Анализ поэмы берггольц февральский дневник

«Я никогда героем не была,не жаждала ни славы, ни награды.Дыша одним дыханьем с Ленинградом,я не геройствовала, а жила».

Ольга Берггольц

Блокада Ленинграда – это большая рана Великой Отечественной войны, про которую трудно говорить и трудно вспоминать.

В годы войны вся страна испытывала неимоверные лишения, но на долю ленинградцев выпали самые тяжелые испытания.

27 января 1944 года Красной Армии в ходе победоносной Ленинградско-Новгородской стратегической наступательной операции удалось полностью освободить Ленинград и его жителей от блокады немецко-фашистскими войсками.

Вид на площадь Декабристов (в настоящее время Сенатская площадь) в блокадном Ленинграде

Источник: waralbum.ru

Сила защитников

872 дня смертельной опасности остались позади, среди суровой зимы началась настоящая победная весна.

О том, как удалось выжить, как найти силы не сдаться, знают только люди, пережившие блокаду.

Постоянные бомбежки, голод, холод, отсутствие электричества, топлива, водоснабжения и канализации не смогли лишить ленинградцев воли к Победе.

Горожане работали  круглосуточно, чтобы снабдить защитников всем необходимым для обороны города.

В разных источниках много говорилось, как и откуда черпали ленинградцы эту силу, и мы не будем сегодня останавливаться на них. Мы расскажем о человеке, который в трудное для ленинградцев время находил для них нужные слова и помогал выживать и бороться.

Жители Ленинграда слушают сообщение о нападении фашистской Германии на СССР

Источник: waralbum.ru

Я говорю за всех, кто здесь погиб.В моих стихах глухие их шаги,их вечное и жаркое дыханье.Я говорю за всех, кто здесь живет,кто проходил огонь, и смерть, и лед,я говорю, как плоть твоя, народ,по праву разделенного страданья…

Несломленный Ленинград

Сегодня мы расскажем об Ольге Федоровне Берггольц, которая для многих ленинградцев в страшные годы блокады стала поэтессой, олицетворяющей стойкость Ленинграда.

Тысячи горожан во время блокады собирались возле репродукторов для того, чтобы услышать ее стихи, вселяющие надежду на солнце, которое обязательно прорвется сквозь сгустившиеся тучи, голод и холод.

Ольга Берггольц стала музой людей, находившихся в блокадном городе.

Многие исследователи ее творчества считают это чудом. Малоизвестный автор детских книжек и стихов заставляла обессилевших людей подниматься и идти вперед, помогала жить за гранью человеческих возможностей.

Ольга Берггольц (третья слева в среднем ряду) со студентами филологического факультета

Источник: 24smi.org

Три с половиной года ее чистый голос, наполненный удивительной энергией, практически ежедневно звучал в эфире.

Поразительные выступления Берггольц имели такую силу, что враги внесли ее в список советских людей, которые должны быть расстреляны сразу после взятия Ленинград. Откуда она брала силы, неизвестно.

Ольга Федоровна, как и все ленинградцы, сидела на голодном пайке и от истощения была на грани смерти.

Поэтесса с Невской заставы

Оля Берггольц родилась 16 мая 1910 года в семье врача. Окончила филологический факультет Ленинградского университета. Работала журналисткой. Но не все удачно складывалось в судьбе молодой женщины. В 1938 году был расстрелян ее первый муж, поэт Борис Корнилов.

Его имя долго было под запретом, но до наших времен сохранилась его «Песня о встречном» («Нас утро встречает прохладой…»), а реабилитирован он был только в 1957 году. Беда не приходит одна, и в ночь с 13 на 14 декабря 1938 года пришли и за ней.

Ольге было предъявлено обвинение в контрреволюционной деятельности и подготовке убийства Жданова. Статья была расстрельной, обвинение было ложным. В 1939-м в ее невиновности все-таки разобрались, но попала она в тюрьму на большом сроке беременности, невыносимые условия, допросы с пристрастием привели к тому, что ребенок родился мертвым.

Говорят, что выйти из тюрьмы ей помог Александр Фадеев, а после пытался наладить ее новую жизнь новый супруг Николай Молчанов. Но надежды на счастье перечеркнула война.

Ольга Берггольц и Борис Корнилов

Источник: 24smi.org

Мы предчувствовали полыханье этого трагического дня. Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье.

Родина! Возьми их у меня!

Николай Молчанов ушел на фронт и был направлен на строительство Лужского рубежа. В 1942 году он попадает в госпиталь с обострившимися хроническими заболеваниями и дистрофией, а 29 января он умер.

Слушай нас, родная страна!

Ольга не могла сидеть без дела, она готова была помогать чем может и уже в первые дни войны пришла в Ленинградское отделение Союза писателей. Ее направили в распоряжение литературно-драматической редакции Ленинградского радио. Именно здесь она обрела известность.

Ее голоса ждали измученные, но непокоренные ленинградцы. Именно ей принадлежит знаменитая фраза: «Никто не забыт и ничто не забыто». Когда муж умирал в госпитале, она только изредка могла навещать его, ведь от работы на радио ее никто не освобождал.

Берггольц даже не смогла похоронить его.

Ольга Берггольц и Анна Ахматова

Источник: 24smi.org

Каждый день строго по графику она приходила в студию, и в эфир летели ожидаемые блокадниками слова: «Внимание! Говорит Ленинград! Слушай нас, родная страна. У микрофона поэтесса Ольга Берггольц».

Именно она успокаивала и вдохновляла, отогревала души и сердца людей. Как сестра и мать, требовала быть сильнее страха смерти: живи, борись, побеждай. Каждый слушатель воспринимал как личное обращение такие строчки: «Что может враг? Разрушить и убить. И только-то. А я могу любить…».

…Я буду сегодня с тобой говорить, товарищ и друг ленинградец,  о свете, который над нами горит, о нашей последней отраде.   Товарищ, нам горькие выпали дни, грозят небывалые беды, но мы не забыты с тобой, не одни, –

и это уже победа.

Мемориал Ольге Берггольц при входе в Ленинградский Дом Радио

Источник: commons.wikimedia.org

Все дни блокады Ольга оставалась в родном городе, работала на Ленинградском радио. Часто не хватало сил, чтобы добраться до дома, и она ночевала в студии. Но силы духа у нее всегда хватало, чтобы поделиться доверительными и мужественными стихами.

В эти дни родились такие стихи, как «Разговор с соседкой», поэмы «Памяти защитников», «Твой путь», сборники «Ленинградская тетрадь», «Ленинград». В них – судьба города, раздумья о героизме, верности, любви и обычные люди, побеждающие страдания и смерть.

