Чингиз Айтматов
Прощай, Гульсары!
На старой телеге ехал старый человек. Буланый иноходец Гульсары тоже был старым конем, очень старым…
Дорога взбиралась на плато томительно долго. Среди серых, пустынных холмов зимой вечно крутит поземка, летом жара стоит, как в аду.
Для Танабая этот подъем всегда был сущим наказанием. Не любил он медленной езды, ну просто не переносил. В молодости, когда довольно часто приходилось ездить в райцентр, каждый раз на обратном пути он пускал коня в гору галопом. Не жалел его, нахлестывая камчой.
Если же ехал с попутчиками на мажаре, да притом запряженной быком, спрыгивал на ходу, молча брал свою одежду и уходил пешком. Шел яростно, как в атаку, и останавливался, только поднявшись на плато. Там, хватая ртом воздух, ждал ползущую внизу колымагу. От быстрой ходьбы сердце бешено колотилось и кололо в груди.
Но хоть и так, а все же лучше, чем тащиться на быках.
Покойный Чоро любил, бывало, подтрунить над чудачеством друга. Он говорил:
— Хочешь знать, Танабай, почему тебе не везет? От нетерпения. Ей-богу. Все тебе скорее да скорее. Революцию мировую подавай немедленно! Да что революция, обыкновенная дорога, подъем из Александровки и тот тебе невмоготу.
Все люди как люди, едут спокойно, а ты соскочишь — и бегом в гору прешь, точно за тобой волки гонятся. А что выигрываешь? Ничего. Все равно сидишь там наверху, дожидаешься других.
И в мировую революцию один не вскочишь, учти, будешь ждать, пока все подтянутся.
Но это было давно, очень давно.
На этот раз Танабай и не заметил, как миновал Александровский подъем. Привык, выходит, к старости. Ехал ни скоро, ни тихо. Ехал, как ехалось. Теперь он всегда отправлялся в путь один.
Тех, кто ватагой ходил с ним когда-то по этой шумной дороге, уже не сыщешь. Кто погиб на войне, кто умер, кто сидит дома, век свой доживает. А молодежь ездит на машинах.
На жалкой кляче тащиться с ним не будет.
Колеса стучали по старой дороге. Долго еще стучать им. Впереди лежала степь, а там, за каналом, надо было еще ехать предгорьем.
Он уже давно начал замечать, что конь вроде сдает, слабеет. Но занятый своими нелегкими мыслями, не очень беспокоился. Разве уж такая беда, что конь притомился в дороге? Не такое бывало. Довезет, дотянет…
Да и откуда он мог знать, что его старый иноходец Гульсары[1], прозванный так за свою необыкновенную светло-желтую масть, последний раз в своей жизни преодолел Александровский подъем и сейчас вез его последние версты? Откуда ему было знать, что голова коня кружилась, как от дурмана, что в его помутневшем взоре земля плыла цветными кругами, кренилась с боку на бок, задевая небо то одним, то другим краем, что дорога перед Гульсары временами вдруг обрывалась в темную пустоту и коню казалось, что впереди, куда он держит путь и где должны быть горы, плывет красноватый туман или дым?
Глухо и затяжно ныло давно надсаженное сердце коня, дышать в хомуте становилось все трудней. Резала, сбившись набок, шлея, а с левой стороны под хомутом постоянно кололо что-то острое.
Может, это была колючка или кончик гвоздя, вылезшего из войлочной подбивки хомута. Открывшаяся ранка на старой мозолистой намятине плеча нестерпимо жгла и зудела.
И ноги все больше тяжелели, точно он шел по мокрому вспаханному полю.
Но старый конь все же шел, пересиливая себя, а старый Танабай, изредка понукая его, подергивал вожжами и все думал свою думу. Ему было о чем думать.
Колеса стучали по старой дороге. Гульсары пока еще шел все той же привычной иноходью, все тем же особым ритмом, тротом, с которого он ни разу не сбивался с тех пор, как впервые встал на ноги и неуверенно затрусил по лугу за своей матерью — большой гривастой кобылой.
Гульсары был иноходцем от рождения, и за его знаменитую иноходь выпало ему в жизни много хороших и много горьких дней. Раньше никому бы не пришло в голову запрячь его в телегу, это было бы кощунством. Но, как говорится, если беда свалится на коня — конь будет взнузданным воду пить, если беда свалится на молодца — молодец и вброд пойдет в сапогах.
Все это было, осталось далеко позади. Теперь иноходец шел к своему последнему финишу из последних сил. Никогда так медленно не шел он к финишу и никогда так быстро не приближался к нему. Последняя черта все время была от него на расстоянии одного шага.
