми мы к тому времени уже повидали много, так что мы спустились на пол и разошлись по павильону.

Начали было разговаривать о чем-то еще, но Томми все время было слышно, и, хотя поначалу мы только пожимали плечами и старались не обращать на выкрики внимания, в конце концов – может быть, через целых десять минут после того, как мы в первый раз отошли от окон, – мы опять встали на табуретки.

Другие ребята уже совсем скрылись из виду, и вопли Томми теперь летели в разные стороны, а не в одну. Он бушевал, потрясал кулаками, посылал проклятия небу, ветру, ближайшему столбу забора. Лора сказала, что он, наверно, репетирует Шекспира.

Какая-то другая девочка заметила, что при каждом выкрике он поднимает и отводит ногу, «как кобель, который делает по-маленькому». Я и сама обратила внимание на это движение ногой, но прежде всего мне бросилось в глаза то, что всякий раз, когда он с силой ставит ногу обратно, вокруг брызгами разлетается грязь.

Мне опять пришла на ум его драгоценная тенниска, но он был слишком далеко, чтобы я могла увидеть, сильно ли она испачкана.

– Все-таки это немножко жестоко, – сказала Рут. – Так его заводить. Хотя, конечно, сам виноват. Научился бы собой владеть – оставили бы в покое.

– Нет, не оставили бы, – возразила Ханна. – Грэм К. такой же обидчивый, но они из-за этого только осторожнее с ним себя ведут. Над Томми издеваются потому, что он бездельник.

И хотя мы в этом очередном заговоре против Томми не участвовали вовсе, зрительские места мы, как ни крути, занимали и теперь нам было немножко совестно. Но никто из опекунов не появлялся, и мы продолжали объяснять друг другу, почему Томми сам во всем виноват.

Когда наконец Рут посмотрела на часы и, хотя время еще оставалось, сказала, что пора возвращаться в главный корпус, спорить никто не стал.

Томми, когда мы выходили из павильона, еще буйствовал. Корпус был слева от нас, а Томми стоял на поле прямо перед нами, и приближаться к нему необходимости не было.

К тому же он смотрел в другую сторону и нас, судя по всему, не замечал вовсе. Тем не менее я отделилась от подруг, которые двинулись краем поля, и пошла к нему.

Я знала, что это их озадачит, но все равно отправилась, хотя Рут шепотом настойчиво звала меня обратно.

Томми, как видно, не привык, чтобы к нему кто-нибудь подходил в такие минуты. Когда я приблизилась, он уставился на меня, смотрел секунду-другую, потом снова стал бушевать. И правда словно репетировал Шекспира, а я поднялась на сцену посреди монолога. Даже когда я сказала: «Томми, смотри, что с твоей замечательной тенниской. Всю заплескал», впечатление было, что он не слышит.

Поэтому я протянула руку и коснулась его локтя. О том, что он сделал в этот момент, другие подумали, что он нарочно, но я почти уверена, что нет. Он все еще размахивал руками, и откуда ему было знать, что я до него дотронусь? Как бы то ни было, он вскинул руку, отбил мою ладонь в сторону и ударил меня по щеке. Было совсем не больно, но я вскрикнула – и большинство девчонок позади меня тоже.

– Томми, – сказала я очень сурово. – Вся твоя рубашка в грязи.

– Ну и что? – пробурчал он. Но одновременно опустил глаза, увидел коричневые пятна и едва удержался от вопля. Потом на его лице возникло удивление оттого, что я знаю, как он дорожит тенниской.

– Ничего страшного, – сказала я, пока молчание еще не стало для него унизительным. – Отстирается. Если не можешь сам, отдай мисс Джоди.

Но он продолжал исследовать тенниску, потом ворчливо сказал:

– Тебе-то какое дело?

Об этих словах он, кажется, тут же пожалел, и его взгляд сделался робким, сконфуженным – можно подумать, он ждал от меня каких-то успокоительных слов. Но я уже была сыта им по горло, тем более что на нас смотрели девчонки – и еще неизвестно сколько любопытных глаз из окон главного корпуса. Так что я пожала плечами, повернулась и пошла к подругам.

Рут, когда мы уходили, обняла меня за плечи.

– По крайней мере ты заставила его заткнуться, – сказала она. – Ну как ты, ничего? Зверюга бешеный.

Источник: https://rulibs.com/ru_zar/prose_counter/isiguro/0/