Пьеса Берггольц «Они жили в Ленинграде», написанная в 1944 году, была позже поставлена в театре А.Я. Таирова. Ее автобиографическая повесть «Дневные звезды» была экранизирована, в 1968 году вышел на экраны фильм режиссера Игоря Таланкина. Ольга Федоровна была награждена орденами и медалями. А в Невском районе сегодняшнего Петербурга есть улица Ольги Берггольц.

• Обложка: pinterest.com

Источник: https://histrf.ru/biblioteka/b/olgha-bierghgholts-blokadnaia-muza-lieninghrada

Методическая разработка по литературе (10 класс) по теме

Почему война страшна? Размышляя над этим вопросом, понимаешь, что слово «страх» в данном случае оказывается многозначным…Страх — одна из  фундаментальных эмоций человека. Война  порождает своими ужасами, смертями это тягостное, мучительное чувство. Казалось бы, этому утверждению противоречит начало поэмы Ольги Берггольц «Февральский дневник»:

• Был день как день.
• Ко мне пришла подруга,
• не плача, рассказала, что вчера
• единственного схоронила друга,
• и мы молчали с нею до утра.

Но за этой обычностью и будничностью «Был день как день. Ко мне пришла подруга» вдруг  прорывается нечто поражающее нас.

Подруга схоронила единственного друга, но рассказывает об этом «не плача»… Эпитет «единственного» подчёркивает и уникальность умершего человека для любящей его подруги, и вообще уникальность каждого живущего на Земле человека. А почему «не плача»? Сама Ольга Берггольц отвечает нам на этот вопрос.

Скрипят полозья в городе, скрипят…

1. Как многих нам уже недосчитаться!
2. Но мы не плачем: правду говорят,
3. что слёзы вымерзли у ленинградцев.

Война, обрёкшая на  гибель стольких людей, унесшая  жизни миллионов уникальных личностей, людей, которые уже никогда не повторятся, страшна…Но она страшна ещё и потому, что вымораживает слёзы и души тех, кто остался в живых. Это души могучие, но искорёженные слишком страшными, не побоюсь этого слова, нечеловеческими испытаниями… «Нам ненависть заплакать не даёт. Нам ненависть залогом жизни стала:

объединяет, греет и ведёт». Лексический повтор слова «ненависть» подчёркивает главную силу, поддерживающую ленинградцев в том аду, в котором они оказались. Чувство сильнейшей вражды, чувство отрицательное, противное здоровой душе, оказывается в этом страшном мире тем, что укрепляет жизнь, и метафора «ненависть залогом жизни стала» это подтверждает.

Двоеточие раскрывает, что есть жизнь  в блокадном городе. Метафора «ненависть объединяет, греет и ведет» звучит почти как оксюморон. Греет человека в мирной жизни любовь, в  войну- ненависть…Это ещё одно доказательство того, что война страшна. Она уродует, искажает человеческие души.

Какую же надо иметь силу духа, чтобы  удержаться на краю: « в блокаде, в окруженье палачей не превратиться в оборотня, зверя», вернуться  в мир добра…Каждый ли на это способен? Или этот страшный опыт оставит свои рубцы на сердце?  «Уже страданьям нашим не найти ни меры, ни названья, ни сравненья»- многосоюзие подчёркивает, что чаша страданий переполнена, что возврата к прежнему быть уже не может. Война страшна ещё и потому, что  выжившие  зашли за границу, отделяющую их от обычных людей: « О да, мы счастье страшное открыли…». Пережившие войну уже никогда не засмеются, как раньше. Это отпечаток навсегда. Ужас ещё и в том, что люди не виновны, что жили именно в это время. «Времена не выбирают, в них живут и умирают»- напишет другой ленинградский поэт Александр Кушнер.  

Так, почему же война страшна? Попробуем обобщить наши размышления…Война страшна потому, что гибнут  миллионы уникальных людей, людей, которые никогда не повторятся, не оставят своё уникальное продолжение…Нить оборвана. Война страшна тем, что оставшиеся в живых пережили ад, их души опалены и искорежены.

Люди получили такой заряд боли и ненависти, что, вероятно, возврата в прежнюю жизнь для них быть не может. Война страшна тем, что этот горький опыт наши деды понесут в одиночестве,  что  нам, не знавшим войны,   до конца понять  их не по силам…И наконец, война страшна ещё и тем, что человек оказывается в трагической ситуации.

Он рожден в это время, и в его воле только одно – погибнуть, сохранив Родину, достоинство,

жизнь близких, или сдаться, потеряв всё самое дорогое.

Ганькиной Н.Л.

Источник: https://nsportal.ru/shkola/literatura/library/2015/04/29/sochinenie-o-voyne-argumentatsiya-na-primere-literaturnogo

Ольга Берггольц. Голос осажденного Ленинграда

Тихая и нежная на вид блондинка с прозрачными глазами – кто бы мог подумать, что в ней может быть столько сил? Ольга перенесла блокаду, и об этом вспоминают чаще всего. Но даже блокада не была самым большим кошмаром, самой большой бедой в ее жизни. А она смогла выжить, и она смогла творить.Ольга родилась в семье врача-хирурга немецких кровей в 1910 году. Это значит, что, когда ей исполнилось 4, началась война. Война сменилась революцией, революция – новой войной, гражданской. Настало то, что казалось миром, а с высоты истории оказалось затишьем между войнами. Стихотворение пятнадцатилетней Ольги опубликовали в газете «Ленинские искры», рассказ – в журнале «Красный галстук». Ольга познакомилась с первым мужем, отучилась на филфаке Ленинградского университета. Развелась с мужем: жизнь. Тут же вышла замуж снова: и это жизнь. Начала публиковаться в журнале «Чиж». Родила дочерей Иру и Майю.

В 1933 году умерла младшая дочь Ольги, годовалая Майя. От болезни.

В 1936 году умерла старшая дочь, восьмилетняя Ира. От порока сердца.

В 1938 году был расстрелян первый муж, а сама Ольга арестована. После жестокого допроса умерла нерожденная дочь Ольги. Имени у нее не было.

Обвинение, по которому арестовали Ольгу, было признано ложным, и ее выпустили. Других дочерей у нее больше не было. Никогда.

Через год она писала в своем тайном дневнике:

Ощущение тюрьмы сейчас, после пяти месяцев воли, возникает во мне острее, чем в первое время после освобождения.

И пришлось жить. Ольга восстановилась в Союзе Писателей, вступила в партию, работала. Ее буквально тянул на этот свет, обратно, муж, Николай Молчанов. Без его любви она бы пропала.