Колеса стучали по старой дороге.
Читать дальшеКОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ОТРЫВКАВы можете купить эту книгу и продолжить чтениеХотите узнать цену?ДА, ХОЧУ
Источник: https://libcat.ru/knigi/proza/klassicheskaya-proza/335778-chingiz-ajtmatov-proshhaj-gulsary.html
Краткое содержание «Прощай, Гульсары!»
Минувшей осенью приехал Танабай в колхозную контору, а бригадир ему и говорит: «Подобрали мы вам, аксакал, коня. Староват, правда, но для вашей работы сойдёт». Увидел Танабай иноходца, а сердце у него больно сжалось. «Вот и свиделись, выходит, снова», — сказал он старому, заезженному вконец коню.
Первый раз он встретился с иноходцем Гульсары после войны. Демобилизовавшись, Танабай работал на кузне, а потом Чоро, давнишний друг, уговорил ехать в горы табунщиком. Там-то впервые и увидел буланого, круглого, как мяч«малыша полуторалетку. Прежний табунщик Торгой сказал: «За такого в прежние времена в драках на скачке головы клали».
Прошла осень и зима. Луга стояли зелёные-зелёные, а над ними сияли белые-белые снега на вершинах хребтов. Буланый превратился в стройного крепкого жеребчика. Одна лишь страсть владела им — страсть к бегу.
Потом настало время, когда он научился ходить под седлом так стремительно и ровно, что люди ахали: «Поставь на него ведро с водой — и ни капли не выплеснется». В ту весну высоко поднялась звезда иноходца и его хозяина.
Знали о них и стар и млад.
Но не было случая, чтобы Танабай позволил кому-нибудь сесть на своего коня. Даже той женщине. В те майские ночи у иноходца начался какой-то ночной образ жизни. Днём он пасся, обхаживая кобылиц, а ночью, отогнав колхозный табун в лощину, хозяин скакал на нем к дому Бюбюжан. На рассвете снова мчались они по неприметным степным тропам к лошадям, оставшимся в лощине.
Однажды случился страшный ночной ураган, и Гульсары с хозяином не успели к стаду. А жена Танабая ещё ночью кинулась с соседями на помощь. Табун нашли, удержали в яру. А Танабая не было. «Что ж ты, — тихо сказала жена вернувшемуся блудному мужу. — Дети вон скоро взрослые, а ты…»
Жена и соседи уехали. А Танабай грохнулся на землю. Лежал лицом вниз, и плечи его тряслись от рыданий. Он плакал от стыда и горя, он знал, что утратил счастье, которое выпало последний раз в жизни. А жаворонок в небе щебетал…
Зимой того года в колхозе появился новый председатель: Чоро сдал дела и лежал в больнице. Новый начальник захотел сам ездить на Гульсары.
Когда увели коня, Танабай уехал в степь, к табуну. Не мог успокоиться. Осиротел табун. Осиротела душа.
Но однажды утром Танабай снова увидел в табуне своего иноходца. Со свисающим обрывком недоуздка, под седлом. Сбежал, стало быть. Гульсары тянуло к стаду, к кобылам. Он хотел отгонять соперников, заботиться о жеребятах. Вскоре подоспели из аила двое конюхов, увели Гульсары обратно.
А когда иноходец убежал третий раз, Танабай уже рассердился: не было бы беды. Ему стали сниться беспокойные, тяжёлые сны. И когда перед новым кочевьем заехали в аил, он не выдержал, кинулся на конюшню.
И увидел то, чего так боялся: конь стоял неподвижно, между задними раскоряченными ногами тяжелела огромная, величиной с кувшин, тугая воспалённая опухоль. Одинокий, выхолощенный.
Осенью того года судьба Танабая Бекасова неожиданно повернулась. Чоро, ставший теперь парторгом, дал ему партийное поручение: переходить в чабаны.
В ноябре грянула ранняя зима. Суягные матки сильно сдали с тела, хребты выпирали. А в амбарах колхозных — все под метёлку.
Близилось время окота. Отары стали перебираться в предгорье, на окотные базы. То, что Танабай увидел там, потрясло его как гром среди ясного дня.
Ни на что особенное он не рассчитывал, но чтобы кошара стояла с прогнившей и провалившейся крышей, с дырами в стенах, без окон, без дверей — этого не ожидал.
Всюду бесхозяйственность, какой свет не видывал, ни кормов, ни подстилок практически нет. Да как же так можно?
Работали не покладая рук. Труднее всего пришлось с очисткой кошары и рубкой шиповника. Разве что на фронте так доводилось вкалывать. И однажды ночью, выходя с носилками из кошары, услышал Танабай, как замекал в загоне ягнёнок. Значит, началось.
Танабай чувствовал, что надвигается катастрофа. Окотилась первая сотня маток. И уже слышны были голодные крики ягнят — у истощённых маток не было молока. Весна заявилась с дождём, туманом и югом.
И стал чабан по нескольку штук выносить синие трупики ягнят за кошару. В душе его поднималась тёмная, страшная злоба: зачем разводить овец, если не можем уберечь? И Танабай, и его помощницы еле держались на ногах.
А голодные овцы уже шерсть ели друг у друга, не подпуская к себе сосунков.
И тут к кошаре подъехали начальники. Один был Чоро, другой — районный прокурор Сегизбаев. Этот-то и стал корить Танабая: коммунист, мол, а ягнята дохнут. Вредитель, планы срываешь!
Танабай в ярости схватил вилы… Еле унесли пришельцы ноги. А на третий день состоялось бюро райкома партии, и Танабая исключили из её рядов. Вышел из райкома — на коновязи Гульсары. Обнял Танабай шею коня — лишь ему пожаловался на свою беду…
Все это Танабай вспоминал теперь, много лет спустя, сидя у костра. Рядом неподвижно лежал Гульсары — жизнь покидала его. Прощался Танабай с иноходцем, говорил ему: «Ты был великим конём, Гульсары. Ты был моим другом, Гульсары.
Ты уносишь с собой лучшие годы мои, Гульсары».
Наступало утро. На краю оврага чуть тлели угольки костра. Рядом стоял седой старик. А Гульсары отошёл в небесные табуны.
Шёл Танабай по степи. Слезы стекали по лицу, мочили бороду. Но он не утирал их. То были слезы по иноходцу Гульсары.
Источник: https://all-the-books.ru/briefly/aytmatov-chingiz-proschay-gulsary/
Чингиз Айтматов
Минувшей осенью приехал Танабай в колхозную контору, а бригадир ему и говорит:«Подобрали мы вам, аксакал, коня. Староват, правда, но для вашей работы сойдет». УвиделТанабай иноходца, а сердце у него больно сжалось. «Вот и свиделись, выходит,снова», — сказал он старому, заезженному вконец коню.Первый раз он встретилсяс иноходцем Гульсары после войны.
Демобилизовавшись, Танабай работал на кузне, а потомЧоро, давнишний друг, уговорил ехать в горы табунщиком. Там-то впервые и увиделбуланого, круглого, как мяч«малыша полуторалетку. Прежний табунщик Торгой сказал:«За такого в прежние времена в драках на скачке головы клали».Прошла осеньи зима.
Луга стояли зеленые-зеленые, а над ними сияли белые-белые снега на вершинаххребтов.
Буланый превратился в стройного крепкого жеребчика. Одна лишь страсть владелаим — страсть к бегу. Потом настало время, когда он научился ходить под седлом такстремительно и ровно, что люди ахали. «Поставь на него ведро с водой —и ни капли не выплеснется». В ту весну высоко поднялась звезда иноходца и егохозяина. Знали о них и стар и млад.
Но не было случая, чтобы Танабай позволилкому-нибудь сесть на своего коня. Даже той женщине. В те майские ночи у иноходца началсякакой-то ночной образ жизни. Днем он пасся, обхаживая кобылиц, а ночью, отогнавколхозный табун в лощину, хозяин скакал на нем к дому Бюбюжан. На рассвете снова мчалисьони по неприметным степным тропам к лошадям, оставшимся в лощине.
Однажды случилсястрашный ночной ураган, и Гульсары с хозяином не успели к стаду.
А жена Танабая ещеночью кинулась с соседями на помощь. Табун нашли, удержали в яру. А Танабая не было.«Что ж ты, — тихо сказала жена вернувшемуся блудному мужу. — Дети вон скоровзрослые, а ты…»Жена и соседи уехали. А Танабай грохнулся на землю. Лежаллицом вниз, и плечи его тряслись от рыданий.
Он плакал от стыда и горя, он знал, чтоутратил счастье, которое выпало последний раз в жизни. А жаворонок в небещебетал…Зимой того года в колхозе появился новый председатель. Чоро сдал делаи лежал в больнице. Новый начальник захотел сам ездить на Гульсары.Когда увели коня,Танабай уехал в степь, к табуну. Не мог успокоиться. Осиротел табун. Осиротела душа.
Нооднажды утром Танабай снова увидел в табуне своего иноходца. Со свисающим обрывкомнедоуздка, под седлом.