Потом случился 1941 год. Война. И сразу – блокада. Мужа уже не было рядом, он ушел на фронт. Теперь Ольга тянула на себе Ленинград, как Николай тянул до того Ольгу. Несмотря на тихий, деликатный голос, ее взяли работать на ленинградское радио.

Она читала родному и любимому городу стихи. Она подбадривала его, утешала, вливала в него свои силы. Маленькая, истаявшая от дистрофии женщина, автор детских книжек, вдруг стала символом стойкости ленинградцев.

Говорят, что Гитлер считал ее личным врагом, наравне с Ильей Эренбургом.

А Николай Молчанов погиб. В 1942 году.

Ад не закончился с войной. Он просто стал тише. Ольга дружила с Ахматовой; Ольга написала книгу «Говорит Ленинград», где была, как оказалось, чрезмерно честна, чрезмерно наблюдательна. Ольга была неугодна. Она стала ненужна.

В 1948 году умер ее отец.

Красивая. Талантливая. Сильная. Все слагаемые для того, чтобы стать счастливой. Все, кроме самой истории. Ольга Берггольц начала пить, и ни у кого не повернется язык упрекнуть ее в этом. Может быть, она совсем бы пропала. Но у нее оставалось слишком много жизни внутри, и она жила. Старалась приспособиться, писать правильные вещи, правильные стихи. Сочинила восхваляющий некролог на смерть Сталина. (И это было против нее, и это потом нет-нет, да ставили ей в вину).

Оттепель помогла ей. Снова стали много печатать. Она обрела признание, которого была достойна, ее награждали. И жила не так уж мало, умерла в 1975 году. Ее дневники тут же были засекречены и отправлены в спецхран. Опять кому-то не по сердцу был ее голос. Записи опубликовали только в 2010 году.

Но голос поэта звучит, пока существуют его стихи. Он все еще с нами.

• Рыженькую и смешную дочь баюкая свою, я дремливую, ночную колыбельную спою,
• С парашютной ближней вышки опустился наземь сон, под окошками колышет голубой небесный зонт.
• Разгорелись в небе звезды, лучики во все концы; соколята бредят в гнездах, а в скворечниках скворцы.
• Звездной ночью, птичьей ночью потихоньку брежу я: «Кем ты будешь, дочка, дочка, рыженькая ты моя?
• Будешь ты парашютисткой, соколенком пролетать: небо — низко, звезды — близко, до зари рукой подать!
• Над зеленым круглым миром распахнется белый шелк, скажет маршал Ворошилов: «Вот спасибо, хорошо!»
• Старый маршал Ворошилов скажет: «Ладно, будем знать: в главный бой тебя решил я старшим соколом послать».
• И придешь ты очень гордой, крикнешь: «Мама, погляди! Золотой красивый орден, точно солнце, на груди…»
• Сокол мой, парашютистка, спи… не хнычь… время спать… небо низко, звезды близко, до зари рукой подать…
• У Ольги часто спрашивали о беде войны и никогда – о личных ее бедах, таких же, может быть, огромных. Она жаловалась:

Надо знать “жизнь народа”, но моя-то, моя горькая и уходящая жизнь – тоже что-то значит!

Значит. Значит многое!

…Я недругов смертью своей не утешу, чтоб в лживых слезах захлебнуться могли. Не вбит еще крюк, на котором повешусь. Не скован. Не вырыт рудой из земли. Я встану над жизнью бездонной своею, над страхом ее, над железной тоскою… Я знаю о многом. Я помню. Я смею. Я тоже чего-нибудь страшного стою…16 мая исполнилось 107 лет со дня рождения известной советской поэтессы Ольги Берггольц. Ее называли «блокадной Мадонной» и «музой осажденного Ленинграда», так как во время ВОВ она работала в Доме Радио, и ее голос во многих вселял надежду и веру в спасение. Это ей принадлежат строки, высеченные на граните Пискаревского мемориала: «Никто не забыт, и ничто не забыто». Поэтессе довелось пережить смерть близких, репрессии, блокаду, войну и уйти из жизни в мирное время, в полном одиночестве и забвении.Ольга Берггольц и ее родители

Родилась Ольга Берггольц третьего (по старому стилю – шестнадцатого) мая 1910 года в Санкт-Петербурге, в семье врача-хирурга Федора Христофоровича и оперной певицы Марии Тимофеевны Берггольц. Родители сделали все возможное, для того, чтобы их дети (у Ольги Федоровны была младшая сестра, Мария) стали образованными и культурными людьми. Именно мама привила девочкам любовь к поэзии.

В 1923 году 13-летняя Ольга Берггольц сделала первые записи в дневнике, который вела всю свою дальнейшую жизнь. А год спустя стихи Ольги, пионерки и пролетарской активистки, впервые были опубликованы в стенгазете завода «Красный ткач». Через полгода свет увидела ее первая повесть – «Заколдованная тропинка».

В литературном объединении рабочей молодежи «Смена» Ольга познакомилась с молодым поэтом Борисом Корниловым и вышла за него замуж, а вскоре у них родилась дочь Ирина. После окончания филологического факультета Ленинградского университета Ольга работала корреспондентом в газете «Советская степь» в Казахстане, куда ее направили по распределению. В это же время распался ее брак с Корниловым. А в жизни Берггольц появился другой мужчина – однокурсник Николай Молчанов. В 1932 г. они поженились, и у них родилась дочь Майя.

Ольга Берггольц (третья слева во втором ряду) со студентами филологического факультета

Николай Молчанов и Ольга Берггольц

В 1932 году семья поселилась в экспериментальном Доме коммуны инженеров и писателей на Рубинштейна, 7. Здесь на свет появилась малышка Майя.

Но судьба приготовила еще один удар для этой сильной женщины – Николай был призван в армию, служил на границе с Турцией, через год был комиссован с тяжелой формой эпилепсии.

И тут на семью обрушились несчастья, которые с тех пор словно преследовали Ольгу Берггольц. В 1934 г. умерла дочь Майя, а еще через 2 года – Ирина.

Смерть двух любимых людей – это непосильная ноша для одного человека. Но злой рок предначертал Ольге новые несчастья. В 1937 году поэтессу исключили из Союза писателей, обвинив ее в связи с поэтом Леопольдом Авербахом, арестованным по ложному обвинению.

В 1937 же году Бориса Корнилова объявили врагом народа по нелепому поводу, а Ольгу как его бывшую жену «за связь с врагом народа» исключили из Союза писателей и уволили из газеты. Вскоре Бориса Корнилова расстреляли, только в 1957 г. признали, что его дело было сфальсифицировано. Лидия Чуковская писала, что «беды ходили за ней по пятам».