Сбежал, стало быть. Гульсары тянуло к стаду, к кобылам. Он хотелотгонять соперников, заботиться о жеребятах. Вскоре подоспели из аила двое конюхов, увелиГульсары обратно. А когда иноходец убежал третий раз, Танабай уже рассердился. Не былобы беды. Ему стали сниться беспокойные, тяжелые сны. И когда перед новым кочевьем заехалив аил, он не выдержал, кинулся на конюшню.
И увидел то, чего так боялся. Конь стоялнеподвижно, между задними раскоряченными ногами тяжелела огромная, величиной с кувшин, тугаявоспаленная опухоль. Одинокий, выхолощенный.Осенью того года судьба Танабая Бекасованеожиданно повернулась. Чоро, ставший теперь парторгом, дал ему партийное поручение. Переходитьв чабаны.В ноябре грянула ранняя зима.
Суягные матки сильно сдали с тела, хребтывыпирали.
А в амбарах колхозных — все под метелку.Близилось время окота. Отарыстали перебираться в предгорье, на окотные базы. То, что Танабай увидел там, потрясло егокак гром среди ясного дня. Ни на что особенное он не рассчитывал, но чтобы кошарастояла с прогнившей и провалившейся крышей, с дырами в стенах, без окон, бездверей — этого не ожидал.
Всюду бесхозяйственность, какой свет не видывал, ни кормов,ни подстилок практически нет. Да как же так можно?Работали не покладая рук. Труднеевсего пришлось с очисткой кошары и рубкой шиповника. Разве что на фронте так доводилосьвкалывать. И однажды ночью, выходя с носилками из кошары, услышал Танабай, как замекалв загоне ягненок. Значит, началось.
Танабай чувствовал, что надвигается катастрофа.Окотилась первая сотня маток.
И уже слышны были голодные крики ягнят — у истощенныхматок не было молока. Весна заявилась с дождем, туманом и югом. И стал чабанпо нескольку штук выносить синие трупики ягнят за кошару. В душе его поднималась темная,страшная злоба. Зачем разводить овец, если не можем уберечь. И Танабай, и его помощницы еледержались на ногах.
А голодные овцы уже шерсть ели друг у друга, не подпуская к себесосунков.И тут к кошаре подъехали начальники. Один был Чоро, другой — районныйпрокурор Сегизбаев. Этот-то и стал корить Танабая. Коммунист, мол, а ягнята дохнут.Вредитель, планы срываешь!Танабай в ярости схватил вилы… Еле унесли пришельцы ноги.
А на третий день состоялось бюро райкома партии, и Танабая исключили из её рядов. Вышелиз райкома — на коновязи Гульсары.
Обнял Танабай шею коня — лишь ему пожаловалсяна свою беду… Все это Танабай вспоминал теперь, много лет спустя, сидя у костра. Рядомнеподвижно лежал Гульсары — жизнь покидала его. Прощался Танабай с иноходцем, говорил ему:«Ты был великим конем, Гульсары.
Ты был моим другом, Гульсары. Ты уносишь с собойлучшие годы мои, Гульсары».Наступало утро. На краю оврага чуть тлели угольки костра.Рядом стоял седой старик. А Гульсары отошел в небесные табуны.Шел Танабай по степи.Слезы стекали по лицу, мочили бороду. Но он не утирал их.
То были слезыпо иноходцу Гульсары..
На нашем сайте Вы найдете значение «Чингиз Айтматов — Прощай, Гульсары!» в словаре Краткие содержания произведений, подробное описание, примеры использования, словосочетания с выражением Чингиз Айтматов — Прощай, Гульсары!, различные варианты толкований, скрытый смысл.
Первая буква «Ч». Общая длина 35 символа
Источник: https://my-dict.ru/dic/kratkie-soderzhaniya-proizvedeniy/1398542-chingiz-aytmatov—proschay-gulsary/
Claw.ru | Краткое содержание произведений | Чингиз Торекулович Айтматов. Прощай, Гульсары!
- | Категория реферата: Краткое содержание произведений | Теги реферата: доклади по биологии, контрольная работа за полугодие
- | Добавил(а) на сайт: Кахадзе.
Минувшей
осенью приехал Танабай в колхозную контору, а бригадир ему и говорит:
«Подобрали мы вам, аксакал, коня. Староват, правда, но для вашей работы
сойдет». Увидел Танабай иноходца, а сердце у него больно сжалось. «Вот и свиделись, выходит, снова», — сказал он старому, заезженному вконец коню.