Муза блокадного ЛенинградаВ декабре 1938 года в застенки НКВД попал друг семьи Леонид Дьяконов. Под пытками он оговорил Берггольц, обвинив ее в помощи при подготовке двух терактов. Беременную Ольгу Берггольц арестовали и продержали в камере «Крестов» полгода.

ее освободили за отсутствием состава преступления, не без вмешательства Александра Фадеева (секретаря Союза писателей СССР).Спустя месяцы Ольга писала: «Я еще не вернулась оттуда. Оставаясь одна дома, я вслух говорю со следователем, с комиссией, с людьми – о тюрьме, о постыдном, состряпанном «моем деле».

Все отзывается тюрьмой – стихи, события, разговоры с людьми. Она стоит между мной и жизнью… Вынули душу, копались в ней вонючими пальцами, плевали в нее, гадили, потом сунули ее обратно и говорят: «Живи». Пророческими оказались ее строки:

А уж путь поколенияВот как прост –Внимательно погляди:Позади кресты.Кругом – погост.

И еще кресты – впереди…

После освобождения Берггольц почти перестала писать стихи, переключившись на прозу, которая впоследствии была включена в ее книгу «Дневные звезды». Женщина претерпевала глубокий внутренний кризис, не зная, как ей жить дальше, кто она для своего государства – гражданин или враг. Начались сороковые, и к ее родному дому подступила очередная беда. В 1941 г. началась Великая Отечественная война. Николай Молчанов отправился на фронт, несмотря на тяжелую болезнь. За считанные недели после начала войны враг окружил Ленинград. Ольга осталась в блокадном Ленинграде и работала на радио, став голосом осажденного города. Именно тогда ее поэтический талант проявился в полную силу. Многим людям она дарила надежду, поддерживала и спасала. Ее называли поэтом, олицетворяющим стойкость и мужество ленинградцев, «блокадной Мадонной», «музой блокадного Ленинграда». Это она стала автором строк про «сто двадцать пять блокадных грамм, с огнем и кровью пополам».

Даже в суровые блокадные зимы Ольга не переставала творить. В 1942 году из-под ее пера вышли поэмы «Февральский дневник» и «Ленинградская поэма», посвященные защитникам города-героя.

В том же 42-ом Николай Молчанов был доставлен в военный госпиталь с обострением эпилепсии и диагнозом «дистрофия». 20 января 1942 года он ушел из жизни – следом за Майей, Ириной, Борисом, который был расстрелян в 1938 году как «враг народа».

«Война сжевала Колю, моего Колю, — душу, счастье и жизнь», – запись из дневника Берггольц от 9 марта 1942.Опальные поэтессы: Анна Ахматова и Ольга Берггольц, 1947

После Победы на Берггольц обрушился шквал критики со стороны властей. Ее обвиняли в… правде. В том, что посмела она упомянуть в своих стихах настоящее лицо блокады. В том, что поддерживала дружескую связь с Анной Ахматовой.

В том, что и после войны из-под ее пера продолжали выходить полные горя строки. Вышедшую после войны книгу «Говорит Ленинград» о годах работы в блокадном Радиокомитете оперативно изъяли из библиотек.

На критику поэтесса ответила в стихотворении «Стихи о себе»:Но даже тем, кто все хотел бы сгладитьВ зеркальной, робкой памяти людей,Не дам забыть, как падал ленинградец

На желтый снег пустынных площадей. После войны поэтесса снова оказалась в опале: ее книги изъяли из библиотек. Ольга чувствовала себя сломленной и разбитой, в 1952 г. она даже попала в психиатрическую лечебницу из-за появившейся еще до войны алкогольной зависимости.

1. Барельеф, установленный при входе в Дом Радио

Она ушла из жизни 13 ноября 1975 г., всеми оставленная и забытая. Ее последнее желание – быть похороненной на Пискаревском кладбище, среди ее близких, – не было исполнено. Могила музы блокадного Ленинграда находится на Волковском кладбище. Ленинградцам не дали даже попрощаться с ней – некролог опубликовали лишь в день похорон. Фото 2015 г.

Но Петербург помнит – и будет помнить всегда – то, что стоит за словами этой великой женщины, впечатанными в мемориал Пискаревского кладбища:«Никто не забыт, и ничто не забыто».Только в 2010 г.

были опубликованы ее дневники, в которых она откровенно писала о самых своих трудных годах – 1939-1949. Памятник на ее могиле появился только в 2005 г. А еще через 10 лет музе блокадного города Ольге Берггольц установили памятник в Петербурге.Мемориальная доска на ул.

Рубинштейна, 7, где жила поэтессаПамятник поэтессе Ольге Берггольц в Петербурге

https://www.fresher.ru/2017/05/16/olga-berggolc-poetessa-na-d…

https://leningradbessmerten.ru/people/olga-fedorovna-berggolt…

Источник: https://zhiznteatr.mirtesen.ru/blog/43486344043/Olga-Berggolts.-Golos-osazhdennogo-Leningrada

Читать

Биография

Ольга Бергѓольц. Русская писательница, поэтесса.

Родилась Ольга Федоровна Берггольц 16 мая (по старому стилю — 3 мая) 1910 в Петербурге, в семье заводского врача, жившего на рабочей окраине Петербурга в районе Невской заставы. Мать — Мария Тимофеевна Берггольц, младшая сестра — Мария. В 1924 в заводской стенгазете были опубликованы первые стихи Ольги Берггольц.

В 1925 Ольга Берггольц вступила в литературную молодежную группу «Смена», а в начале 1926 познакомилась там с Борисом Петровичем Корниловым» (1907–1938) — молодым поэтом, незадолго до этого приехавшим из приволжского городка и принятым в группу. Через некоторое время они поженились, родилась дочка Ирочка.

В 1926 Ольга и Борис стали студентами Высших государственных курсов искусствоведения при Институте истории искусств. Борис на курсах не задержался, а Ольга несколько лет спустя была переведена в Ленинградский университет.

В это же время Берггольц и Корнилов развелись («не сошлись характерами») и Ольга вышла замуж за Николая Молчанова, с которым училась вместе в университете. (Сборник статей «Вспоминая Ольгу Берггольц»).

Вернувшись из Алма-Аты в Ленинград, Ольга Берггольц поселилась вместе с Николаем Молчановым на улице Рубинштейна, 7 — в доме, называвшемся «слезой социализма». Тогда же была принята на должность редактора «Комсомольской страницы» газеты завода «Электросила», с которой сотрудничала в течении трех лет. Позднее работала в газете «Литературный Ленинград». Через несколько лет умерла младшая дочь Ольги Берггольц — Майя, а спустя два года — Ира.

В декабре 1938 Ольгу Берггольц по ложному обвинению заключили в тюрьму, но в июне 1939 выпустили на свободу. Беременная, она полгода провела в тюрьме, где после пыток родила мертвого ребенка. В декабре 1939 года она писала в своем тщательно скрываемом дневнике: «Ощущение тюрьмы сейчас, после пяти месяцев воли, возникает во мне острее, чем в первое время после освобождения.

Не только реально чувствую, обоняю этот тяжелый запах коридора из тюрьмы в Большой Дом, запах рыбы, сырости, лука, стук шагов по лестнице, но и то смешанное состояние… обреченности, безвыходности, с которыми шла на допросы… Вынули душу, копались в ней вонючими пальцами, плевали в нее, гадили, потом сунули ее обратно и говорят: «живи». (С.

Шульц, «Главная улица Санкт-Петербурга»; «Наука и жизнь», 2001)

В годы блокады 1941–1943 Ольга Берггольц находилась в осажденном фашистами Ленинграде. В ноябре 1941 ее с тяжело больным мужем должны были эвакуировать из Ленинграда, но Николай Степанович Молчанов умер и Ольга Федоровна осталась в городе. «В.К.

Кетлинская, руководившая в 1941 Ленинградским отделением Союза писателей, вспоминала, как в первые дни войны к ней пришла Ольга Берггольц, Оленька, как ее все тогда называли, видом — еще очень юное, чистое, доверчивое существо, с сияющими глазами, «обаятельный сплав женственности и размашистости, острого ума и ребячьей наивности», но теперь — взволнованная, собранная. Спросила, где и чем она может быть полезна. Кетлинская направила Ольгу Берггольц в распоряжение литературно-драматической редакции ленинградского радио. Спустя самое недолгое время тихий голос Ольги Берггольц стал голосом долгожданного друга в застывших и темных блокадных ленинградских домах, стал голосом самого Ленинграда. Это превращение показалось едва ли не чудом: из автора мало кому известных детских книжек и стихов, про которые говорилось «это мило, славно, приятно — не больше», Ольга Берггольц в одночасье вдруг стала поэтом, олицетворяющим стойкость Ленинграда.» (Сборник «Вспоминая Ольгу Берггольц»). В Доме Радио она работала все дни блокады, почти ежедневно ведя радиопередачи, позднее вошедшие в ее книгу «Говорит Ленинград». Ольга Берггольц была награждена орденом Ленина, орденом Трудового Красного Знамени и медалями.

Умерла Ольга Федоровна Берггольц 13 ноября 1975 в Ленинграде. Похоронена на Литераторских мостках. Несмотря на прижизненную просьбу писательницы похоронить ее на Пискаревском мемориальном кладбище, где высечены в камне ее слова «Никто не забыт и ничто не забыто», «глава» Ленинграда г. Романов отказал писательнице.

Среди произведений Ольги Федоровны Берггольц — поэмы, стихотворения, рассказы, повести, пьесы, публицистика: «Углич» (1932; повесть), «Глубинка» (1932; сборник очерков, написанных в Казахстане), «Стихотворения» (1934; сборник лирики), «Журналисты» (1934; повесть), «Ночь в «Новом мире» (1935; сборник рассказов), «Зерна» (1935; повесть), «Книга песен» (1936; сборник), «Февральский дневник» (1942; поэма), «Ленинградская поэма» (1942), «Ленинградская тетрадь» (1942; сборник), «Памяти защитников» (1944), «Они жили в Ленинграде» (1944; пьеса; написана совместно с Г.Макогоненко), «Твой путь» (1945), «Ленинградская симфония» (1945; киносценарий; совместно с Г.Макогоненко), «Говорит Ленинград» (1946; сборник выступлений Ольги Берггольц по радио в годы блокады Ленинграда; первое издание книги было изъято в связи с «ленинградским делом»), «У нас на земле» (1947; пьеса), «Первороссийск» (1950; героико-романтическая поэма о петроградских рабочих, строивших в 1918 на Алтае город-коммуну; в 1951 — Государственная премия СССР), цикл стихов о Сталинграде (1952), «Верность» (1954; поэма о Севастопольской обороне 1941–1942 годов), «Дневные звезды» (1959; автобиографическая книга лирической прозы; в 1968 был снят одноименный фильм), «Узел» (1965; сборник стихов 1937–1964 годов).[1] [2]

» Не утаю от Тебя печали, «

• Не утаю от Тебя печали,
• так же как радости не утаю.
• Сердце свое раскрываю вначале,
• как достоверную повесть Твою.

1. Не в монументах и не в обелисках,
2. не в застекленно-бетонных дворцах —
3. Ты возникаешь невидимо, близко,
4. в древних и жадных наших сердцах.

• Ты возникаешь естественней вздоха,
• крови моей клокотанье и тишь,
• и я Тобой становлюсь, Эпоха,
• и Ты через сердце мое говоришь.

1. И я не таю от Тебя печали
2. и самого тайного не таю:
3. сердце свое раскрываю вначале,
4. как исповедную повесть Твою…

ПРЕДЧУВСТВИЕ

Каменная дудка

• Я каменная утка,
• Я каменная дудка,
• Я песни простые пою.
• Ко рту прислони,
• Тихонько дыхни —
• И песню услышишь мою.
• Лежала я у речки
• Простою землею,
• Бродили по мне журавли,
• А люди с лопатой
• Приехали за мною,
• В телегах меня увезли.
• Мяли меня, мяли
• Руками и ногами,
• Сделали птицу из меня.
• Поставили в печку,
• В самое пламя,
• Горела я там три дня.
• Стала я тонкой,
• Стала я звонкой,
• Точно огонь, я красна.
• Я каменная утка,
• Я каменная дудка,
• Пою потому, что весна.

Источник: https://www.litmir.me/br/?b=200240&p=20

Дневники Ольги Берггольц | Уроки истории XX век

Впервые изданные дневники Ольги Берггольц (советской поэтессы и «ленинградской Мадонны», в чьей судьбе оказалась сгущена история советской России, и революция, и репрессии 30-х годов, и ленинградская блокада) озаглавлены очень скупо – «Ольга. Запретный дневник». На обложке – фотография автора.

Cоставители книги не сомневаются в том, что никаких специальных уточнений не нужно. Возможно ли это, когда речь идёт об авторе, произведения которого не включены даже в школьную программу? И если да, то почему это так?