Первый
раз он встретился с иноходцем Гульсары после войны. Демобилизовавшись, Танабай
работал на кузне, а потом Чоро, давнишний друг, уговорил ехать в горы
табунщиком. Там-то впервые и увидел буланого, круглого, как мяч«малыша
полуторалетку. Прежний табунщик Торгой сказал: «За такого в прежние времена в драках
на скачке головы клали».
Прошла
осень и зима. Луга стояли зеленые-зеленые, а над ними сияли белые-белые снега
на вершинах хребтов. Буланый превратился в стройного крепкого жеребчика. Одна
лишь страсть владела им — страсть к бегу.
Потом настало время, когда он научился
ходить под седлом так стремительно и ровно, что люди ахали: «Поставь на него
ведро с водой — и ни капли не выплеснется». В ту весну высоко поднялась звезда
иноходца и его хозяина.
Знали о них и стар и млад.
Но
не было случая, чтобы Танабай позволил кому-нибудь сесть на своего коня. Даже
той женщине. В те майские ночи у иноходца начался какой-то ночной образ жизни.
Днем он пасся, обхаживая кобылиц, а ночью, отогнав колхозный табун в лощину, хозяин скакал на нем к дому Бюбюжан. На рассвете снова мчались они по неприметным
степным тропам к лошадям, оставшимся в лощине.
Однажды
случился страшный ночной ураган, и Гульсары с хозяином не успели к стаду. А жена
Танабая еще ночью кинулась с соседями на помощь. Табун нашли, удержали в яру. А
Танабая не было. «Что ж ты, — тихо сказала жена вернувшемуся блудному мужу. —
Дети вон скоро взрослые, а ты…»
Жена
и соседи уехали. А Танабай грохнулся на землю. Лежал лицом вниз, и плечи его
тряслись от рыданий. Он плакал от стыда и горя, он знал, что утратил счастье, которое выпало последний раз в жизни. А жаворонок в небе щебетал…
Зимой
того года в колхозе появился новый председатель: Чоро сдал дела и лежал в больнице.
Новый начальник захотел сам ездить на Гульсары.
Когда
увели коня, Танабай уехал в степь, к табуну. Не мог успокоиться. Осиротел
табун. Осиротела душа.
Но
однажды утром Танабай снова увидел в табуне своего иноходца. Со свисающим
обрывком недоуздка, под седлом. Сбежал, стало быть. Гульсары тянуло к стаду, к кобылам.
Он хотел отгонять соперников, заботиться о жеребятах. Вскоре подоспели из аила
двое конюхов, увели Гульсары обратно.
А когда иноходец убежал третий раз, Танабай уже рассердился: не было бы беды. Ему стали сниться беспокойные, тяжелые сны. И когда перед новым кочевьем заехали в аил, он не выдержал, кинулся на конюшню.
И увидел то, чего так боялся: конь стоял неподвижно, между
задними раскоряченными ногами тяжелела огромная, величиной с кувшин, тугая
воспаленная опухоль. Одинокий, выхолощенный.
Осенью
того года судьба Танабая Бекасова неожиданно повернулась. Чоро, ставший теперь
парторгом, дал ему партийное поручение: переходить в чабаны.
В
ноябре грянула ранняя зима. Суягные матки сильно сдали с тела, хребты выпирали.
А в амбарах колхозных — все под метелку.
Близилось
время окота. Отары стали перебираться в предгорье, на окотные базы. То, что
Танабай увидел там, потрясло его как гром среди ясного дня.
Ни на что особенное
он не рассчитывал, но чтобы кошара стояла с прогнившей и провалившейся крышей, с дырами в стенах, без окон, без дверей — этого не ожидал.
Всюду
бесхозяйственность, какой свет не видывал, ни кормов, ни подстилок практически
нет. Да как же так можно?
Работали
не покладая рук. Труднее всего пришлось с очисткой кошары и рубкой шиповника.
Разве что на фронте так доводилось вкалывать. И однажды ночью, выходя с носилками
из кошары, услышал Танабай, как замекал в загоне ягненок. Значит, началось.
Танабай
чувствовал, что надвигается катастрофа. Окотилась первая сотня маток. И уже
слышны были голодные крики ягнят — у истощенных маток не было молока. Весна
заявилась с дождем, туманом и югом.
И стал чабан по нескольку штук выносить
синие трупики ягнят за кошару. В душе его поднималась темная, страшная злоба:
зачем разводить овец, если не можем уберечь? И Танабай, и его помощницы еле
держались на ногах.
А голодные овцы уже шерсть ели друг у друга, не подпуская к
себе сосунков.
И
тут к кошаре подъехали начальники. Один был Чоро, другой — районный прокурор
Сегизбаев. Этот-то и стал корить Танабая: коммунист, мол, а ягнята дохнут.