Ольга Берггольц. Ольга. Запретный дневник. Стихи, проза, дневники, архивные материалы. СПб.

: «Азбука-классика», 2010. – 544 с. + вкл. (64 с.)

«К столетию Ольги Берггольц издательство «Азбука» подготовило книгу «Ольга.

Запретный дневник», в которую вошли ошеломляющей откровенности и силы дневники 1939–1949 годов, письма, отрывки из второй, так и недописанной части романа «Дневные звезды», избранные стихотворения и поэмы, а также материалы из следственного дела О. Берггольц (1938–1939), которое считалось утерянным и стало доступно лишь осенью 2009 года. Публикуемые материалы сопровождены комментарием».

Об Ольге Берггольц и её дневниках рассказывает историк Ирина Щербакова, главный редактор сайта «Уроки Истории».

Почему выходу этой книги уделено столько внимания? В Петербурге уже поставлен спектакль, основанный на фрагментах дневника, сами дневники изданы «Азбукой-Классикой», сравнительно большим тиражом, а, между тем, кажется, что это довольно специфическое чтение, требующее от читателя знания и понимания многих вещей, связанных со временем, когда они были написаны.

И.Щ.

: У людей старшего поколения имя Ольги Берггольц по-прежнему вызывает особые чувства. А у более молодых, надеюсь, такие чувства вызовут многие страницы ее дневника. И не только потому, что тут мы имеем дело с известной «советской поэтессой». И не только потому, что ее судьба была такой трагической.

И что, наверное, самое главное, у нас очень мало сохранилось таких непосредственных свидетельств, таких дневников.

Здесь необходимо, наверное, сказать несколько слов об её истории.

И.Щ.

: Ольга Берггольц родилась в семье врача, семье народнического толка, это были совершенно особые люди, считавшие своим общественным долгом социальную помощь бедным, больным, обездоленным (кстати, в годы Отечественной войны за свое немецкое происхождение, несмотря на всю тогдашнюю известность Ольги Берггольц, ее отца отправят в ссылку и она будет долго бороться за возможность его возвращения).

Во время революции Берггольц была еще подростком, и, как многие молодые люди в то время, глубоко поверила в революционные перемены, в новую жизнь. Она, что тоже характерно для той эпохи, очень «торопится» жить. Уже в 16 лет её стихи начинают печатать, она быстро выходит замуж – за расстрелянного впоследствии во время Большого террора поэта Бориса Корнилова.

Но те испытания, с которыми ей вскоре придется столкнуться, ломали людей гораздо более зрелых, гораздо более скептических по духу. Допросы, тюрьма, тюремная больница, выкидыш, а до этого смерть маленькой дочери от скарлатины – в дневнике Берггольц запечатлена ее непосредственная реакции на эти события. Это свидетельства очень открытые, очень резкие:

«Да, я ещё не вернулась оттуда. Оставаясь одна дома, я вслух говорю со следователем, с комиссией, с людьми – о тюрьме, о постыдном, состряпанном «моём деле». Всё отзывается тюрьмой – стихи, события, разговоры с людьми. Она стоит между мной и жизнью…» (15/Х-39)

Всё, что с ней произошло, — это, помимо прочего для нее — крушение веры.

Когда Берггольц арестовали, она вошла в камеру с мыслью: что там за люди? Что за страшные враги советской власти? Но первое, о чём её спросили женщины, сидящие в тюрьме уже много недель, был вопрос: «Мадрид пал?», ведь в тот момент шла война в Испании.

Она поняла, что там сидят люди, такие же, как она, и чем больше у неё открывались глаза на происходящий в тюрьме ужас, тем сильнее была её драма, поскольку полностью расстаться со своей верой, с иллюзиями, ей было очень трудно, ведь она прежде слишком сильно идентифицировала себя с советской властью.

Такая вера, такой тип личности может сегодня у кого-то не вызывать симпатии, но в неискренности её заподозрить нельзя. Поэтому Берггольц после тюрьмы, из которой ее через некоторое время выпустили, жила в постоянном душевном надломе, психологическим напряжении, да и просто в реальном страхе.

Как раз скорее возникает впечатление, что «героический пафос» ее личности этими дневниками разрушается. В них просвечивают и конформизм, и оговороки, в том числе по отношению к Сталину, причем относящихся не только к 40-м, но и к 50-м годам. Публикуется ее стихотворение на его смерть:
Обливается сердце кровью… Наш любимый, наш дорогой! В дневниках разворачивается история ее «двоемыслия» – в ее верности Ахматовой и Зощенко c одной стороны, но и в ее лояльных и во многом конъюнктурных произведениях с другой.

И.Щ.

: Мне кажется, что у Берггольц не было лицемерия и сервильности, и у нее нет двоемыслия. Кроме того, не надо забывать, что между этими событиями пролегла война. И это чрезвычайно трудно понять сейчас. У нее трагедия крушения веры очень тесно сплетена с постоянными попытками как-то объяснить себе происходящее, оправдать его, найти в нем какой-то смысл. Надо было быть почти сверхъестественной личностью, быть старше, иметь другой жизненный опыт, чтобы суметь с этой верой окончательно распрощаться.

Как раз в случае Берггольц поражает ее искренность, ее смелость даже в обращении с собственными записями – ведь самое первое, что делали люди в те годы – они уничтожали дневники, все документы, которые хоть как-то могли их компрометировать, рвали фотографии. А она этого не делает.

Знаю, знаю – в доме каменном Мне окно присудят ржавое,

Именно эти вещи я и связываю с двоемыслием. Я ведь не вкладываю в это понятие нечто постыдное. В этом двоемыслии нет лицемерия. Скорее это какой-то перманентный самообман, бесконечная схватка с собой, стремление убедить себя в том, во что твой разум отказывается верить.

И.Щ.

: Может быть, отчасти и так. Эта вера настолько связана с личностью Берггольц, что разрушение ее кажется ей разрушением самой себя. «А если все не так, то что же ?» – и тогда мир рушится. Война в какой-то степени служит ей спасением, как ни парадоксально это звучит..

Очень скоро после освобождения Ольги Берггольц из тюрьмы начинается советско-финская война, она еще не успевает по-настоящему придти в себя – и вот уже середина 41-го года.

«Если наше правительство избежит войны – его нужно забросать лавровыми венками. Всё – только не она, не Смерть. Только бы не «протягивать руки помощи», — пусть они там разбираются, как умеют. Войны не избежать всё равно. Мы одни в мире». (4/VI-41)

Она оказывается в городе – Ленинграде, который переживает фантастическую, вселенскую трагедию. И война приносит Берггольц освобождение – из мира двойственного, абсурдного она перемещается в новую реальность – где есть враг, настоящий, смертельный, а не мнимые «враги народа». Есть пафос борьбы с этим врагом.

Город превращается в символ, он, как это бывало в античности, персонифицирует истории многих людей. И это как раз главное «время и место» Берггольц – она, как поэт, стремится превратить происходящее в события, принадлежащие «вечности».

Вселенский, прямо-таки экзистенциальный характер этой трагедии она представляет своим голосом.

/ Ольгу Берггольц называли «ленинградской Мадонной», она была «голосом Города» почти все девятьсот блокадных дней. «В истории Ленинградской эпопеи она стала символом, воплощением героизма блокадной трагедии. Ее чтили, как чтут блаженных, святых», – говорил Даниил Гранин /

Когда она говорит: «Тюрьма – исток победы над фашизмом», – это звучит по-настоящему абсурдно.

И.Щ.

: Большое впечатление производит именно это её понимание, поэтическое чутьё, которое подсказывает Берггольц, что только война позволяет ей жить дальше, преодолеть своё прошлое. Может быть «примиряет» здесь не совсем верное слово, но я бы сказала именно так: война «примиряет» её с окружающей действительностью.

Берггольц в самые страшные дни блокады обращается к человеческой памяти – в этом большая её заслуга. Ведь большинство людей в такие моменты живет лишь «сегодняшним днем», и это совершенно понятно.

У Берггольц это не так. Уже в новогоднем обращении к жителям Ленинграда 31 декабря 41-го года она говорит, что все еще будут вспомнинать это время, что хлебная пайка ленинградцев еще «будет в музее».

Бывают у поэтов такие минуты, когда они действительно поднимаются над собой, когда самые простые слова обретают форму заклинания :

Двойною жизнью мы сейчас живём: в кольце, во мраке, в голоде, в печали мы этот день уже завоевали.

Она понимает, где ее место в литературе, а где Ахматовой – и её отношение к Ахматовой, помощь ей во время блокады, когда она делает все, чтобы помочь ей, вывезти из города, спасти – это ведь чрезвычайно важная вещь, это абсолютно не «само собой разумеющееся» в то время, когда многие переставили думать об окружающих (Достаточно вспомнить, например, о судьбе Марины Цветаевой и ее сына, оказавшихся без помощи и поддержки).

Я бы отметила еще очень важное место в дневниках, где Берггольц описывает свой приезд в Москву в 42-ом – она слаба, больна, она вырвалась из блокадного города, где умирает её муж, которому уже никак нельзя помочь.

И она видит, что в Москве 42-го года идет совершенно другая жизнь. И на этом фоне нам сегодня виден ужас Ленинграда, если в сравнении с ним Москва кажется Берггольц совершенно «мирным» городом.

Она не может никому ничего объяснить – её не понимают, не могу себе представить то, о чем говорит Берггольц.

Тогда она начинает собирать посылки в Ленинград, но ей не дают это делать, поскольку на «личные посылки» к тому моменту установлен запрет – «чтобы не сеять паники».

Берггольц делает, что делали очень немногие – она возвращается в блокадный Ленинград. Это совершенно удивительная вещь – ведь оттуда наоборот, все стремились уехать – и это, кстати, не считалось каким-то предательством.

Все понимали, что выжить там нельзя – и ехали в эвакуацию, стремились туда. Для Берггольц же все иначе, наоборот, её возвращение – свидетельство того, что быть в Ленинграде – едва ли не единственный для неё стимул жить дальше.

Интересно проследить, где именно проходят границы того, о чём можно было писать Берггольц в её блокадных стихах и обращениях, а о чём нельзя. Эти границы существуют, она сама пишет о них в своих дневниках. Совершенно другие границы будут несколько десятков лет спустя у Гранина с Адамовичем в их «Блокадной книге».

И.Щ.

: Что касается «Блокадной книги», то здесь важно понимать, какое именно её издание мы имеем в виду. В смысле откровенности перестроечное издание существенно отличается от первого (1979 год) по степени открытости.

Она человек совершенно другой, непохожий на Берггольц, но её интересует схожий аспект в этой блокадной ленинградской жизни – где именно проходит граница «человеческого», за которую люди не заступают, что остаётся в человеке в момент таких страшных испытаний, как выстраиваются отношения в семье между людьми, когда речь идёт о выживании.

У Берггольц есть важная поэтическая метафизика – «Бытие и Быт», как она сама определяет ее  в своих дневниках. Повседневная жизнь во времена ленинградской блокады, действительно, превращалась в грандиозный подвиг, в героическую историю. В тот поэтический сюжет, который делает творчество жизненно необходимым для художника.

Но тот, кто жил не с нами, — не поверит, что в сотни раз почётней и трудней в блокаде, в окруженье палачей не превратиться в оборотня, в зверя…

И.Щ.

: В судьбе строк из её ленинградских стихов есть горькая иронии – ведь с годами получилось так, что ее знаменитое «никто не забыт, ничто не забыто» – так сильно поистаскалось, оказалось так отделено от Берггольц самой, как от автора, превратилось в общее место. Случилось так, как это бывает очень часто – советская пропаганда выдернула эти слова из контекста, девальвировала их.

Многие десятилетия об этих дневниках ничего не было известно. Но известной была судьба Ольги Берггольц и ее поведение – никогда нельзя было сказать, что она «простила», что она стала советским чиновником от литературы, – а ведь таких «простивших», было много.

Её порушенная и поруганная вера остаётся вместе с ней. Так же, как и её самопожертвование – очень свойственная ей черта характера. Перепутать её с кем-то из её современников было нельзя – у неё в истории литературы и этого города уже было своё особое место.

В период оттепели Берггольц выпустила автобиографическую книжку, «Дневные звёзды», это был 1959 год, по ней даже сделали фильм тогда – но было ясно, что сказать она может лишь немногое, большая часть истории останется под запретом. Но люди угадывали, понимали, что именно за этой историей стоит. Берггольц была фигурой подлинно трагической. На одном лишь «заблуждении» обрести этого нельзя.

Ведь и послевоенное время, например, поездка в деревню в дневнике у Берггольц, описано с большой степенью понимания происходящего:

«Первый день моих наблюдений принёс только лишнее доказательство к тому же, всё к тому же; полное нежелание государства считаться с человеком, полное подчинение, полное раскатывание его собой, создание для этого цепной, огромной, страшной системы». (20/V-49)

И когда в конце 40-х опять начинаются массовые «посадки» в Ленинграде, в дневнике есть страшное описание того, как она бежит из города, чтобы спрятать, зарыть свой дневник (но все-таки не уничтожить!) – и ей удаётся передать свой страх – ведь она из тех людей, что уже однажды это пережили ужас ареста, и от этого знания ей ещё страшней.