Вредитель, планы срываешь!
Танабай
в ярости схватил вилы… Еле унесли пришельцы ноги. А на третий день состоялось
бюро райкома партии, и Танабая исключили из её рядов. Вышел из райкома — на коновязи
Гульсары.
Обнял Танабай шею коня — лишь ему пожаловался на свою беду… Все это
Танабай вспоминал теперь, много лет спустя, сидя у костра. Рядом неподвижно
лежал Гульсары — жизнь покидала его. Прощался Танабай с иноходцем, говорил ему:
«Ты был великим конем, Гульсары.
Ты был моим другом, Гульсары. Ты уносишь с собой
лучшие годы мои, Гульсары».
Наступало
утро. На краю оврага чуть тлели угольки костра. Рядом стоял седой старик. А Гульсары
отошел в небесные табуны.
Шел
Танабай по степи. Слезы стекали по лицу, мочили бороду. Но он не утирал их. То были
слезы по иноходцу Гульсары.
Скачали данный реферат: Шумов, Galata, Jafaev, Jakovcov, Поздов, Golubkin.
Последние просмотренные рефераты на тему: сочинения 4, темы рефератов по психологии, бесплатные рефераты и курсовые, шпаргалки по психологии.
Категории:
1
Источник: https://claw.ru/referatti/enciklopediya-referatov/proizvedeniya/referaty-kratkoe-soderzhanie-proizvedeniy-chingiz-torekulovich-aytmatov-proschay-gul-sary.html
Прощай, Гульсары!
Текст
Минувшей осенью приехал Танабай в колхозную контору, а бригадир ему и говорит: «Подобрали мы вам, аксакал, коня. Староват, правда, но для вашей работы сойдёт». Увидел Танабай иноходца, а сердце у него больно сжалось. «Вот и свиделись, выходит, снова», — сказал он старому, заезженному вконец коню.
Первый раз он встретился с иноходцем Гульсары после войны. Демобилизовавшись, Танабай работал на кузне, а потом Чоро, давнишний друг, уговорил ехать в горы табунщиком. Там-то впервые и увидел буланого, круглого, как мяч»малыша полуторалетку. Прежний табунщик Торгой сказал: «За такого в прежние времена в драках на скачке головы клали».
Прошла осень и зима. Луга стояли зелёные-зелёные, а над ними сияли белые-белые снега на вершинах хребтов. Буланый превратился в стройного крепкого жеребчика. Одна лишь страсть владела им — страсть к бегу.
Потом настало время, когда он научился ходить под седлом так стремительно и ровно, что люди ахали: «Поставь на него ведро с водой — и ни капли не выплеснется». В ту весну высоко поднялась звезда иноходца и его хозяина.
Знали о них и стар и млад.
Но не было случая, чтобы Танабай позволил кому-нибудь сесть на своего коня. Даже той женщине. В те майские ночи у иноходца начался какой-то ночной образ жизни. Днём он пасся, обхаживая кобылиц, а ночью, отогнав колхозный табун в лощину, хозяин скакал на нем к дому Бюбюжан. На рассвете снова мчались они по неприметным степным тропам к лошадям, оставшимся в лощине.
Однажды случился страшный ночной ураган, и Гульсары с хозяином не успели к стаду. А жена Танабая ещё ночью кинулась с соседями на помощь. Табун нашли, удержали в яру. А Танабая не было. «Что ж ты, — тихо сказала жена вернувшемуся блудному мужу. — Дети вон скоро взрослые, а ты…»
Жена и соседи уехали. А Танабай грохнулся на землю. Лежал лицом вниз, и плечи его тряслись от рыданий. Он плакал от стыда и горя, он знал, что утратил счастье, которое выпало последний раз в жизни. А жаворонок в небе щебетал…
Зимой того года в колхозе появился новый председатель: Чоро сдал дела и лежал в больнице. Новый начальник захотел сам ездить на Гульсары.
Когда увели коня, Танабай уехал в степь, к табуну. Не мог успокоиться. Осиротел табун. Осиротела душа.
Но однажды утром Танабай снова увидел в табуне своего иноходца. Со свисающим обрывком недоуздка, под седлом. Сбежал, стало быть. Гульсары тянуло к стаду, к кобылам. Он хотел отгонять соперников, заботиться о жеребятах. Вскоре подоспели из аила двое конюхов, увели Гульсары обратно.
А когда иноходец убежал третий раз, Танабай уже рассердился: не было бы беды. Ему стали сниться беспокойные, тяжёлые сны. И когда перед новым кочевьем заехали в аил, он не выдержал, кинулся на конюшню.