«Меня сразу начала бить дрожь, но вскоре мы поехали. Ощущение погони не покидало меня. Шофёр, как мы потом поняли, оказался халтурщиком, часто останавливался, чинил подолгу мотор, — а мне показалось, — он ждёт «ту» машину, кот. должна наc взять. (31/X-49)

А что касается ее стихов «на смерть Сталина» – что ж, тут нам ничего не остается, как признать, что этот ужасный синдром не миновал и её, в этом она не одинока – а Мандельштам? А Пастернак? Это лишь ещё раз доказывает, как трудно человеку в одиночку противостоять лавине обожания и обожествления, которыми была окружена фигура Сталина. Но все-таки даже и здесь есть свои векторы, своя чаша весов добра и зла. Смерть Сталина и впрямь была событием гигантского масштаба. Но это трудно понять сегодня, не будучи погружённым в исторический контекст, не помня и не зная мотивации действий людей того поколения.

Для современного читателя наибольшую трудность составляет, пожалуй, этот её пафос, патетический тон.

И.Щ.

: Конечно, по-настоящему «большим» поэтом Берггольц не была. И сама это понимала. В этом также проявляется трагичность её судьбы, трагичность особого рода – когда человек понимает, чувствует огромный масштаб событий своей эпохи, знает, что у него есть поэтический дар, возможность написать об этом – и одновременно понимает границы своих возможностей. И эта трагичность, несомненно, присутствует в дошедшем до нас дневнике Ольги Берггольц.

Дополнительные материалы:

Источник: https://urokiistorii.ru/article/1272

Ольга Берггольц: Блокадные дневники

Собирался это постить к Дню снятия ленинградской блокады, потом ко Дню Победы, но получается только сейчас..А за это время и книга уже оказывается вышла! (read.ru/id/507030), и отрывки в инете опубликованы (www.rg.ru/2010/04/21/bergolc.html).. Вот оно, значит, как быть тормозом-то!:))Но, все равно, у меня тут поболее текста гораздо будет, чем в тех отрывках!:)..

Да и вообще, не зря ж я все это готовил..

🙂 Так что, читайте!:)

Ольга Берггольц (16(03)/05/1910 — 13/11/1975) известна своими пламенными выступлениями по радио в осажденном Ленинграде, своим стихотворным блокадным «Февральским дневником» и, конечно же, своей крылатой фразой, завершающей эпитафию жертвам Блокады на Пискаревском мемориале — «НИКТО НЕ ЗАБЫТ, НИЧТО НЕ ЗАБЫТО»..

Но вот мало кто знаком с другим ее дневником, личным, который вела Ольга Фридриховна (или, как ее принято почему-то называть — Федоровна) исключительно для себя и куда могла уже записывать безоглядно все мучившие ее мысли и чувства..

Я их прочел случайно, в случайно же купленном 20 лет назад «литературно-художественном и общественно-политическом альманахе» Апрель — вып 4, 1991г, (было же время!)..Строки из того дневника были одними из самых пронзительных, что мне довелось читать о Блокаде.. (во всяком случае, на тот момент).

Особенно впечатлило описание животного ужаса, нападающего на человека во время бомбежек и обстрела..

О, как ужасно, боже мой, как ужасно. Я не могу даже на четвертый день бомбардировок отделаться от сосущего, физического чувства страха. Сердце как резиновое, его тянет книзу, ноги дрожат, и руки леденеют.

Умер — а она пролетела, но через минуту будет опять — и опять свистит, и опять человек умирает, и снова переводит дыхание — воскресает, чтоб умирать вновь и вновь. Доколе же? Хорошо — убейте, но не пугайте меня, не смейте меня пугать этим проклятым свистом, не издевайтесь надо мной. Убивайте тихо! Убивайте сразу, а не понемножку несколько раз на дню… О-о, боже мой!

Ну и вообще, много другого чего интересного там имеется..

Дневник этот велся, разумеется, тайно и даже однажды (в штурм города) был закопан. Вот концовка письма от 26/IX-41 г., переданного в Москве сестре Ольги Берггольц (кто и подготовил к печати эти дневники) через Анну Ахматову (О. Берггольц помогла ей эвакуироваться):

«Мусинька, на всякий случай — только на всякий случай — знай, мои дневники и некоторые рукописи в железном ящике зарыты у Молчановых, Невский, 86. В их деревянном сарайчике. Может быть, когда-нибудь пригодятся». Впоследствии О. Берггольц взяла из тайника дневники, продолжала их вести и хранила дома.Дневник Ольги Берггольц в инете кажется не выкладывался, хочу восполнить этот пробел. Дам лишь прежде несколько биографических пояснений к именам, встречающимся в тексте:

Отец — Фридрих Берггольц, врач. Умер 07/11/1948, меньше чем через год после освобождения из лагерей.

Мама — Мария Тимофеевна Берггольц (1887—1957).Борька — Борис Петрович Корнилов, поэт, первый муж О. Берггольц (расстались в 1930 г.). Репрессирован, погиб в 1937 году.Колька — Николай Степанович Молчанов, второй муж О. Берггольц. После срочной службы на Кушке у Н. Молчанова возникли эпилептические припадки. Однако уже в первые дни войны он ушел на фронт, но был комиссован в конце июля или начале августа 1941 года. Умер от голода в Ленинграде 29/01/42.Юра — Юрий (Георгий) Пантелеймонович Макогоненко (1912—1986), в блокадные годы редактор Радиокомитета. Третий муж О. Берггольц. Подробнее о нем тут — www.lebed.com/2003/art3396.htmЯша — Яков Львович Бабушкин, худрук Радиокомитета. Провел своей волей запрещенную к эфиру Шумиловым радиопередачу «Февральский дневник» (стихи Ольги Берггольц о положении в Ленинграде), за что был уволен и разбронирован. Погиб под Нарвой.Капустин Я. Ф., Шумилов Н. Д., Маханов А. И. — партийные функционеры из Ленинградского обкома.

• Ольга БЕРГГОЛЬЦБлокадный дневник
• 2/IX-41
• 5/IX
• 8/IX—9/IX
• 12/IX
• 13/IX
• 17/IX
• (Продолжение — здесь)
• = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = =Так же по теме:
• ▪ Блокада Ленинграда в документах из рассекреченных архивов
• ▪ «Осада человека» — блокадные записки Ольги Фрейденберг
• = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = =

Источник: https://sagittario.livejournal.com/235161.html