И увидел то, чего так боялся: конь стоял неподвижно, между задними раскоряченными ногами тяжелела огромная, величиной с кувшин, тугая воспалённая опухоль. Одинокий, выхолощенный.
Осенью того года судьба Танабая Бекасова неожиданно повернулась. Чоро, ставший теперь парторгом, дал ему партийное поручение: переходить в чабаны.
В ноябре грянула ранняя зима. Суягные матки сильно сдали с тела, хребты выпирали. А в амбарах колхозных — все под метёлку.
Близилось время окота. Отары стали перебираться в предгорье, на окотные базы. То, что Танабай увидел там, потрясло его как гром среди ясного дня.
Ни на что особенное он не рассчитывал, но чтобы кошара стояла с прогнившей и провалившейся крышей, с дырами в стенах, без окон, без дверей — этого не ожидал.
Всюду бесхозяйственность, какой свет не видывал, ни кормов, ни подстилок практически нет. Да как же так можно?
Работали не покладая рук. Труднее всего пришлось с очисткой кошары и рубкой шиповника. Разве что на фронте так доводилось вкалывать. И однажды ночью, выходя с носилками из кошары, услышал Танабай, как замекал в загоне ягнёнок. Значит, началось.
Танабай чувствовал, что надвигается катастрофа. Окотилась первая сотня маток. И уже слышны были голодные крики ягнят — у истощённых маток не было молока. Весна заявилась с дождём, туманом и югом.
И стал чабан по нескольку штук выносить синие трупики ягнят за кошару. В душе его поднималась тёмная, страшная злоба: зачем разводить овец, если не можем уберечь? И Танабай, и его помощницы еле держались на ногах.
А голодные овцы уже шерсть ели друг у друга, не подпуская к себе сосунков.
И тут к кошаре подъехали начальники. Один был Чоро, другой — районный прокурор Сегизбаев. Этот-то и стал корить Танабая: коммунист, мол, а ягнята дохнут. Вредитель, планы срываешь!
Танабай в ярости схватил вилы… Еле унесли пришельцы ноги. А на третий день состоялось бюро райкома партии, и Танабая исключили из её рядов. Вышел из райкома — на коновязи Гульсары.
Обнял Танабай шею коня — лишь ему пожаловался на свою беду… Все это Танабай вспоминал теперь, много лет спустя, сидя у костра. Рядом неподвижно лежал Гульсары — жизнь покидала его. Прощался Танабай с иноходцем, говорил ему: «Ты был великим конём, Гульсары.
Ты был моим другом, Гульсары. Ты уносишь с собой лучшие годы мои, Гульсары».
Источник: https://4fasol.com/txt/retelling/264521
Чингиз Айтматов «Прощай, Гульсары!»
Основной герой произведения — чабан Танабай. Он никогда не занимал «высоких должностей» и не гнался за ними; это подлинный труженик. Вся трудная и честная жизнь Танабая проходит перед нами.
Он верит в жизнь и любит ее, любит людей и труд; он идет навстречу самым сложным испытаниям, завоевывает трудные победы.
«Огненным духом бега» исполнен и любимый конь Танабая буланый иноходец Гульсары, широкая грудь которого «доверчиво открыта вольному степному ветру».
Айтматов, Чингиз. Смерть иноходца. Главы из повести [киргиз. писателя]. Лит. Киргизстан, 1965, № 4, с. 4—13.
Айтматов, Чингиз. Прощай, Гульсары! Повесть. Новый мир, 1966, № 3, с. 9—99.
Интересные факты о повести.
- В произведение входит:
- Обозначения: циклы романы повести графические произведения рассказы и пр.
- Входит в:
- — сборник «Ранние журавли», 1979 г.
- — сборник «Ранние журавли», 1978 г.
- — журнал «Роман-газета», 1966, № 24», 1966 г.
- — журнал «Новый Мир № 3, 1966», 1966 г.
- — сборник «Эхо мира», 1985 г.
- — антологию «Mai szovjet kisregények», 1979 г.
Лингвистический анализ текста:
- Приблизительно страниц: 148
- Активный словарный запас: низкий (2574 уникальных слова на 10000 слов текста)
- Средняя длина предложения: 51 знак — на редкость ниже среднего (81)!
- Доля диалогов в тексте: 25%, что гораздо ниже среднего (37%)
- подробные результаты анализа >>
- Награды и премии:
- Экранизации:
- — «Бег иноходца» 1969, СССР, реж: Сергей Урусевский
— «Прощай, Гульсары!» / «Qosh bol, Gülsary!» 2008, Казахстан, реж: Ардак Амиркулов
1967 г. 1967 г. 1967 г. 1970 г. 1971 г. 1974 г. 1975 г. 1976 г. 1978 г. 1978 г. 1979 г. 1979 г. 1981 г. 1982 г. 1982 г. 1983 г. 1984 г. 1984 г. 1984 г. 1985 г. 1985 г. 1987 г. 1998 г. 1999 г. 2003 г. 2003 г. 2003 г. 2004 г. 2005 г. 2006 г. 2007 г. 2008 г. 2010 г. 2010 г. 2012 г. 2012 г. 2013 г. 2014 г. 2017 г. 2018 г. 2018 г. 2019 г. 1966 г. 1966 г. 2008 г. Издания на иностранных языках: 1979 г.
Сортировка: по дате | по рейтингу | по оценке
Denver_inc, 4 августа 2011 г.
Если Вам надоели Белянины, эльфы, громозеки, киллеры и их любовницы, то эта книга Ваша.
Я восхищаюсь Великим мастером, я никак не могу понять, КАК можно в одной повести, а порой и всего лишь на нескольких страницах совместить: боль, страх, стыд и гордость, вместе с приятными воспоминаниями? Как можно говорить о смерти, как будто это достойный конец жизни и в то же время, новое начало, старого пути одновременно?
Читаешь и думаешь: Вот ведь были люди! Сколько сил, эмоций, борьбы и жажды жизни в то очень-очень непростое время.
Вердикт: лучшая вещь из короткой прозы Айтматова
Стронций 88, 16 февраля 2012 г.
Есть произведения, прочитав первые строки которых, уже веришь: автор – великий писатель. Для меня это произведение из таких. Как легко и одновременно насыщено эмоциями, каким-то космосом. Образами, рисующими ярчайшие картины. И пусть дальше я как-то попривык к стилю, и не так уже мощно он меня «цеплял». Однако какое классное произведение.
Как много здесь какой-то сладкой манящей тяжести жизни – реальной жизни… Нет, об этой повести можно, и хочется говорить много… Но тем самым в пересказе (всегда бледном по отношению к оригиналу) делая её хуже… О мудрой структуре.
О лёгком национальном колорите – не бьющем в глаза, мягком (а обратное иногда для меня лично портит многие хорошие вещи – когда через этот колорит приходится продираться). О драматизме. Плещущем через край драматизме тяжёлой трудовой жизни.
И твёрдости человеческого характера (так и хочется сказать характера советского человека – на фоне всей трудности и разрухе послевоенного не во всем справедливого времени). И уж эта «страда овцеводов» — напряжённая и больная как сжатые в кулак нервы. И люди… Живые люди. Со своими целями и принципами.
Меняющиеся (вы заметили, что после всех этих событий Танабай стал таким же, как Чоро? Перенял от него то, что в нём не любил – то брата раскулачил, а потом боялся спорить с женой сына в конце?)… И эта связка Танабай – Гульсары. Где каждый показан через призму другого (и нет, наверное, связи более равной и крепкой чем между конём и человеком).
И жизнь одного показана на фоне жизни другого. И как же много там, в словах и между строк, Вечности… Эх, вот если бы стиль, великолепный стиль (к которому я попривык немного) продолжал бы так же меня тревожить как в начале, на свежую голову – не было бы цены для меня этой повести. Ну и так, она, по-моему, великая. Великая вдвойне из-за этой манящей тоски и тяжести жизни. И Вечности.
«Гульсары, славный иноходец Гульсары, в беде и радости одинаково надёжный конь, – Гульсары бежал под седлом, дробя копытами мёрзлые комья дорожной колеи».
Parabellum33, 31 марта 2015 г.
Старый конь тащит телегу и старика. Они медленно возвращаются домой. Конь устал, старик отцепляет телегу, берет коня под уздцы и они продолжают свой путь. У коня заканчиваются силы, он падает, он умирает. Старик накрывает его своей одеждой, садится и вспоминает свою жизнь. И жизнь коня.
Вспоминает свою буйную революционную молодость, и молодого иноходца, лучшего из табуна. Вспоминает зрелые годы на которые пришлась война, и подросшего коня-Гульсары, победителя местного турнира по скачкам.
Послевоенные годы, любовь, пятилетки, работа чабаном, окот овец в грязи, в голоде, холоде, тяжкий труд, несправедливость, разочарование в советской власти,… и старость… Все проходит перед его глазами…
Прочитав, как будто чужую жизнь прожил, давно так не сопереживал при чтении. Про окот овец написано непревзойденно! Замечательная, жизненная книга.
Подписаться на отзывы о произведении
Источник: https://fantlab.ru/work88413